Я был так разочарован, что на мгновение даже растерялся. Испытав в начале столь сильные чувства, и, в глубине души понадеявшись найти здесь если не ответ, то, хотя бы, подсказку к своим затянувшимся поискам, оказался теперь сражен суровой реальностью. В голове никак не укладывалась связь этой пустышки с тем магнетизмом, с той загадочной силой притяжения, которую она излучала. Развернувшись, я поспешил обратно к тропе, которую оставил где-то позади, в надежде исправить мимолетную ошибку. Но сколько бы ни блуждал, сколько бы не бежал с полной уверенностью, что наконец-то выбрал правильное направление, вернуться на прежний путь мне не удавалось. Заблудившись в этом безумном лабиринте ложных иллюзий, я вмиг лишился всех своих прошлых ориентиров, унесенных волнами перемен. Все корабли, к которым я теперь приближался, тоже теряли свой горделивый лоск солидных старцев, превращаясь в цирковых паяцев с плохо нанесенным гримом, пытающихся изобразить нечто величественное. От былого благоговения к ним не осталось и следа. Я попался в столь простую западню, расставленную своим же собственным легкомыслием! Цель, к которой я так стремился все это время, вновь оказалась скрыта от меня. Остановившись рядом с какой-то бесформенной грудой, под гнетом времени совершенно потерявшей прежний облик, я невольно начал смеяться. Долго и беззвучно.
- Теперь это наш дом, человек.
Я был не в силах побороть спазмы, сжимающие грудь в приступе нервного смеха. Меня, впервые за долгое время, обуревала злость – дикая, ослепляющая злость, из-за которой до крови сжимались кулаки и скрипели зубы, и, в тоже время, злость вялая, бессильная, полная отчаянной мольбы во взгляде. Я вдруг понял, что потерял здесь не только свой путь, но и то зудящее чувство где-то в глубине моей натуры, которое рвалось вперед и вело меня за собой все это время. А зародившаяся злость, клокочущая и бурлящая от бессилия, направлена вовнутрь – на самого себя.
- Теперь это наш дом, человек.
Только со второго раза до меня дошел смысл этих слов. Обернувшись на голос, я увидел большую серую Акулу, осторожно подплывающую с каким-то осознанным изяществом – её хвостовой плавник медленно и, скорее, вальяжно покачивался из стороны в сторону, а прилипшие к телу реморы, походили на свиту, удерживающую бархатную королевскую мантию. Вытянутая морда окрашена в алый красный цвет, как будто чья-то кровь въелась в чешую, и морская вода больше не в силах её смыть. Но самым ярким пятном в её облике были глаза – цепкий живой взгляд хищника, наполненный бесконечной пустотой – две, казалось, несовместимые черты, придающие морде устрашающее выражение. Подплыв на небольшое расстояние, Акула начала кружиться вокруг меня, изучая со всех сторон. В каждом её движении, в каждом изгибе чувствовалась уверенность и грациозность.
У меня совершенно не осталось сил и желания говорить или двигаться, поэтому я просто стоял без движения, решив подчиниться естественному ходу событий.
- Теперь это наш дом, человек. Здесь твое место.
Пасть Акулы оставалась закрытой, но я понимал, что голос исходит от нее. В отличии от невидимого существа в ущелье, голос Акулы, как и взгляд, совмещал в себе несовместимые черты – приятно обольстительные нотки смешивались с металлическим скрежетом.
-Откуда тебе знать, где мое место?
Слова против воли вырвались наружу, словно наделенные собственной жизнью, едким саркастическим плевком поплыв в сторону собеседника. Но Акула этого даже не заметила. Слишком вялым было мое сопротивление. С каждым новым витком, она приближалась ко мне все ближе.
- Потому что я – это ты. Только в прошлой жизни. Во всех твоих прошлых жизнях.
Услышанное, неожиданно для меня самого, ввергло в состояние полного хаоса. Я испытал чувство, о существовании которого и не догадывался до этого момента – чувство саморазрушения. Всю жизнь мне удавалось сохранять целостность своей личности благодаря бережно хранимому в памяти обещанию и четкой цели, к которой упорно двигался, лишенный всех сомнений. Но, сейчас, во мне что-то изменилось. И я не понимал причин этой перемены.
Все части тела вдруг начали отторгать меня, разрываясь в стороны. Собственное «Я» с чудовищной силой забилось где-то в груди, в безудержной попытке вырваться наружу. Мое тело казалось со стороны слабым мыльным пузырем, готовым в любой момент взорваться сотней крохотных каплей. Закрыв глаза, я постарался успокоится и взять себя в руки. Но в какой-то момент чувство саморазрушения сменилось болью. Теперь это больше походило на пытку тысячами маленьких иголок, которые, вонзаясь и проникая в тело, задевают каждый нерв, вызывают жуткие спазмы и, кажется, добравшись до сердца – остановят его навсегда. С каждым мгновением боль нарастала, грозясь овладеть моим сознанием, подчинить себе мою волю, и, я знал – если сдамся, непременно превращусь во что-то другое, навсегда потеряв себя.
- Я не могу быть таким, как ты.
Упав на колени, сквозь заглушающую сознание боль, я смог выдавить только эти глупые бессильные слова. На большее я был сейчас неспособен. Но Акула продолжала кружить, приближаясь все ближе, как ни в чем не бывало.
- Ты можешь быть таким, каким тебя создает обыденная действительность этого мира. Можешь подчиниться ей, влиться в её бесконечно переменчивое русло, уподобиться её бесчисленным гибким протокам. Откажись от пустых иллюзий, понапрасну терзающих твое сознание. Ты уже нашел достойное место.
Ещё один круг.
- Что плохого в обыденности? В непоколебимом и неминуемом течении времени, которое оно представляет? В изяществе её предсказуемых форм и спокойствии гладкого течения жизни.
Ещё один круг.
- Что плохого в согласованности жизненных приоритетов? В устоявшихся столетиями догмах, которыми мы руководствуемся. Неужели ты не замечаешь красоту и гениальность окружающего тебя мира, его рациональность и продуманность.
Каждое произнесенное слово отзывалось в моем сознании новой волной боли. Чем больше она говорила, чем ближе подплывала ко мне, тем слабее становилась моя воля.
- Не понимаю, о чем ты говоришь.
Я действительно не мог собраться с мыслями – все силы уходили на борьбу с самим с собой. «Как странно», - вдруг пронеслась одинокая мысль, - «Самые страшные сражения мы всегда ведем против нас же самих. Против предательских мыслей, порожденных слабостью».
Ещё один круг.
- Сейчас тебе чуждо понимание, человек, но это поправимо. Оглянись ещё раз и прочувствуй атмосферу, символизм этого места. Тебе суждено было сойти со своей тропы и встретить меня. Предначертанное изменить нельзя.
Ещё один круг.
- Твоя мечта – как эти корабли – прекрасна лишь на расстоянии. Не пытайся приблизиться к тому, что от тебя спрятано. В этом и заключен смысл твоего, а значит и моего существования. Приблизившись, ты познаешь настоящую горечь разочарования. Думаю, ты уже смог это прочувствовать.
Ещё один круг.
- Лишь приняв себя таким, какой ты есть, сможешь переродиться. Не сопротивляйся. Мне наперед известны все твои мысли, все твои эмоции и чувства. Ведь ты проходил этой тропой сотни раз, и каждый раз – всегда – изгонял своих беснующихся демонов.
- Изгонял своих демонов?
Мир вокруг резко потускнел и превратился в гигантское черное полотно. Я же оказался маленькой белой точкой, слабо различимым пикселем этого однотонного полотна, мимо которого, в спешке, проносятся лица. Сотни и тысячи лиц, одним жирным мазком расплывшихся перед моим взором, незряче любующихся картиной и убегающих дальше, навсегда исчезнув из памяти. Но, в следующий миг, на меня устремлен ясный и осознанный взгляд. Не на картину – на меня. Одухотворенное внутренней красотой, чистое лицо, с живыми карими глазами, и едва очерченной улыбкой. Она смотрит на меня очень долго и внимательно. Я не могу прочесть ее чувств, как не могу заговорить с ней. Но в её прямом самоуверенном взгляде я, впервые, не ощущаю осуждения. «Эта картина очень сильно напоминает мне другое произведение, которое я видела в городе Л* несколько лет назад», - она говорит с кем-то для меня невидимым, и в голосе я вдруг ощущаю грусть, - «кажется, она называлась «Кладбище мертвых кораблей». Та картина произвела на меня неизгладимое впечатление – художник пытался изобразить место, где умирают наши самые заветные мечты. Свернув с пути и попав в это место, нам суждено всю жизнь лишь издали наблюдать за красотой своих несбывшихся надежд, так к ним и не прикоснувшись». Невидимый собеседник что-то отвечает, но по задумчивому взору я понимаю – она не слышит. Или не слушает. «На этом же полотне я впервые вижу что-то противоположное. Я вижу желание любой ценой добиться своего. Поначалу, ты сосредоточен на безупречной черноте полотна, и эта белая точка кажется чей-то грубой ошибкой. Но, едва выделяясь, и многим представляясь ошибкой, она все равно продолжает светиться. Всегда. Сейчас я поняла её истинный смысл. И как жаль, что я не видела этого раньше».