Автомобиль отъезжает. Я не ухожу, продолжаю следить, до тех пор, пока машина не сворачивает с улицы, лишая меня возможности наблюдения, правда, будучи параноиком, продолжаю стоять на месте, нервно вытирая влажные ладони о шторы. Переминаюсь с ноги на ногу. Слабость. Такая приятная слабость. И вялость. И моральное отупение. Сложно в точности описать свое состояние и наслаждение, которое оно приносит. От недостатка питания меня постоянно покачивает. Нахожусь в бесконечном режиме «на грани» с потерей сознания. Как… Как эффект от «собачьего кайфа». Вот так я себя чувствую. Всё время.
Отхожу от подоконника. Отпускаю ткань штор. Взгляд сам опускается ниже, скользнув по мягкому ковру под ногами, но стопам по-прежнему холодно. Я постоянно ощущаю холод. Честно, не помню, каково это — чувство здорового тепла в теле, но мне даже нравится. Будто мне повезло иметь возможность проследить сам процесс.
Медленного разрушения организма.
Опускаю руки, оставив в покое вязаный свитер темно-зеленого цвета. Слабым шагом направляюсь к двери, осторожным движением открыв её, чтобы впустить в комнату больше темноты. До сих пор не могу принять тот факт, что живу под крышей такого дома. Я не знаю Роббин и вряд ли смогу сблизиться с ней. Не потому, что нет возможности, просто я не желаю этого. Сама. Так вот достаточно изучить это место, чтобы понять: женщина она, вроде, хорошая, да и их с сыном стычки, думаю, не пропитаны тем видом злости, который выливался в свое время на меня. По крайней мере, меня хоть и пугает их крик, но после него тут же следует что-то, заставляющее меня хотеть изучать этих людей. И я остаюсь. И смотрю. Порой встречаются те, за кем хочется наблюдать со стороны. Судя по всему, это мой личный жизненный стиль. Я может и существую, но лишь в роли наблюдателя за развитием жизненных событий других.
А что насчет меня?
Медленно иду к ванной комнате, включая теплый свет, приносящий глазам знакомый дискомфорт. Живот крутит, где-то под ребрами происходит привычный для меня процесс отмирания органов. Прикладываю дрожащую ладонь к животу, начав заметно прихрамывать. Не прикрываю за собой дверь, чтобы иметь возможность слышать, что происходит в доме. Вдруг кто-то внезапно вернется. Подхожу к туалету, начав короткими глотками воздуха заполнять кислородом легкие, отчего мое головокружение усиливается. Держусь за край раковины, медленно приседая на колени, и не заставляю себя ждать: сую два пальца в рот, одной рукой продолжая стискивать край ванной, пока другой вызываю у себя рвоту. Начинаю плевать, морщась от заполняющей глотку мутной белой жидкости. Честно, не знаю, что именно выходит из меня, а происходит это последние несколько лет. Не имеет значения, главное…
Не могу закончить свою мысль из-за временного потемнения в глазах. С хрипом втягиваю воздух в легкие, организм еле удерживает меня в сознании. Удивительно, что он продолжает бороться наперекор желанию хозяйки истощенного тела. Судорога усиливается, когда приходится руками схватиться за бортик ванной, чтобы не рухнуть и не удариться головой о мраморное покрытие. Рвано дышу, ощущая, как всё больше погружаюсь в ощущение «притупленности». Состояние, словно я вновь под кайфом. Оно такое родное и…
Прикрываю глаза, спиной врезаясь в край ванной, и запрокидываю голову, улавливая наслаждение, которое получаю ежесекундно, пока организм продолжает неистовую борьбу со мной. Он крепко держится за сохранение сознания. Пальцами руки касаюсь груди, надавив, дабы добраться до ребер. Второй ладонью нащупываю пульс на шее. И приоткрываю опухшие веки, вновь ощущая это. Это.
Почему оно так отчаянно колотится?
За что ты сражаешься?
***
Громкая музыка злит каждого жителя данной улицы. А ведь сегодня даже не выходной день и завтра многим подниматься ранним утром, чтобы отправиться на работу или учебу, как и всем тем, кто отправляется на вечеринку с бесплатным алкоголем и тем, что считается незаконным, но каким-то образом хозяину этого всем известного дома удается раздобыть нелегальное на потех «детишкам».
Тротуар рядом с домом, откуда разливаются громкие голоса и смех вперемешку с бьющими по мозгам соседей басами, забит машинами. Странно, почему многие добираются таким образом, ведь после этого, логично, не стоит садиться за руль. А кого из подростков это волнует, когда вокруг полно пива и сигарет, а твои родаки не способны повлиять на твою жизнь? То самое безбашенное время, когда ты считаешь себя и свои установки верными, а нравоучения взрослых кажутся бесполезными и ограничивающими тебя. Свободы. Больше свободы, верно?
Приходится припарковаться возле участка напротив. Дилан выбирается из салона, а Дэн спешит за ним. Не любит оказываться наедине в подобных местах. Ему требуется толчок, чтобы влиться в компанию. Честно, до сих пор удивляется, почему О’Брайен общается с ним? Нет, правда. Этим вопросом часто задаются одноклассники, ребята из команды, да что уж там, даже учителя. Дэн привык встречать недоумение каждый раз, когда на его ответ: «С кем ты пришел?» — он называет имя О’Брайена. Как ни крути, Дэн немного… Другой, что ли.
Дилан довольно социально развит и ему с легкостью удается приобщиться к любой компании, а вот Дэн…
Парень вздыхает, отчасти чувствуя благодарность. Хорошо, что ему повезло сойтись в общении с О’Брайеном, иначе так бы и проводил время дома, играя в приставку. А так он и в команду попал, и обзавелся новыми знакомствами. Круто.
Парни приближаются к переполненному людьми дому. Впервые из-за нехватки пространства многие «тусят» во дворе, что делает жизнь соседей намного тяжелее. Дилан закуривает, расслабленным шагом поднимаясь на крыльцо. С ним здоровается каждый. Кто-то протягивает руку, кто-то обнимает, на что он отвечает, сильно хлопая по спине ладонью, а если это девушка, то обходится без больных ударов ладонью, а лишь потирает ею спину, отчего обычно представительницы противоположного пола заметно мякнут, после смущенно улыбаясь и скрытно провожая парня взглядом.
Приходится напрячься, чтобы протиснуться в гостиную. Музыка слишком громкая, присутствующим приходится надрывать голосовые связки, чтобы быть услышанными во время общения. Свет приглушенно-фиолетовый. Странное освещение, немного неприятное глазам. Стоит духота. Запах пота в смешении с ароматами духов и одеколонов. У потолка витает дым от сигарет или того, что сегодня удается заполучить у хозяина дома.
— Сколько будем пить?! — Дэн встает рядом с Диланом, который останавливается у журнального столика, изучая стаканчики с алкоголем, который разливают из бочки, находящейся у дивана.
— Как пойдет, — отвечает, и Дэн понимает, что это означает.
Как пойдет с Брук.
— Дилан! — какой-то парень проходит мимо, похлопав парня по плечу, и они оба улыбаются. О’Брайен поднимает ладонь, поприветствовав в ответ.
— Как дела? — честно, Дилан даже не помнит имен, но сохраняет улыбку, отвечая незнакомцу:
— Отлично.
— Мама отпустила? — за незнакомым парнем следует другой, и Дилан опять не способен вспомнить, кто перед ним. Возможно, кто-то из школы. Не может же он помнить всех. Да и не хочет забивать себе этим голову.
— Тебя, смотрю, тоже, — закуривает, улыбаясь, а ребята смеются, продолжая идти.
Дилан зажимает сигарету в зубах, начав поднимать каждый стакан к лицу, чтобы понять, что в них налито, и Дэн приветствует подобную процедуру. Если бы этим занимался он, то все вокруг высмеяли бы его, назвав «мамкиным сынком», но никто не пытается поиздеваться над О’Брайеном. И не только потому, что его внешность вводит всех в заблуждение по поводу характера. Первый момент Дэн так же побаивался парня, ведь каким может быть человек, отбитый татуировками? Может, сейчас О’Брайен и спокойный, но, если верить словам некоторых… Многих людей, этот тип отличается буйным характером. Только вот Дэн общается с ним на протяжении двух лет после переезда в этот город. И на его памяти нет ни единого случая, когда Дилан бы терял контроль.
Но подозрения сами возникают в голове Дэна. По поводу честности и искренности поведения его друга. Ведь достаточно часто этот парень пропадает. И надолго. Где он шляется и чем занимается — неизвестно даже его матери. Оттого, наверное, мисс О’Брайен временами такая нервная.