— Я не могла открыть, и… — мямлит, обеспокоенно указывая тряпкой на раковину.
— Сильно дернула, — догадываюсь. — А закрыть обратно не смогла, — сам ловлю себя на том, что пытаюсь лишний раз не смотреть на неё, как в свою очередь поступает она.
В ответ тишина. Девушка смотрит в пол. Я смотрю в стену. Окей, мне бы хотелось скорее оказаться наедине со своей кроватью, поэтому:
— Если ты чего-то не можешь, то спокойно звони моей маме или говори мне, — выдавливаю из себя раздраженно устало, но пытаюсь улыбнуться, правда, уверен, этим лишь сильнее выражаю свое недовольство. — Как бы в этом заключается одна из наших с ней обязанностей по уходу за тобой, — наклоняюсь, подняв тряпку, чтобы выжать из неё воду.
— Я завтра посмотрю, может, подкручу, — повторно открываю и закрываю воду. — Ручки и правда слишком туго работают, — действительно подмечаю данную странность, которая никогда мне не мешала, но, видимо, придется что-то менять в доме, чтобы эта девчонка могла здесь выжить.
Черт, она даже ящики не способна открывать, о какой безопасной для ребенка среде вообще идет речь? Поселить её в комнате из мягких стен? Так, нет, это уже…
Качаю головой.
Это слишком, ладно, я просто устал.
Выжимаю воду, вновь бросив тряпку на пол, и ставлю руки на талию, обратив свой взгляд на девушку, которая явно не знает, куда себя деть. Честно, лучше я сам здесь разберусь, чем еще хотя бы минуту проведу в этой охерительной компании, так что киваю в сторону коридора за спиной Теи, взгляд которой мечется по полу:
— Теперь спать, да? — намекаю, и девушка моргает, виновато морщась. Кажется, она хочет что-то сказать, поэтому я сразу напрягаю ушные перепонки, слегка наклонившись вперед, чтобы точно расслышать её невнятный писк, но в итоге девушка с тревогой озирается, отвернувшись, и вот уже готовится рвануть в коридор. Я успеваю молвить:
— Порог, — и сжимаю губы, вздохнув, когда Тея спотыкается об него, но успевает схватиться за дверь, поэтому продолжает идти с опущенной головой, но теперь прихрамывает, стараясь шагать у стены, чтобы опираться на неё влажной ладонью. И тряпку зачем-то забирает.
Неловкая и неуклюжая. Мне даже стыдно смеяться над этим. Просто к черту.
Закрываю дверь ванной, обернувшись, и оцениваю беспорядок, который она устроила здесь. Слишком много воды на полу. Коврик придется стирать. Мать точно заметит.
И мне это теперь убирать, да?
Лениво снимаю с себя кофту, потирая больную от татуировок кожу рук, и беру ещё одну тряпку, настраивая себя на уборку.
Почему-то мне кажется, что эта девчонка принесет куда больше проблем, чем мать может себе представить.
***
Голод берет свое — этой ночью я теряю сознание. Мой организм пытается раздобыть силы. Надеется, что у меня есть какой-то внутренний источник энергии, но бессознание очень даже помогает. После пробуждения я чувствую себя… Не скажу, что гораздо лучше, но мне определенно легче. К тому же я вчера выкурила несколько сигарет. Нет, я не ощущаю снижения потребности, наоборот, мне нужно еще. Еще. Чем больше поглощаю, тем больше хочу. Это типично и ожидаемо для людей, к числу которых я отношусь. Во мне это заложено. Как-то один из докторов прямым текстом сказал мне об этом. Правду, которая мне была необходима. Иначе так бы и давилась ложью, пытаясь что-то изменить, а тот человек дал мне понять — ничего у меня не выйдет. Как бы я не пыталась бороться.
Это я. Надо смириться.
Спускаюсь вниз. Я слышала, как вернулась Роббин. Она… Заглянула ко мне в комнату, пришлось притвориться спящей, чтобы женщина не уделяла мне своего внимания. Уверена, она устала после смены, не хочу собой оттягивать необходимый для неё момент отдыха.
Ступаю осторожно. Носки не спасают от холода, которым охвачено тело. Кончики пальцев ледяные. Шаркаю к кухне, чтобы выпить воды из фильтра. Больше не стану пытаться пользоваться краном, если нет серьезной необходимости. Этой ночью мне было стыдно так, как никогда раньше.
Встаю на пороге, тут же начав нервно дергать ткань свитера, который не снимаю с самого приезда сюда. Сонный парень сидит за столом, наливая себе заваренный кофе. Завтрак в тарелках: два варенных яйца и салат. Неужели… Роббин приготовила еду после возвращения со смены? Она…
Дилан переводит на меня взгляд. Выглядит так, будто не спал вообще.
Отвожу глаза в сторону, проходя по кухне к столу, чтобы взять стакан и фильтр.
Мисс О’Брайен очень заботится о своем сыне. Определенно. И это так необычно. Все матери такие?
Обеими руками беру фильтр, полный воды, и не могу справиться с ним из-за слабости в руках.
— Тебе положили еду, — ровным тоном оповещает парень, без особого желания кушая свой завтрак. — Садись и ешь. У моей матери дурное настроение, — почему-то мне кажется, что он из хороших побуждений предупреждает меня, поэтому я приседаю на край стула, напротив Дилана, и касаюсь вилки пальцами, не намереваясь кушать. Просто подожду, пока он уйдет, а там решу, как поступить.
Поглядываю на парня, замечая его странный упадок настроения, обычно он хотя бы пытается улыбаться, конечно, не мне судить, я его толком не знаю, но почему-то меня тянет спросить:
— У миссис О’Брайен что-то случилось на работе?
— Мисс, — Дилан прекращает переворачивать вилкой салат, а я ерзаю на стуле, потерянно шепнув:
— Что?
Парень поднимает на меня строгий взгляд, недовольно процедив:
— Мисс. Мисс О’Брайен, — жестко поправляет. — У меня нет отца, — на мгновение мне кажется, что он способен пробить мне голову своим резким взглядом, и я опускаю глаза, старательно воздерживаясь от желания сбежать с кухни, так как не могу выдержать такого мощного психологического давления.
— Это из разряда «десять фактов обо мне», — внезапно Дилан привычно улыбается, принявшись кушать. Я напряженно и растерянно смотрю на него, врезаясь спиной в спинку стула. Сжимаю вилку, с онемением мускул лица наблюдая за резко изменившимся настроением парня, который либо потрясающий актер, либо… Либо что? Не может же быть, что его эмоции настолько переменчивы, верно?
О’Брайен опирается локтями на стол, указав на меня вилкой:
— Желаешь узнать больше? — улыбается, говоря с набитым ртом. — Выдай один факт о себе. Так и продолжим обмениваться охерительной информацией, — стучит вилкой по тарелке, больно нервно. — Будет весело, — подмигивает.
Меня… Напрягает такая перемена. Я не знаю, как себя вести с ним, это…
Вдруг напряжение снижается, а мое лицо прекращает выражать растерянность.
Это ненормально.
И мне от данного факта становится необъяснимо спокойно.
Опускаю взгляд на тарелку, аккуратно воткнув кончик вилки в небольшой помидор черри. Осторожным движением направляю его в рот, обеспокоенно поглядывая на парня, который продолжает смотреть на меня. Что он… Он ждет? Моргаю, нервно отводя глаза в сторону, и кое-как проглатываю помидор, не успев толком прожевать. Вижу, как Дилан уже оставляет меня в покое, понимая, что я не стану говорить с ним, а мне объяснимо некомфортно от услышанного. Я не должна была получить столь личную информацию, я не имею права обладать ею, меня это не может касаться. И теперь я чувствую, что должна как-то компенсировать. Мне нужно сказать что-то равносильное, и…
Прекращаю пережевывать листик салата. Смотрю в тарелку. Дилан опустошает свою, поглядывая на настенные часы. Опаздывает на занятия, и хочет встать из-за стола, поэтому я выдавливаю из себя спешно и неразборчиво:
— У меня тоже, — и на этом всё. Парень обращает на меня внимание, сощурившись и подавшись немного вперед:
— Что? — мне всё равно, расслышал ли он. Я компенсировала.
Опускаю голову, принявшись без желания кушать салат, запивая оставленным для меня соком. Дилан еще секунд десять остается обездвиженным, после встав со стула, чтобы вымыть свою посуду.
Сдерживаю тяжелый вздох. Молчание. Парень покидает кухню — и я кладу вилку, больше не пытаясь впихнуть в себя еду. Я не голодна. Совершенно. А от наплывших на сознание воспоминаний тянет вонзить столовый прибор себе в ногу или руку, чтобы затмить поток морального дискомфорта физическим.