— Я поеду с тобой, — Норам повторяет, дабы убедить её в своем намерении, и улыбается уголком губ, не отводя от девушки такого же поглощающего взгляда. — Всё равно не хочу оставаться в этой дыре.
Смотрю на них. Остаюсь в стороне. Чувствую себя лишним. Такого никогда не испытывал прежде.
Он хочет забрать её.
Заткнись.
Разрушить твою зону комфорта.
Замолкни.
Вот, о чем он втайне от тебя раздумывал.
Брук так открыто смотрит на него. Как никогда не смотрела на меня.
— В этом нет ничего страшного, поверь, — Норам говорит тихо, завлекая шепотом её внимание. — Я провел почти полтора года в заключении, — роняет смешок, — это гораздо хуже, чем тот райский пансионат, который тебе предлагают.
Вижу, как в глазах девушки выступают слезы. Она еле покачивает головой, будто что-то внутри неё пытается противостоять:
— А школа? — её лицо морщится в попытке отыскать отговорку. — Я… — взгляд потерянно врезается куда-то Нораму в грудь.
— Сейчас важно, чтобы ты поправилась, ясно? — он позволяет себе проявить давление, ведь стена Брук ломается. Он пробирается ей под кожу и теперь может оказать влияние. — Школа или колледж — всё подождет.
Реин снова готова открыть рот, но голос пропадает, и она опускает лицо ниже, роняя слезы из-за тревоги и ужаса, что прорываются сквозь воздействие таблеток. Накрывает ладонью глаза, шмыгает носом и рвет хриплым дыханием горло.
Я сглатываю. Опять. И больше ничего. Могу концентрироваться всем существом на себе, на воздержании от вмешательства.
Норам с улыбкой клонит голову к лицу девчонки, принимаясь раздражать её:
— Брук? — тычет пальцем ей в ладонь, что сжимает кожу и скрывает глаза. — Брук. Брук. Брук.
— Отстань, — она молвит, наконец, убрав руку от лица, и нервно улыбается под натиском поведения парня, который уже побеждает. Даже я понимаю, что Реин… согласна. И не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что именно сыграло решающую роль.
— Я намеренно подожду тебя и пойду в школу вместе с тобой, — обещает Норам, и Брук наигранно морщится, пальцами скользнув по влажным векам:
— Боже, этого не хватало, — закатывает глаза. Норам улыбается, а я тону в напряжении. Наедине со своим кипящим сознанием.
Тея. Вернись в мой разум.
Не возвращается.
— Всё будет нормально, — друг кладет ладонь на плечо Брук, заботливо погладив кожу. Реин продолжает ронять слезы, пытается остановить поток, но тревога не позволяет. Правда она всё-таки находит возможность пошутить:
— Мать, небось, пляшет от радости?
Норам театрально прижимает ладонь к груди:
— Такой счастливой я её никогда прежде не видел.
Девушка смеется, опустив голову и вновь скрыв лицо руками. Слышу, как она дышит. Вижу, как Норам мягко гладит её по спине, как не сводит с неё взгляда.
И стискиваю зубы.
«Но что если этого не станет». Знаю, Тея. Знаю. Просто… с этим трудно жить. С осознанием, что ничего не вечно, ничего не подается твоему контролю, что ты не способен сохранить даже собственный комфорт. Это пугает, Оушин. Окей, ты права. Я боюсь. Я в херовой панике. Я испытываю ужас каждый раз, когда что-то идет не так, как запланировано, не так, как привычно, не так, как удобно мне. И я, черт возьми, знаю, что это проблема.
Больше не быть частью того, что сам выстраивал. Больше не иметь то, что принадлежало тебе.
Брук не может успокоить эмоции. Она продолжает шмыгать носом и со слезами лезет к Нораму под бок. Искоса смотрю на них.
Остаться вне безопасного купола.
Норам обнимает девушку, позволяя ей зарыться в его кофту влажным лицом, и сам прикрывает веки, наконец, расслабляясь.
Быть изгнанным из своей же зоны комфорта.
***
Снежинки прекращают кружить. На удивление воздух воспринимается теплым. Видимо, я привыкаю к вечно низким температурам Северного Порта. Не знаю, зачем Рубби притащила меня за пляжный берег. Океан спокоен, как никогда, смотреть здесь не на что. Тем более, вокруг гуляют люди, а девушка ведет себя, мягко говоря, нетрезво.
Как только её нога ступает на песок, она превращается в ребенка, за которым мне приходится следить. Девушка носится вдоль воды, прижимая телефон к уху, чтобы слышать музыку, подпевает, распугивает чаек и детей, мирно гуляющих неподалеку семей. Наблюдать за Рубби забавно, но я боюсь, что от алкоголя и физической нагрузки ей может вдруг стать хуже.
— Ты упадешь, Рубби, — вяло шагаю по песку, не поспевая за девушкой, которая начинает кружиться на месте под басы какой-то песни. В глаза слепит белый свет, но со стороны неба греет. Необычно.
Эркиз спотыкается, спиной отшагнув назад, и валится на песок, дернув одной ногой вверх. Заливается смехом, а мне остается лишь вздохнуть:
— Рубби…
Зато, наконец могу её нагнать. Встаю рядом с девушкой, которая пальцами проникает во влажный песок, с нетрезвым восхищением уставившись в небо:
— Чувствуешь?
— Сколько ты выпила? — не удерживаюсь от вопроса. На месте мистера Эркиза, я бы прятала весь алкоголь, а лучше бы и вовсе избавилась от него.
— Ложись! — вдруг восклицает просьбу Рубби, хлопая стопами по песку, словно ребенок. — Ложись!
Закатываю глаза, без раздражения. Просто мне некомфортно находиться вне дома без Дилана. Чувствую себя небезопасно.
Опускаюсь на колени сбоку. Рубби продолжает щупать поверхность, проникая глубже:
— Такой теплый снаружи. А внутри ледяной.
Невольно улыбаюсь, также коснувшись песка. И правда теплый. Странно.
Рубби прикрывает веки:
— Голоса.
— Что? — в груди кольнула тревога, заставившая внимательно изучить лицо девушки.
— Шум воды, — она молвит, а я с успокоением выдыхаю. — Ветра. Он шепчет.
Продолжает лежать с прикрытыми глазами, отдаваясь окружающей атмосфере спокойствия. Тут должна согласиться. День действительно приятный. Глотаю аромат воды, наполнив им легкие, и задумчиво смотрю в сторону горизонта, задав интересующий вопрос:
— Почему ты не хочешь, чтобы тебе помогли врачи?
— Мне не помочь, — с непринуждением в голосе отвечает девушка, выглядя при этом так умиротворенно.
— Но ты… — продолжаю с сомнением, — прожила бы дольше.
— Я видела, как умирала моя мать, — Рубби даже не хмурится, хотя я затрагиваю неприятные вопросы, чем заставляю её вернуться к болезненному прошлому. — Долго и мучительно, — её фразы — это лишь обрывки целостных мыслей. Рубби никогда и никому не выскажет их полностью. — Они поддерживали её жизнь, — слежу за тем, как высоко поднимается её грудная клетка на вздохе. — Она просила о смерти. Я не хочу так.
Вновь смотрю в сторону горизонта, не желая развивать дальше эту тему. Кажется, её ничто не переубедит. Бывает и такое. Конечно, странно, что человек, желающий жить, не идет на лечение, но я не могу понимать всего. Возможно, когда-нибудь смогу отгадать тайну мышления Рубби Эркиз. Но не в данный период своей жизни.
— Мне тревожно, — девушка хрипит, её лицо морщится. Она явно чувствует неладное внутри себя.
Киваю, коротко согласившись:
— Понимаю, — мне тоже не по себе. В последнее время особенно.
— Тревожнее, чем когда-либо, — она рвано вздыхает. — Что-то не так.
Хочу отреагировать вопросом о её самочувствии, но снова меня посещает то самое ощущение. Знакомое чувство внешнего давления. Резко оглядываюсь на тропу, ведущую вверх к дороге, и с хмуростью всматриваюсь в припаркованный на обочине автомобиль. Зрение не позволяет изучить салон, но я уверена — там кто-то есть. И он видит на меня.
— Пойдем домой, — шепчу, напряженно коснувшись плеча девушки, но не последовавшая реакция вынуждает отвести взгляд от автомобиля и обратить его на Рубби: — Эй?
Её голова лежит на боку, веки расслабленно прикрыты, руки уложены на впалый живот.
А из ноздрей медленно вытекает горячая алая жидкость.
========== Глава 38 ==========
Больше, чем «просто»
Суматоха вокруг кровати. Один врач сменяет другого, за ними следом приходят новые медсестры и также, безмолвно выполнив обязанности, уходят. Всё происходит в неуместной тишине. Стоя на пороге палаты, я не могу расслышать, о чем говорят люди в белой форме. Если честно — не хочу. Топчусь за пределами помещения, в котором заключили Рубби. Нахожусь в больнице уже четвертый час. Никому не сообщала о произошедшем, ведь врачи скорой помощи и сами справятся с этой задачей.