— Идем их искать, — Реин отыскивает очередную гениальную идею и готовится подняться, но Норам кладет ладонь ей на живот, насильно удержав на месте:
— Э-м. Нет, — догадывается, куда и почему эти двое вдруг пропали. — Не стоит.
Брук перехватывает его ладонь, заключив в плен своих рук, мол, теперь не сбежишь, и с довольным лицом смотрит куда-то в небо, хихикая своим мыслям.
Переводит нетрезвый взгляд на Норама, с большей серьезностью всматривающегося в тлеющий костер.
— Ты правда хочешь проехать со мной? — девушка пытается разглядеть в нем сомнения, но она слишком пьяна для разумной оценки поведения. Норам ровно произносит:
— Да, — и делает глоток.
— Почему? — она ерзает головой на его коленях. — После всего, что я сделала, — хмурится. — Почему?
Норам опускает глаза. Долго и внимательно изучает её лицо в тусклом теплом свете огня. Свободной ладонью касается её волосы возле лба и убирает локоны с лица, отчего её губы расплываются в улыбку:
— Было бы здорово, если бы Дил поехал с нами, — прикрывает веки. — Может, и его уговоришь? — почему-то хихикает, удобнее устраивая голову. Норам сжимает зубы, непроизвольно сощурившись и заметно нахмурив брови. Данная реакция останется незамеченной. Парень продолжает путать пальцы в волосах девушку, наблюдая за тем, как дрожат её ресницы, когда она открывает еще одно потайное желание:
— Хочу всех вас. Всегда рядом.
***
— Тише ты, — Дилан сам еле сдерживает смех, когда я начинаю ерзать под ним, борясь с щекоткой, которую приносят его попытки стянуть с меня майку.
— Но мне щекотно, — не могу свободно шевелиться. О’Брайен с изогнутыми от возмущения бровями пялится на меня, как на олицетворение идиотизма:
— Какие шуточки? Мы тут серьезными вещами занимаемся, — снимает с меня майку, присаживаясь, и я свободно дергаю стопами, обхватывая ногами его талию. — Ты должна быть возбуждена, — делает замечание, а я шире улыбаюсь, прикрывая руками подобие груди, что держится на костях:
— Что-то пошло не так.
Не избавилась от комплекса. Не хочу демонстрировать свое тело. Его с трудом можно назвать привлекательным. О’Брайен без уточнения сжимает мои запястья, поднимая над телом ладони и укладывая над головой к изголовью кровати. Холод покалывает голую кожу. Признаюсь, я теряю некоторую осмотрительность. После того, как Дилан стягивает с себя футболку, сложно сказать, что вообще происходит. Просто исследую вниманием его тело, находя новые синяки неясного происхождения. Парень наклоняется, выдохнув мне в губы прежде, чем коснуться их, с давлением углубив поцелуй. Совершенно… совершенно не обращаю внимания на то, чем занятые его руки. Удивительно, что он способен одновременно с поцелуем…
Мнусь, когда парень резко разрывает контакт губами, взглянув мне в глаза, и замечаю, что он еле сдерживает ухмылку, а в глазах пляшут знакомые огоньки. От него приятно пахнет. Костром, никотином и мятой. Скольжу взглядом по татуировкам, покрывающим кожу. И испытываю нестерпимое желание коснуться их пальцами, очертив линии, но…
Завороженная, я не сразу ощущаю некоторую скованность рук, но, когда удается её прочувствовать, в моих глазах мелькает настороженность. Вскидываю голову, взглядом находя свои руки, ладонями уложенные над подушкой. Запястья перетянуты и стиснуты между собой тканью моей майки. С волнением часто моргаю. Любого человека вгонит в ступор потеря подвижности и физической свободы.
Снова смотрю на парня, который, как и прежде, нависает надо мной, удерживая одной ладонью мои связанные руки. Его нечитаемый взгляд пристальностью врезается в мое лицо, он ожидает реакции и, думаю, получает её в той форме, в которой ему хочется.
— Развяжи, — шепчу, слегка дернув руками. Крепко сдержаны. И это автоматически пугает, хотя я осознаю, что никаких насильственных действий надо мной не производится.
На лице О’Брайен расцветает усмешка. Взгляд остается пронизывающим, и по коже начинает струится холодок от столь ровного тона.
— Нет, — парень наклоняет голову набок, наблюдая за моими попытками высвободить запястья. Активнее дышу, желая прикрыть безобразное тело и испытать больше уверенности.
Больше не пытаюсь повторить просьбу. Ведь узнаю этого Дилана.
Я буду просить — он станет делать всё наоборот.
Ему это приносит удовольствие…
***
Её руки предательски трясутся. Глаза не фокусируются на предметах, что вызывает приступ тошноты. Голова кругом, помещение дрожит, искажается. Впервые она сталкивается с настолько серьезной слабостью. И она не знает, как с ней справляться.
Рубби предпринимает попытку приподняться на руках. Кровать жесткая, всё тело после сна охвачено болью из-за приносимого дискомфорта. Кости ломит. Куда-то пропадает осознанность. Её разум спутан, и странно, что она с таким мысленным хаосом анализирует свое состояние, понимая, как хреново обстоят дела. Ей никогда прежде не приходилось сталкиваться с физическим непослушанием собственных конечностей, но сейчас её тело будто само решает, как и куда двигаться, какие действия производить. Ей бы свалиться обратно на кровать и не шевелиться еще полвека, пока судорога не пройдет, но нет. Всё тянется вверх за идеей выбраться на свободу. Здоровое сознание ищет выход из больного тела.
Приседает, продолжая упираться ладонями в матрас. Ноги слегка согнуты. Поднять колени выше она не способна. Отсутствующий взгляд скользит по одеялу. Зрачки дрожат. Внутричерепное давление подскакивает в разы от производимых движений — и из ноздрей медленно проявляется капля крови.
У неё нет сил оторвать руку от кровати, чтобы пальцами удержать алую жидкость внутри. Если тело лишится хотя бы одной опоры, она рухнет обратно.
Рубби остается только полусидеть, смотреть куда-то потухшим взглядом и стараться не разрыдаться. Глаза слезятся. От эмоций давление будет расти. Но она так устала. Почему она чувствует эту слабость? У неё ведь столько сил. Она ощущает их бурление внутри, так, почему.?
— Тебе лучше остаться, — мистер Эркиз больше часа находится в комнате дочери, молчаливо наблюдая за её попытками присесть. Кажется, задача проста, но девушка никак не справится, и в этом виноваты многие разрушающие процессы, давно активизирующиеся в её теле.
Девушка морщится, простонав под нос, и сдавливает влажные веки, с тугой болью в голове попытавшись приподнять себя выше.
— Рубби, — мужчина подходит к кровати, нервно перебирая пальцами воздух, ведь никак не решится коснуться родной дочери. — Всё. Это край, — с сожалением и виной смотрит на неё, качнув головой. — Прекрати.
Рубби морально тянется вверх, но тело начинает опускаться обратно к кровати, и девушка стыдливо хнычет, всё-таки ложась головой на подушку. Руки ноют. Она по-прежнему не может поднять их к лицу, чтобы зажать пальцами нос и сдержать кровь. Не хочет открывать глаз. Не хочет видеть искаженный её сознанием мир.
— Чего ты добиваешься? — уже с упреком спрашивает Эркиз, взяв с тумбы салфетку, чтобы промокнуть кровь, которая увлажняет её губы, а девушка по-детски стонет, слегка запрокидывая голову от негодования и нежелания мириться с действительностью.
«Я жить хочу».
Раньше Браун не позволял себе надолго уходить из дома. Его заботило эмоциональное состояние матери, а потому он плевал на свое желание оказаться подальше от неё, от людей в целом и терпел постоянно присутствие кого-то рядом.
Но последние пару дней парень не был способен перенести чью-то компанию. Поэтому он практически ночевал в боксерском клубе. А теперь ожидал нескончаемых долбежек его мозга на этот счет, ведь «как ты смеешь не думать о моих чувствах?».
Поздний вечер. Дэн не придает значения свету, льющемуся со стороны окон кухни. Он открывает входную дверь, с тяжестью в мышцах удерживая спортивную сумку. Всё болит.
Из-за дверей кухни выходит женщина. Выглядит неплохо, словно собирается на какое-то мероприятие. Дэн слишком устал, чтобы разумно оценивать состояние матери.
— Дэниел? — женщина выглядит как-то напряженно, хотя она рада наконец увидеть сына, который впервые пропал так надолго. — Где ты был? — на её лице читается неподдельный шок и обида на парня, который не думает о её чувствах. Она себе места не находила, полагала, произошло нечто страшное. Дэниел необычно ведет себя в последнее время. Что ей остается думать? Только о худшем.