Она знает, что может произойти. И потому её глаза полны ужаса.
Половина двенадцатого ночи. Роббин оставляет машину рядом с домом и выходит со мной, чтобы проводить до двери. Ей не нравится оставлять меня одну. Мне не нравится оставаться одной. Но выбор невелик. Не хочу, чтобы она боялась моего возможного срыва. Я не убью себя. И всячески уверяю в этом женщину. Ей не стоит переживать еще и на мой счет.
Роббин звенит ключами, открыв дверь, и морщится, коснувшись пальцами лба. Я продолжаю стоять рядом, внимательно наблюдая за проявлением боли на её лице:
— Всё хорошо?
— Голова кружится, — женщина спешит утешить мою тревогу. Улыбается.
— На кухне есть лекарства, — вспоминаю, и она кивает мне:
— Да, — проходит в дом, следую за ней. — Выпью перед тем, как сесть за руль, — обреченно вздыхает, щелкнув выключатель, чтобы прихожая озарилась светом. — Снова, — и идет в сторону кухни. Я прикрываю дверь, повернув один замок, и принимаюсь медленно стягивать ремни рюкзака, утомленная тяжестью вещей, которые приходится повсюду носить с собой.
Опускаю рюкзак на пол, вдруг расслышав женский голос.
— Привет, — звучит с опаской и осторожностью. Резко выпрямляюсь, взгляд обратив в сторону раскрытой двери кухни. С кем она говорит? Дилан?
На эмоциях сердце начинает скакать, как бешенное. Быстрым шагом приближаюсь к порогу и встреваю на нем же, когда зрительно натыкаюсь на лицо парня, который стоит у стола, роясь в каких-то коробочках со специями. Или… Рядом вижу аптечку. Он что-то ищет? Выглядит, мягко говоря, хреново. Бледная кожа сверкает влажностью, под глазами темные круги, выпирающие в форме мешков бессонницы. Губы разбиты. Над бровью ссадина.
Прекращаю касаться ладонью двери, ступив на территорию кухни, но также быстро замираю, улавливая в движении рук О’Брайена что-то неестественное.
И тем самым пугающее.
Роббин действует уверенней. Она приближается с другой стороны стола, наклоняется, пытаясь заглянуть в глаза сына:
— Ты как? — протягивает руку, желая коснуться Дилана, но тот резко дергает плечом, не прекращая вываливать содержимое коробочек на стол:
— Дай мне денег, — не узнаю его голос. Намного ниже.
С напряжением стою в отдалении, понимая, чем этот тип занимался в свое отсутствие. И у него закончились деньги. Поэтому он вернулся. Поэтому перебирает вещи на кухне, намереваясь найти заначку.
— У тебя руки дрожат, — Роббин будто бы не слышит его приказа, продолжая с хмуростью изучать сына, как вдруг отступает на шаг назад, наконец, высказывая верное предположение:
— Ты пьян?
Сглатываю. Нет, по-моему, всё куда хуже.
— Отстань, — Дилан буквально гавкает в ответ, словно Роббин сказала ему что-то неприятное. Парень грубо бросает последнюю коробку на стол, вернувшись к тумбам, и начинает выдвигать ящики.
Никого не замечает. Никого не воспринимает.
Мы с Роббин обмениваемся понимающими взглядами, взаимно даруя друг другу моральную поддержку. Женщина нервно потирает холодные ладони, предприняв еще одну попытку установить с сыном контакт:
— Дилан, — делает шаг к столу, всматриваясь в его затылок, — мы переживаем и…
— Отъебись, — вот так просто парень перебивает теплый голос матери, звеня чем-то в ящике. Я вижу, с каким давлением он сжимает и разжимает веки. В его носу покалывает, поэтому Дилан так часто пальцами сдавливает ноздри. Глаза парня слезятся, красные белки выглядят болезненно.
Он не в себе.
От шока у Роббин приоткрываются губы. Но она сдерживает себя, сохранив в голосе мягкость:
— Прекрати. Мы просто…
— Заткнись! — О’Брайен оборачивается, со всей дури задвинув ящик, и грохот заставляет меня с Роббин продрогнуть, невольно отступив к стене. — Закрой рот! — указывает на женщину пальцем и вдруг срывается с места, направившись в сторону прихожей, попутно опрокинув ладонью стул.
Очередной грохот — и мы вновь скованно вздрагиваем всем телом. Опускаю глаза в пол, чуть склонив голову, когда парень проходит мимо меня и двигается к лестнице на второй этаж. Его неустойчивая фигура пропадает за стеной коридора, и я перевожу потрясенное внимание на Роббин. Правда, вижу вовсе не шок в её глазах, а безразличие. Она сдавливает плечи ладонями, устало смотрит вниз, немного нахмурив брови.
Для неё данная ситуация не нова, как мне удается понять. Но… Поднимаю глаза на лестницу, опустив руки вдоль тела.
Но всё-таки, какого черта?
Оставляю Роббин. Не хочу, чтобы она пыталась оправдать поведение О’Брайена, а именно этим она и займется. Ей, видимо, тоже стоит вбить в голову необходимость оказания помощи Дилану. Она терпела его таким столько лет. И не предпринимала попыток отвести сына к врачу?
Не понимаю.
Выхожу на второй этаж. Со стороны комнаты, в которой поселились мы с парнем, раздается шум. Я сдержанно дышу, стараясь не поддаваться панике, ведь инстинктивно внутри проявляется страх перед нетрезвым человеком.
Но ведь это Дилан. Дилан не навредит мне. Ему просто нужна помощь.
Захожу в комнату, толкнув от себя дверь. Вижу, как парень мечется по помещению. С полок шкафа сброшены вещи. Теперь он сидит на краю кровати, роясь в ящиках тумбы. Он ищет травку? Я её нашла. Разломила. И выбросила в унитаз. Он будет в ярости, если узнает.
Излишнее акцентирование внимания на неадекватности поведения О’Брайена сбивает мою решительность. Я вовсе не хочу знать, откуда все эти ссадины и синяки на его теле. Откуда странная багровая отметина на скуле…
Почему настолько сильно трясутся его руки? Почему он так погружен в себя? Почему не замечает всех нас и негативно воспринимает нашу тревогу?
Он под чем-то. И процент этого чего-то ему не хватает.
Складываю руки на груди, морально всё же желая оградить себя от Дилана. Медленно шаркаю к нему, но останавливаюсь в метре, не набираясь смелости подойти ближе.
Попытка откашляться. Он не обращает на меня внимания.
Тогда заговариваю. Шепотом.
— Роббин переживает, — моргаю, переминаясь с ноги на ногу. — И я тоже, — с жалостью морщусь, когда парень вдруг хватается за лоб, скорчившись от пронзившей голову боли. Дело дрянь.
Обеспокоенно тяну к нему ладонь:
— Дилан.
А в ответ получаю грубость:
— Не трогай меня, — он резко перехватывает мою руку, дернув от себя. Я шатаюсь от слабости и прижимаю теперь уже больное запястье к груди, продолжив стоять на месте:
— Давай поговорим.
— Уйди, — выдыхает, опустив лицо в ладони. Я с напором в голосе делаю шаг к нему:
— Я понимаю, ты…
Дилан резко вскакивает с края кровати, с угрозой ткнув мне пальцем в плечо и с неменьшей агрессией заглянув в глаза:
— Выйди к черту, Тея, — жестко выговаривает каждое слово, порабощая меня холодом, — пока я не решил вставить тебе в глотку, чтобы ты заткнулась.
Сейчас, смотря на него с запрокинутой головой, я осознаю, насколько он выше и сильнее меня. Это странное чувство опасности не возникает неожиданно. Оно всегда томилось внутри меня, и теперь начинает подавать сигналы тревоги, выбрасывая в кровь адреналин.
Широко распахнутым взглядом смотрю на парня, ожидая, что он изменится в лице, что в глазах мелькнет рассудительность, но его стеклянный взгляд продолжает свою давящую пытку.
И мне приходится отступить, ведь страх просит уйти от источника опасности. Шагаю спиной назад, не сводя с парня внимания, и резко разворачиваюсь, выскочив из комнаты и захлопнув за собой дверь. Прижимаюсь спиной к деревянной поверхности, ладонью сжав кофту в районе сердца. Оно обезумело. Скачет как ненормальное. И причина тому — страх. Перед О’Брайеном. Перед парнем. Который сильнее меня, а потому может мне навредить.
Но ведь это всё ещё Дилан.
Тихо втягиваю в нос кислород и запрокидываю голову, уткнувшись макушкой в дверь, и слезящимися глазами смотрю в потолок, накрыв ладонью дрожащие губы.
— Боже…
***
Страх. Каждый раз, когда я слышу тяжелые шаги за дверью, кровь стынет в жилах. Я боюсь, что Дилан, в нетрезвом состоянии, зайдет в комнату Рубби, в которой я теперь сплю, боюсь пересечься с ним в коридоре, боюсь оставаться одна, ведь он приходит домой неожиданно, обычно за деньгами.