— Это УЗИ, — у Роббин опять глаза на мокром месте. Она шепчет с придыханием и опускает взгляд, когда Эркиз оборачивается, озадаченно, как-то по-детски, разинув рот:
— Ты беременна?
«Что?» — в моих мыслях проносится короткий вопрос, а внешне я остаюсь молчаливой идиоткой, которая продолжает тупо озирать всех своим взглядом. Роббин виновато приподнимает глаза, пытается смотреть на мужчину, а тот явно впадает в стопор, и мне неясно, какие эмоции вызывает у него новость. Лично у меня — шок. Потому что…
Сглатываю.
Потому что всем нутром предчувствую хаос.
— Поздравляю, — Дилан с ненавистью комкает снимок УЗИ, — ты в очередной раз попала в сети зависимости.
— Прекрати, — шикаю на него, забывая, что сейчас парня не особо заботит мое мнение.
— Тебе тоже охота заткнуть меня? — О’Брайен косится в мою сторону с непривычной неприязнью, и мне приходится скованно сложить руки на груди и отойти ближе к стене, дабы почувствовать себя комфортно. Правда, на лице не выражаю испуга. Щурюсь и хмурюсь, съедая зрительно парня с той же силой, с какой он поглощает меня в ответ.
— Боже… — Эркиз выдыхает, продолжая пялиться на Роббин, а та готова провалиться под пол и зарыть себя в землю, дабы не испытывать всех бушующих внутри эмоций.
— Харе плодиться, Роббин, — Дилан отвлекается от меня, бросив скомканный результат УЗИ себе под ноги. Ричард опускает серьезный взгляд на мятый снимок. — С одним ребенком вышла какая-то херня, решила еще раз попробовать быть нормальной матерью?! — с давлением цедит. Роббин пробует на вкус его моральный яд и корчится, накрыв ладонью часть лица, отчего мне видны её эмоции. Наверное, О’Брайен готов продолжить давление, но, неожиданно даже для меня, Эркиз стальным тоном прерывает парня:
— Дилан. Хватит, — теперь он выглядит также угрожающе, как Дилан, переместивший свое нетрезвое внимание на лицо мужчины:
— Ты указываешь мне? — со смешком уточняет, сжав ладони в кулаки, но возможность получить по морде Эркиза не пугает. Он продолжает уверенно держать голову, сам же сдавливает пальцы, хрустнув ими:
— Это мой дом. Я устанавливаю правила. И я прошу тебя замолчать.
Роббин со слезами косится на мужчину, явно боясь всей образовавшейся ситуации. А я… я как кухонная тумба. Часть интерьера. Наблюдаю, понимая, что не могу вмешиваться в то, что меня не касается.
— Как мило, — Дилан продолжает прыскать ядом с презрительной усмешкой. — Поженитесь? — указывает ладонями на мужчину и женщину, выражая неподдельную неприязнь во взгляде. — Попытаетесь воспитать ребенка? — пальцем на Эркиза. — На Рубби насрал, — пальцем на Роббин, — на меня насрала, — опускает взгляд на её живот, хмыкнув. — Думаете, с этим гондоном выйдет по-другому?
Даже я выпадаю от такой грубости. Нет. Это нельзя оправдывать тем, что парень под чем-то. Он совсем границ не знает. Также, как и Эркиз, хочу открыть рот и вступить за Роббин, но Дилан умело вставляет свое:
— В этом вся ты, — но уже не улыбается, скорее, внезапно начинает выражать что-то похожее на обиду, перерастающую в злость. — Медсестра, — нервно стучит костяшками о свое бедро, чуть отклонившись головой назад, потеряв равновесие на долю секунды. — Мать Тереза, которая помогает всем, но сына просит лишь не курить дома, — его голос переходит на шепот, а оттого звучит с большим презрением. — Тебя больше волнуют другие люди, дети…- щурится. — Ты брала этих… — указывает на меня ладонью, — больных из приютов и лечебниц, чтобы самоутвердиться? — указывает, но не смотрит, а потому не видит, как распахиваются мои глаза, как изменяется эмоционально мое лицо.
Ведь понимаю, сколько обиды таится внутри него. Все эти невысказанные мысли, которые с годами образовались в сгусток негативных эмоций, и теперь он весь состоит из них.
Он ненавидел мужчин Роббин не только из-за сложных отношений с отцом. Ненавидел воспитанников больниц не потому, что они финансово разоряли. Всё это из-за дефицита внимания. Он, будучи ребенком, просто желал внимания матери, которая отвергала его долгие годы, но зато всем сердцем отдавалась другим. И эта вроде как эгоистичная детская обида переросла в вот это?
Верно говорит Мэгги. Любую, даже на ваш взгляд самую незначительную детскую «травму», стоит решать. Иначе она перерастает в проблему масштабнее.
Вот, откуда у парня взялись проблемы с контролем других, вот, почему он так зависим от «близких». Потому что он был лишен этого и решил самостоятельно построить вокруг себя зону комфорта, которой так нуждался.
Весь этот анализ молниеносно промелькнул в голове, а потому слова парня не задевают меня. Совершенно. Пусть злится. Пусть обижается. Пусть не молчит и высказывает то, что скопилось за столько лет. Надеюсь, от этого станет легче.
А вот на Роббин его признание воздействует душераздирающе:
— Нет… — она молвит только это, смотря на сына, но даже я не верю. Возможно, последние годы она действительно смогла отойти от ужаса, который переживала со своим отчимом, смогла полюбить сына от этого монстра, но большую часть жизни Дилана вряд ли испытывала к нему теплоту. Мы все это понимаем.
— Я был сам по себе! — из-за влияния алкоголя парень крайне эмоционален. — Постоянно! И при этом был обязан тебя защищать! — без остановки тычет в женщину пальцем, срываясь на хрипоту. — Следить, чтобы ты не спилась! Чтобы мудаки из бара не совали руки тебе под юбку! — Роббин моментально бледнеет, качнув головой, и Дилан с особым удовольствием раскрывает еще одну тайну: — Да! Я видел! — заявляет. -Я видел, чем ты занималась там, — щурится. — Официантка? — и качает головой. — Проститутка.
— Нам нужны были деньги… — Роббин срывается на рыдание, более не имея сил сдерживать их в глотке, и прижимает ладонь к губам, клонясь головой вниз, при этом дергаясь так, будто её схватывает судорога.
Эркиз смотрит в пол. Я слежу за всеми.
— И сейчас они нужны, -Дилан ворчит. — Поэтому ты так схватилась за него? — указывает на Ричарда, и тот исподлобья смотрит на парня, но по-прежнему остается безучастным. — Он обеспеченный мужик. И чтобы рыбка не уплыла, ты решила окатиться.
— Всё, — вдруг Эркиз подает голос. Строгий, властный, я даже на мгновение озираюсь, не понимая, кому принадлежит этот тон. Ричард с тяжелым дыханием и гневом в глазах приказывает:
— Довольно, — кивает на дверь, не сводя взгляда с О’Брайена. — Уйди. Тебя это не касается.
Я напугано таращусь на мужчину, пытаясь предположить, кретин ли он или просто бессмертный, но Дилан не реагирует с агрессией. Он тупо взирает на Ричарда своим нечитаемым взглядом и, вздернув подбородок, разворачивается, не обдав вниманием Роббин. Выходит с кухни. Прислушиваюсь к его шагам. К мощному хлопку входной двери. И прикрываю веки, погружаясь в образовавшуюся тишину.
Недолгую.
Роббин рыдает с натугом. Ей тяжело дышать, словно в глотку врастает ком. Ричард еще секунду смотрит в пол, после чего ровно выдыхает, и оборачивается к женщине, вполне спокойно заявив:
— Нам надо это обсудить, — но от звука его голоса рыдание Роббин усиливается, и Эркиз хмурится, подходя к ней, дабы ласково уложить ладони на плечи. — Успокойся, — не добивается зрительного контакта от потерявшего над собой контроль женщины. Оглядывается на меня, молча попросив оставить их.
На кухонную тумбу обратили внимание.
С пониманием удаляюсь, прикрыв за собой дверь, а сама давлюсь горячим дыханием, и быстрым шагом забегаю в ванную комнату на первом этаже. Запираюсь на щеколду и включаю кран, дабы погрузить сознание в шум воды, чтобы собственная тревога поутихла. Опираюсь руками на край раковины, привстав на цыпочки, спину сутулю, лбом коснувшись крана, и замираю в таком положении, сильно сдавив веки.
Сердце болит.
— Тише… — говорю ему, а после всасываю воздух через нос и запрокидываю голову, по-прежнему отказываясь открывать глаза. — Тише…
Болит за всех этих людей. За их несложившиеся в чем-то судьбы и потерянные в темноте годы.
Но Мэгги говорит, надо мыслить позитивно…
Ведь в мире всегда есть место розовым соплям. Да, Мэгги?
***
Какая бессмысленная жизнь
Не чувствует пальцев. Не чувствует ног. Подвижность тела давно утеряна вместе с желанием что-либо делать, как-либо бороться. Даже в мыслях сплошное затишье. Изо дня в день взгляд направлен в окно. Фокусируется и не меняет своего направления, не реагируя на попытки людей установить контакт.