Просыпается, видя блеклое небо. Засыпает, видя темное небо.
Небо
Боль от отекшего тела не ощущается. Сегодня сердце непривычно медленно ударяет о ребра, медленно перегоняя кровь. Особо холодно. И при этом душно. Жаром буквально охвачено сознание. Внутри черепа горячо. Из носа постоянно идет кровь. Привкус металла становится естественным для языка.
В палате шумно, но шум раздается эхом, совершенно не досягая Рубби. Она продолжает смотреть в окно, на небо.
Этот урод солгал
Взгляд, ничего не выражающий, но за ним тлеет обида.
Говорил, что
— Вызовите доктора Эркиза.
Томас, говорил, что мы вместе уйдем
— У него сегодня отгул.
Сухой кашель рвется через глотку. Она рвет её, изводясь тяжелым давлением. Кажется, из носа вновь течет горячая жидкость.
— А Роббин?
— Она отъехала…
Взгляд несобрано скользит с мутностью от окна в сторону потолка, когда тело насильно кладут на спину, ровно, чтобы удачно оказать помощь.
Её глаза словно покрыты серой пленкой. Она не способна понять, кто вокруг неё. Смазанные лица незнакомцев.
— Мы сможем подключить её к искусственному питанию.
Не надо
Глазные яблоки шевелятся с опозданием за мыслью. Она хочет вновь уставиться в окно, но почему-то голова не слушается, оставаясь в одном положении. Видеть всех этих людей. Кто они? Почему их лица кружат рядом с ней? Зачем они светят ей в глаза? Зачем говорят на непонятном для неё языке?
Оставьте меня в покое
Слишком неожиданно физическая тяжесть испаряется — и Рубби поворачивает невесомую голову, взглянув в сторону окна, за которым пасмурное небо одаривает стекло каплями дождя. Никаких голосов, только отдаленное эхо, но оно достаточно тихое, чтобы рубби не обращала на него внимание. Она с недоумением изучает погоду, ощутив приятное успокоение.
Мне нравится дождь
Никакой боли. Никакого дискомфорта. Вообще никаких ощущений. Легкость. Лишь в груди вместо твердых ударов образовывается каменная тяжесть. Будто наполненный кровью орган отекает, увеличиваясь в массе.
Булыжник в груди
Рубби приподнимается на локти, не находя свою способность двигаться странной. Затем вовсе приседает, всё также смотря в окно. В палате главенствует полумрак благодаря серой погоде. Слышен шум дождя. Шум ветра. Прибой воды. Каким образом ей удается слышать Океан? Рубби в растерянности моргает, с недоверием приложив к груди ладонь. Щупает кожу под футболкой пальцами, понимая, что внутри что-то жесткое, мешающее шевелиться.
Камень.
— Долго ты собираешься валяться?
Рубби медленно поворачивает голову, скользнув взглядом по стене, и тормозит им на парне, стоящем за порогом палаты, в коридоре, погруженном во тьму. Она еле разбирает черты его лица.
— Я просил тебя собраться еще полчаса назад.
Томас держит ладони в карманах джинсов, с негодованием смотрит на Рубби, готовясь вставить еще одну возмущенную реплику.
— Я одета, — Рубби плохо соображает. Она с неоднозначным чувством изучает себя. Вот — джинсы. Вот — куртка. Она готова идти.
Томас молчит. Рубби медленно спускает ноги с края кровати, при этом пытаясь собраться с мыслями и вести себя привычным образом:
— Где ты шлялся, кретин? — фыркает, но выходит как-то нежно. Она слишком часто представляла, как надерет Томасу задницу, когда он всё-таки соизволит явиться.
Представляла, что ни за что не простит его за предательство. Но сейчас эти мысли куда-то улетучились. Девушка ничего не помнит.
Томас прекращает хмуриться и говорит больно беззаботно:
— Тебя ждал.
Рубби поднимает на него удивленный взгляд, правда, голос звучит безразлично:
— А где была я?
Смотрят друг на друга. Молчат. Глаза Томаса кажутся ей неправильно стеклянными, но она не придает этому значения, когда он чуть отступает назад, позволяя темноте глубже всосать свое тело:
— Так ты идешь? — интересуется, а внутри неё разгорается паника.
Ей не хочется оставаться одной. Больше.
— Конечно, — неправильно взволнованно тараторит под нос, предприняв попытку спуститься с кровати, но тяжесть в груди не позволяет двигаться.
Голоса вокруг. Кто-то пытается говорить с ней.
— Уверена? — Томас без эмоций задает вопрос, лишний раз не моргает, наблюдая за тем, как Рубби всё-таки встает на ноги. Девушка не ощущает стопами холодного пола.
Невесомость.
— Я не желаю больше торчать здесь, — продолжает сутулится, приложив к груди ладонь. Странно.
Не дышит. А надо бы. Наверное.
— Уверена? — Томас следит за её шаткими шагами в его сторону.
— Издеваешься? — Рубби зыркает на него недовольно. — Я думала, ты кинул меня, — ворчит, решая оставить больше яда до момента, когда они сядут в его машину и уедут к черту.
Шаркает ближе к порогу, пытаясь вдохнуть кислород, дабы избавиться от неясной тревоги.
Томас протягивает ей ладонь, по-прежнему не выражая эмоций на бледном лице, скрывающемся в тени.
— Хочешь держаться за ручки, как глупые романтики? — Девушка не удерживается от колкости, усмехается, но Том остается безразличным, сверлящим её лицо.
Мнется. Ей становится как-то неловко. Останавливается перед порог, за которым ждет он. Последние пару шагов дались с особым трудом.
Смотрит на Томаса. Тот смотрит на неё, продолжая держать ладонь перед собой, но за гранью палаты:
— Уверена? Или еще подождешь?
Кретин. Нет, правда, кретин. Типичный Томас. Рубби тепло улыбается, решив немного побыть глупой слюнявой девчонкой. Холодной ладонью хватает его ледяную ладонь, в шутку дернув чуть на себя, но Томас не шевельнулся, цепко сдавив пальцами её кожу.
И на его безразличном лице наконец заиграла улыбка. Печальная.
Улыбка Брук.
Парень без усилий вытягивает Рубби за порог в темноту, а она делает легкий невесомый шаг к нему, больше не ощущая тяжести в груди.
— Фиксируйте время.
========== Глава 40 ==========
Океан или Деградация?
«Ричард Эркиз».
Роббин стоит напротив двери в кабинет главного врача больницы. Хмуро смотрит на табличку с его именем и пытается глубоко вдохнуть, дабы прекратить тормошить тревожные мысли. Ей не стоит нервничать. Но как иначе реагировать на события, которые разрушающим штормом следуют одно за другим?
Разговор о беременности резко перетек в тот вечер в давящее молчание. После того звонка из больницы. По выражению лица мужчины Роббин понимала: произошло нечто болезненное, но и одновременно с тем приносящее облегчение. Это сильнейшее противостояние внутри самого Ричарда. Он пережил смерть матери Рубби. И не мог представить, как перенесет смерть дочери. Он боялся видеть скоротечное угасание, свойственное данной болезни. Но он должен был быть рядом.
Роббин чувствует неправильную вину на своих плечах. Хотя Ричард не давал ей повода, не пытался в чем-то обвинить.
Ладонь замирает над ручкой двери. Пальцы играют с прохладным воздухом. Её глаза прикрыты. Кислород тяжко поступает в легкие. Опускает голову. Собирается с мыслями.
Надо. Быть. Рядом.
Рядом с Диланом, который отталкивает её. Рядом с Теей, которой необходима чья-то поддержка сейчас. Рядом с Ричардом, мужчиной, отрешенности которого она боится.
Давит на ручку — заперто. Но ей известно, что мужчина не покидал кабинет с самого утра. Надеясь не пожалеть об этом, она вынимает из кармана связку ключей, один из которых был отдан ей Ричардом.
Открывает дверь, скованно заглядывает в строгий кабинет Эркиза. И находит главного и уважаемого врача в кресле, повернутом в сторону окна. В руке — широкий стакан, наверное, с виски. Пахнет табаком. Шторы задернуты, но створки открыты, чтобы запахи выветривались из помещения.
Роббин моментально закрывает дверь, чтобы никто не застал уважаемого человека в таком состоянии. Она никогда не видела его нетрезвым или курящим. Это и выделяло его среди остальных, это и дарило Роббин чувство безопасности рядом с ним. Он не был таким, как мужчины, с которыми у неё была связь.