Проверяю телефон, надеясь наткнуться на ответное сообщение Дилана. Я предупредила его насчет этой ночи, может, он всё-таки проведет ее дома. По крайней мере, я буду знать, что он в порядке.
Бесцельно листаю свой короткий список диалогов. Ничего. Мои сообщения тупо уходят в никуда. Надеюсь, он хотя бы читает их.
В окне мелькает магазин для мам, и я невольно задерживаю на нем взгляд, после чего смотрю на Роббин, и своим пристальным вниманием смущаю её.
— Что? — она улыбается. — Ты так внимательно смотришь на меня. Даже неловко.
— Каково это — быть беременной? — вопрос звучит… странно, и женщина по понятным причинам косится на меня, изогнув брови. — Я к тому… наверное, это страшно — приносить в мир человека.
— Ну… — Роббин мгновение пребывает в задумчивости, стараясь собрать свой ответ по кусочкам. — Признаться честно… В этот раз ощущения иные. Беременность Диланом я еле вынесла. Это был кошмар. Я бы сделала аборт, но отчим не позволял. Я ненавидела человека внутри себя. Делала всё, чтобы ребенок родился мертвым. Рожала в муках. Это был ужас. Но сейчас я чувствую себя окрыленной. Несмотря на то, что в жизни нашей происходит полнейшая херня, извиняюсь, — пытается улыбнуться.
— Я думаю, всё наладится, — повторяю эту мысль уже долгое время.
— Я тоже так думаю, — Роббин со вздохом роняет, тормозя на светофоре за другими машинами. — Через тернии к звёздам, — ненадолго замолкает, притоптывая ногой, и кивает, нахмурившись. — Всё будет хорошо.
Избавляю её от своего внимания. Всем нам непросто поддерживать позитивный настрой.
Думала, Роббин исчерпала свой лимит «улыбки» на день, но она вдруг опять заговаривает со мной, таинственно улыбнувшись краем губ:
— А ты хотела бы когда-нибудь стать матерью?
Я как-то глуповато смотрю на неё, наклонив голову к плечу:
— Я хотела бы стать врачом.
Роббин хлопает ресницами, вдруг рассмеявшись вполне искренно. Не знаю, что вызывает у неё такие эмоции, но рада услышать смех.
— Да? — она даже слезку утирает. — Это здорово, — одобрительно кивает. — У тебя есть цель, это потрясающе. Но я имела в виду… ребенка, — видимо, ей показалось смешным то, что я сравнила профессию с материнством. — Ты когда-нибудь думала о себе в такой роли?
Подношу кулак к губам, серьезно задумавшись над поставленным вопросом:
— Не знаю, — шепчу, вызвав улыбку умиления у Роббин, и без задней мысли смотрю на неё, вполне серьезно заявив:
— Но я хотела бы ребенка от Дилана.
— Чо? — женщина с хрипотцой выдает, даже приоткрыв рот от изумления. Пялится на меня, не имея понятия, что сказать в ответ на данную новость, а я не вижу в этом ничего странного или ошеломляющего. Как я понимаю, если два человека вполне сходятся, то почему бы им не стать родителями? Вон, Ричард и Роббин вполне себе хороший пример.
Светофор сменяет сигнал.
— Зеленый, Роббин, — смотрю перед собой. Мисс О’Брайен отмирает, наконец, оторвав от меня взгляд и нервно затараторив под нос, когда ступня давит на педаль газа:
— Д-да, да.
Дома Дилана не оказывается. Я остаюсь одна, всем видом доказывая себе и окружающим, что способна контролировать уныние, усиливающееся ближе к вечеру.
Сижу в комнате О’Брайена. Рисую. Но процесс творчества вызывает злость. Ломаю грифель. Долгие минуты смотрю на испорченный кончик карандаша, затем на лист, на свои острые коленки, на часы, на экран телефона, на отправленное утром сообщение.
Тишина. Ветер качает ветви деревьев за окном. Во всем доме погашен свет. Я боюсь темноты, но не могу позволить себе тратить чужую электроэнергию, поэтому предпочитаю не выходить из комнаты, в которой горит настольная лампа на тумбе рядом с кроватью.
Я не собиралась засыпать так рано. Нет даже одиннадцати часов вечера, а глаза слипаются от усталости. Постоянная сонливость, слабость и нежелание вылезать из кровати — признак хандры. Мэгги говорит, так проявляется моя депрессия. Но у меня нет депрессии. Я просто эмоционально вымотана.
На тумбе красуются одна оранжевая баночка и одна белесая. На этикетках информация, содержание которой меня не совсем интересует. Антидепрессант и транквилизатор. Прием совместный. Антидепрессант, помогающий повысить настроение. Транквилизатор, дающий успокоительный эффект. Вместе — выравнивающее настроение смесь.
Отвожу взгляд, зевнув.
Только вот спать постоянно хочется. И без психотерапии прием препаратов бессмысленнен.
Начинаю клевать носом. Ложусь набок, подтянув колени к груди. Альбом ложится рядом на подушку, ладони лезут под голову. Борюсь с собой, фокусируясь на телефоне. Хочу дождаться. Если конечно…
Вздрагиваю. Внезапно. Голова будто на мгновение опрокинулась в яму, и падение выдавило меня обратно в реальность. И эта реальность отличается от того, что я сохранила в сознании.
Темно. Почему лампа погасла?
Моргаю, с песком в глазах приподнимаясь на руках. В локтях раздался хруст костей. Щурюсь от боли, пытаясь разобрать что-нибудь во мраке. Щупаю пальцами одеяло, смятое подо мной, но при этом с плеч соскальзывает шерстяной плед. Я не… Чешу макушку. Я не накрывалась, вроде… Так обессилена, что не заметила, как задремала.
Провожу ладонью по лицу, почесываю ноготками мятый след от одеяла на щеке. Глаза немного привыкают. Белый свет фонаря со стороны улицы отражается на стене рядом с дверью. Приседаю, спустив ноги с края кровати. На тумбе мой альбом, среди листов которого потерян карандаш. Рядом телефон. Время — половина второго ночи. Прижимаю горячую ладонь к теплой щеке. Зеваю. Веки прикрываются.
Сон не отпускает.
Но шум способствует пробуждению.
Слышу, как что-то скрипит. Вряд ли в такое время внезапно вернулись Эркиз с Роббин. Я без труда догадываюсь, кто явился домой. И теперь даже зевота прекращается.
Слезаю с кровати, оставив плед волнами покрывать одеяло. Не включаю свет, боясь надолго застрять на одном месте благодаря боли в глазах. Складываю руки на груди, шагаю к двери, не выжидая ни секунды, ведь Дилан словно призрак. Одно мгновение — и его снова нет.
Надо воспользоваться моментом.
Открываю дверь. В коридоре темно, а потому сразу обращаю внимание на полоску теплого света, льющуюся из-под двери комнаты Рубби. С недоверием приближаюсь к двери, приоткрыв её после того, как досчитала до десяти.
В комнату Рубби, насколько я знаю, никто не заходит. Все вещи оставлены на тех местах, куда их бросила девушка последний раз, когда ночевала здесь. Свет ржет глаза. Сощурившись, встаю на пороге, застав парня рядом со шкафом. Он что-то… ищет? Среди книг, статуэток, прочего никому не нужного хлама, скопившегося на полках за столько лет.
Смею предположить, ищет алкоголь. У Рубии были мощные запасы.
Не обращает на меня внимание. Но, судя по тяжкому вздоху, чувствует мое присутствие.
— Эркиз разозлится, — устало прижимаюсь боком к дверной раме, наблюдая за деятельностью О’Брайена. Он не позволяет себе трезветь. Идиот. Настолько боится реальности? Правды, частью которой становится его жизнь?
Тревога за него выматывает. У меня не хватает сил даже для того, чтобы заставить себя соблюдать аспекты реабилитации, такие как: налаженное питание, принятие таблеток и витаминов, занятия физической нагрузкой, здоровый сон… Даже сон. Хотя я сильно устаю за день, глаза слипаются, но мозг продолжает переваривать мысли и волнения.
Диланнезаинтересовано мычит под нос, продолжив перебирать шкаф с целью отыскать алкоголь. Чуть прячусь за стеной, выглядывая из-за неё, как ребенок, тайно наблюдающий за родителем-алкоголиком.
— Тебе нужно сделать паузу, — носом касаюсь холодной поверхности, как-то обиженно сощурившись. — Перестать пить. Дилан…
— Отвали, — он выдыхает также устало, без злости. Наверное, у него тоже проблема со сном и запасами сил. Возможно, алкоголь помогает ему уснуть. В любом случае, не разбираю в его тоне угрозы, поэтому выхожу из «убежища», неловко переминаясь с ноги на ногу в попытке подойти ближе:
— Чем ты расстроен? — боюсь услышать ответ. Дилан застывает, пальцами сжав дверцы шкафа, и медленно поворачивает голову, уставившись на меня с таким видом, будто я задаю ему этот вопрос, направив дуло пистолета прямо в лоб.