— Чем? — даже не щурится. — Серьезно? — резко захлопывает дверцы, развернувшись и направившись мне навстречу. Встаю на месте, сцепив ладони за спиной, дабы удержаться от желания скрестить руки на груди в качестве защитного жеста. Дилан тормозит напротив, продолжая сверлить яростным взглядом мое спокойное лицо:
— Брук мертва, — он тяжело дышит. — Она решила оставить нас, несмотря на наши старания помочь ей, — то, с какой отрицательной эмоциональностью парень давит это из себя… его нехило подкосило, замечу я. — Норам пропал. Он тоже решил уйти, — с каждым новым словом его голос немного срывается на хрип. — Мать беременна. И теперь я окончательно буду последним в списке вещей, которые станут её интересовать. Она тоже ушла. Тоже оставила.
— А я? — со всей серьезностью смотрю в ответ, ожидая, чем же я заслужила столь дерьмовое отношение.
— А что ты? — он пытается выдавить смешок, но выходит сдавленно. Парень упирается одной рукой в бок, пальцами другой нервно проводит по губам, пока взгляд фокусируется на мне. Что-то в нем меняется. На место злости приходит страх и паника, и я еле держусь от того, чтобы попросить его успокоиться.
— Ты не справляешься, — моргает. Его глаза отдают влажностью, белки краснеют, отчего цвет радужек обретает глубокий оттенок карамельного меда. — У тебя ничего не получается, — откашливается, пытаясь прочистить глотку от комков эмоций. Я приоткрываю рот, с сожалением наблюдая за человеком, который начинает топтаться на месте, не совладав с дискомфортом в груди. — Ты умираешь, — сглатывает, чуть отступив назад, его пальцы нервно тянут края футболки вниз, — медленно. Ты уйдешь.
Сама ощущаю, как горло сдавленно, и дышать становится невыносимо трудно. Глаза наливаются обжигающим свинцом, а буквы еле формируются в короткое отрицание:
— Нет, — кое-как качнула головой в подтверждение.
Дилан опускает руки, плавно вскинув лицо:
— Ты уйдешь, — он будто простанывает и желает отвернуться, дабы ринуться к шкафу на поиски алкоголя.
— Дилан, — заикаюсь, поспешив за ним, и хватаю пальцами за ткань футболки, дернув на себя, чтобы развернуть обратно. И в очередной раз замечаю, что в глазах у него совершенно отсутствует ясность.
— Как все, — он мечется взглядом по полу, а я беру его за лицо, не позволяя голове так неуравновешенно балансировать. — Ты тоже уйдешь?
— Перестань, пожалуйста, — всё, это грань. Надо что-то предпринять. Сейчас же!
— У тебя повышенная параноидальность и тревожность, — говорю шепотом, пытаясь установить зрительный контакт. — Тебе нужен специалист, а не травка.
Внезапно взгляд парня замирает. Я пристально смотрю ему в лицо, понимая, что сейчас может произойти выплеск агрессии. Но не боюсь. Он мне ничего не сделает.
А если и навредит… пусть это станет его новым триггером. Тогда он точно решится на лечение.
Дилан медленно, будто ему это дается с особым трудом, поднимает глаза, уставившись на меня с примесью шока и в то же время понимания:
— Ты знаешь, — щурится, споткнувшись на ровном месте, из-за чего хватаю его за плечи, помогая устоять на ногах. — Ты её прячешь, — его ладони цепко сживают мои руки, но терплю боль, продолжив настороженно шептать:
— Ты должен остановиться.
— Ты это делаешь! — он резко переходит на крик, словно что-то в голове переключается, моментально сменив его настроение. Я вздрагиваю, но не отступаю, несмотря на то, как сильно его пальцы сдавливают кожу, заставив меня сморщиться:
— Хватит…
Но он вдруг дергает меня за плечи, отчего даже моя голова приходит в движение, резкой волной запрокинувшись и вернувшись в былое положение. Мои руки автоматически отпускают его. В глазах начинают плясать темные пятна, а боль в лобной части молотком бьет по стенке черепа.
О’Брайен застывает подобно мне. Мой широко распахнутый взгляд опущен в пол, его — устремлен на меня. Мои руки согнуты в локтях, ладонями прижаты к груди. Его — по-прежнему сдерживают меня.
Не знаю, как долго мы стоим вот так в тишине с роем мыслей, шумящем в головах. Я начинаю приходить в себя лишь тогда, когда парень ослабляет хватку, сделав шаг назад, но руки оставляет в том же положении, перед собой. Словно окоченели, затвердели и не способны двигаться.
Поднимаю на Дилана взгляд, бледными губами молвив:
— Мне больно, — касаюсь пальцами затылка, в котором до сих пор пульсирует давление. Что-то определенно хрустнуло.
О’Брайен частым морганием не избавляет себя от проявившихся на глазах слез. Он не ноет, как Роббин, но находится на границе личной нормальности.
— Прости, — голос звучит на удивление адекватно, будто бы он и не употребляет последние пару… недель.
Опускаю руки. Смотрю на него с той же усталостью. И выдыхаю, отстранено отвернув сначала голову, затем развернувшись всем телом, чтобы двинуться в сторону двери.
— Тея… — не оборачиваюсь, но его голос звучит слишком разбито, у меня не хватает выдержки проигнорировать. Сдавливаю губы, притормозив перед порогом, и касаюсь пальцами дверной рамы, чуть повернув голову, чтобы различать силуэт парня краем глаз.
Он сутул. Совершенно утерял уверенность в позе. Чувствую — смотрит на меня, но взгляд такой тяжелый, что мне самой охота присесть.
— Ты же знаешь, — шепчет с надрывом из-за несобранности и общей пустоты, что клубится во всем его существе, — у меня к тебе больше, чем ты думаешь.
Опускаю глаза, втянув в легкие кислород. Душно.
Это не имеет значения. Сейчас не имеет.
Качаю головой, вновь отвернувшись, и переступаю порог одной стопой.
Я помогу тебе. Хочешь этого или нет.
— Тея, — голос звучит со страхом. Он в ужасе. Ведь я ухожу.
Но это не имеет значения.
Переступаю порог, и, кажется, весь мой разум переходит за черту разумного, так как в уши врезается тихое и до идиотизма невозможное:
— Я люблю тебя.
Оглушает. Будто ударом приходится по затылку, от которого мое тело на мгновение теряет силы в ногах, пошатнувшись. Со скрежетом провожу ногтями по дверной раме. Удерживаю равновесие. Застываю. Пока чужой взгляд слабым покалыванием обдает кожу спины.
Почему он говорит такое?
Без желания оглядываюсь. Напугано изучаю лицо не менее ужаснувшегося от своих же слов парня. Кажется, у него участились рвотные позывы от признания, огорошившего нас обоих.
Почему он говорит такое сейчас, в этом состоянии?
Дилан моргает, чуть покачнувшись на вялых ногах, и с бессилием просит:
— Не уходи.
Хмурюсь.
Это не Дилан О’Брайен. Он никогда бы такого не произнес. Даже если бы и чувствовал что-нибудь ко мне. Дилан О’Брайен, подобно мне, не верит в шаблонное «люблю».
Я настолько обескуражена. Настолько… не знаю, как реагировать. Никогда прежде никто не использовал данное слово в мой адрес. Я растеряна.
Сглатываю. Отступаю. Он стискивает зубы, отчего скулы выглядят жутко напряженными. Отводит взгляд, вскинув его в потолок, и ладонями накрывает лицо, скрываясь от меня, от пристального взгляда, которым осаждаю его, пока выхожу в коридор, находясь в состоянии шока.
Он сам-то понимает, что говорит?
— Прости меня, — он только что шмыгнул? Это приводит меня в ужас. — Прости, — парень горбится, опустив голову, и садится на край кровати, продолжив скрывать от меня красное лицо. Застываю на месте, с болью в груди наблюдая за человеком, который давится словами:
— Мне очень жаль.
Контролирую эмоции. Мягко скольжу стопами по полу, вернувшись к кровати, и с хмурым видом смотрю в макушку О’Брайена. Слышу, как дышит. Сбивчиво. Вижу, как трясутся его плечи. Похожим образом дрожит моя рука, когда подхожу ладонь к его голове, первое мгновение удерживая над волосами.
— Я не злюсь, — шепчу, когда молчание становится невыносимым, и аккуратно касаюсь пальцами его макушки. — Никто не злится, — не перебивает, по-прежнему прячет от меня эмоции. — Я боюсь за тебя. Ты не должен так сильно нуждаться в других людях. Раньше я боялась твоих чувств ко мне, потому что могла ранить тебя своим уходом. Теперь я думаю… что расставание — выход для тебя.