Дышу паром, пальцами крепче сжав покрытое каплями дождя оружие. Пристально взираю на свой кошмар, застывший в одной позе, словно животное, готовое вот-вот наброситься. На его лоб сползает червь черных сальных волос.
Дрожат. Руки.
Он видит это.
Мой взгляд сверкает в сторону О’Брайена, которому удается подняться на ноги, сгибающиеся в районе колен. Обхватывает живот. Держится за забор. Но не могу разобрать его эмоций. Мои глаза покрыты пеленой Деградации. Животности, свойственной прошлой Тее, животности, которой нет места в душе новой.
Я так… жалею, что не убила тебя.
Палец скользнул на курок. Брови мужчины дергаются, а лицо искажается в смеси гнева и страха, заглушающего теми препаратами, что он принимает. Принимал всегда.
Горячие слезы скользят по щекам. Лицо морщится от эмоций, боль стучит в груди, вынуждая меня проронить всхлип.
Я так зла. Я так… Почему это происходит со мной?
Агрессия медленно испаряется, оставляя после себя вялость, от которой руки еле удерживают тяжелое оружие. Адреналин больше спасает ситуацию.
Отступаю назад.
Почему я не могу убить тебя?
Мужчина будто ощущает мой животный ужас, мою несобранность. Всё то, что свойственно той Тее, которую он держал в запертой комнате и телом которой торговал долгие годы. Мать которой повесил. Подругу которой насиловал. Жизнь которой разрушил. Которую хочет забрать назад. В кошмар.
Мужчина вдруг бросается вперед, оттолкнувшись ногами от земли, и я на эмоциях и от испуга жму на курок. Выстрел оглушает, эхом разносясь по округе, путаясь, сплетаясь с шумом дождя.
Меня передергивает. Оружие вдруг обжигает, но пальцы не выпускают его. Мужчина валится на асфальт, громко простонав от боли. Хватается за висок, откуда начинает струиться кровь. Катается по земле, страдая и вырыгивая матерные слова в мой адрес. Не разбираю. Дышу.
Дрожу.
Медленно мой взгляд поднимается выше, переползая на Дилана, который, незаметно для меня, преодолел половину расстояния, и теперь замер в нескольких метрах, сжав в одной руке нож, поднятый с земли.
Бледный. Избитый. С окровавленным боком живота, что сдавливает пальцами. Смотрит на меня, косясь в сторону из-за невозможности удерживать ровное положение.
Меня мысленно оглушает. Сознание прекращает оценку реальности. Руки судорожно сжимают оружие. Затуманенным воспоминаниями взглядом отвечаю на зрительный контакт О’Брайена, который не сводит с меня глаз, хромая к мужику, и наваливается на его спину, кряхтя от боли, хватает за волосы, заставив запрокинуть голову, и лезвием ножа давит на шею, что-то с ненавистью процедив.
Но вижу только, как с его губ слетает пар. Отступаю.
Деградация манит. Живость — единственный способ выжить.
Ты знала, что кошмар тебя найдет. Он всегда находит. Как хорошо бы ты не спряталась. Твоим единственным выходом была смерть. Он бы не нашел тебя там. Я же говорила. Я была права. Ты никогда не сбежишь. Никогда не обретешь свободу. Пока заключена в этом гребаном теле, Тея Оушин!
Паника стучит в висках. Опускаю потерянный взгляд на оружие, чуть приподняв его к лицу, и также медленно перевожу внимание на Дилана, который выпускает немного крови из шеи мужика для достоверности своих намерений, а сам что-то говорит мне.
Не понимаю. Из головы Она вытесняет все мысли. Она не позволяет мне слышать.
Она вот-вот обретет власть надо мной.
Деградация.
Моргаю, ощутив осевшую во всем теле тоску и усталость. Уныние отражается в глазах, покрыв их бледной пленкой апатии.
Дилан вскидывает голову, встревожено уставившись на меня, а за его спиной соседи выглядывают из-за двери дома.
— Тея?
Сглатываю.
В этом нет смысла. Ни в чем нет смысла, верно?
Нет
Ты помнишь об этом? Я была права.
Нет
Ты слаба. Ты всегда была слаба, а потому твой выход — исчезнуть.
Я сильная
Ты всего боишься!
Стискиваю оружие.
Тебя — не боюсь
О’Брайен в ужасе приоткрывает рот, когда я решаю раз и навсегда вышибить из себя Деградацию.
Не позволю тебе
Только не снова
Ты больше не сможешь контролировать мою жизнь
Демон Деградации исчезнет вместе с Кошмаром
— Тея!
Выстрел.
========== Океан ==========
Темнота отступает. Разум медленно выплывает из тумана подсознания, и ясность возвращается. Потолок. Белый, местами его покрытие дало трещину. Взгляд фокусируется на нем, постепенно разбирает мелкие недочеты поверхности, прогоняя остатки искаженности. Картинка медленно формируется. Дышу влажным воздухом. На сухом языке оседает привкус медикаментов. Осторожно поворачиваю голову, расслышав краем уха гул. Окно. Створки плотно закрыты, но почему-то странные звуки доносятся до меня. Вполне возможно, это шум внутри моей головы. Ничего не отрицаю, состояние крайне неприятное.
В подобном мне приходилось пребывать первые пару лет в лечебнице, когда меня приковывали к кровати ремнями, пичкая успокоительными, что превращали мой разум в растение, а тело — в невесомую субстанцию.
Ощущение похожее. Но вслед за ним не возникает страх. Физически и морально истощена. Не способна проявлять и давить из себя эмоции. Лицо каменное. Взгляд тяжелых глаз равнодушен. Пялюсь в окно. На бледное небо. Который час? Что за день?
Вздох слетает с сухих губ. Воспоминания наплывают волнами, но ни одно из них не расталкивает мои чувства. Остаюсь безразличной, взглядом затронув запястье руки, выдернутое из-под теплого одеяла. Изучаю. Сжимаю и разжимаю пальцы. Пытаюсь чуть дернуть на себя.
Наручники звонко ударяются о железный подголовник кровати. Прикована. Почему наручниками?
А. Я же… в человека стреляла…
Кладу голову ровно, выдавив в потолок:
— Черт… — и прикрываю веки, попробовав шевельнуться. В правой ноге отдает резкая боль.
Выстрел в бедро. Я сделала это, дабы сохранить рассудок и прогнать из себя Деградацию. Наверное, поэтому ощущаю себя такой опустошенной.
Физическое недомогание. Чем больше проходит времени с пробуждения, тем больше на теле возникает болезненных точек. Но никак не реагирую на дискомфорт внешне. Смотрю в одну точку на потолке. Ни о чем не думаю. В ушах продолжает гудеть. Колени щиплет. В спине ломит от ушиба.
Дергаю прикованным запястьем. Лязг наручников вразумляет. В глазах мелькает разумность.
Что с Диланом?
Не успеваю разразиться тревогой, как в палату без стука входит молоденькая медсестра. Завидев меня, она как-то неловко переминается с ноги на ногу, прижав к груди мобильный телефон, и также мгновенно выскальзывает из помещения, поселив внутрь меня серьезную напряженность.
Что происходит?
Несколько минут нахожусь в тишине. Сознание не вырабатывает мыслей. Тело отдает пульсацией, словно оно — одна большая язва.
От бледного света рябит в глазах.
Дверь вновь открывается. Я обращаю безразличный взгляд на вошедшего высокого полного мужчину в форме полицейского. Не местной. Он не здешний. С недоверием наблюдаю за его перемещением и даже хмурю брови, когда незнакомец встречается со мной взглядом, довольно жизнерадостно улыбнувшись:
— Добрый день, мисс Оушин, — берет стул, придвинув ближе к кровати. — Как самочувствие? — интересуется, присев на край с какой-то папкой в руках.
Моргаю, тупо соображая. Сердце участило удары. Но я по-прежнему не чувствую ничего определенного.
Через распахнутую дверь в палату входит Эркиз. У меня буквально мурашки по коже бегут от трепета, вызванного появлением человека, которого я знаю. Немного приподнимаю голову, оторвав от подушки, и издаю тихий стон, после вновь упав обратно.
Шум в ушах усиливается.
Эркиз выглядит не так воодушевленно. Он словно безликое привидение приближается к кровати, встав у тумбы, и дарит мне какой-то… сочувственный взгляд. От которого глотка сжимается, а мне и без того с трудом удается дышать.
Вновь дергаю ладонью. Наручники. Смотрю на Ричарда. Он отводит глаза с тяжким вздохом.
Мой больной разум начинает осознавать.
— Думаю, вы понимаете, почему я здесь, — мужчина в форме странно весел. Он листает содержимое в папке, бегает глазами по информации и кивает ей, продолжив говорить под моим пристальным наблюдением: