Я сделаю всё, чтобы отца посадили, чтобы он получил по заслугам, всё расскажу в суде, о чем так долго молчала. Он никогда не выйдет из заключения.
И приложу все усилия, дабы добиться своего освобождения.
Нервный уголок дрожащих губ ползет выше, но натянутая улыбка не влияет на печальное выражение лица.
Надеюсь, и Дилан постарается для себя. И ради возможности вновь встретиться со мной.
Главное, что я поняла, находясь здесь, в иной атмосфере, среди людей с другими взглядами на окружающую реальность, так это то, что в этом мире есть множество вещей, ради которых стоит выбрать Океан.
========== Эпилог ==========
Жара. Поле стадиона. Яркая искусственная трава — новое покрытие. Солнце высоко виснет над головами, давяще воздействуя на парней, которые кое-как, потея и хрипя, выполняют физические упражнения под пристальным наблюдением нового местного тирана. Палит прямо в глаза. По лицам стекают соленые капли. Но они продолжают отжиматься, ведь страшнее солнечного удара может быть лишь недовольный тренер, которых, черт возьми, теперь стало двое. С одним еле выживали, а тут судьба им еще какого-то хрена с горы принесла. Каждый из членов команды сквозь зубы думает о жутких тренировках и тирании, но подсознательно относятся к этому, как к испытаниям, делающих их морально устойчивее и физически выносливее.
Почему-то именно сегодня погода играет с ними злую шутку. Ни единого облачка на ярко-синем небе. Печет не по-детски, но ты хоть трижды сознание потеряй — все равно потом придется отрабатывать. Так что лучше уж сейчас попотеть, чем дополнительно в свободное время.
Футбол продолжает играть особую роль в жизни Богом забытого городка. И тренировки, как и прежде, проходят в напряженном режиме.
— Сто семьдесят восемь! — еле сдерживаю усмешку при виде таких хиленьких ребят, которые после тридцати отжиманий уже валиться начинают, жалуясь на учащенное сердцебиение и слабые кости. Наверное, тренер совсем рехнулся, раз набрал таких… Хотя, быть может, лучших вариантов нет.
А вот в мое время…
Хмыкаю, довольно дернув свистком, висящем через шею на ленте. В мое время — звучит отвратительно. Будто мне под шестьдесят с хреном. Оставлю эту роль Мартину — несгибаемому временем тренеру, которого до сих пор побаиваюсь звать по имени, хотя уже давно не являюсь членом команды.
Стою напротив ряда хиленьких парней, которые еле сгибают руки в локтях, стараясь выполнить упражнение. Жду. Не давлю на них, но внутренне довольствуюсь их физической подготовкой, чувствуя удовлетворение от превосходства над ними. Наверное, нечто подобное ощущал и тренер, когда давал нам тяжелые задания.
— Дилан, ты че как мямля?!
У самого мурашки по спине бегут, а парни начинают с большим старанием отжиматься. Сколько лет прошло, а реакция у моего организма одна и та же. Оглядываюсь на тренера — мужчину, лицо которого изрезано эмоциональными морщинами, а в волосах заметно проглядывается седина — идет, прихрамывая на одну ногу, и возносит над головой свой журнал, хорошенько стукнув им по моему затылку:
— Я на тебя дело своей жизни готов оставить, — с возмущением восклицает, пытаясь вызвать у меня чувства вины, но не меняюсь в лице, стараясь не прыснуть со смеху, — а ты не можешь просто втащить им?! — серьезно, теперь, когда я нахожусь по одну сторону с ним, воспринимать агрессию с должной серьезностью невозможно.
Мартин встает рядом со мной, заливаясь кашлем. Меня одолевают двоякие чувства при виде мужчины, которого я запомнил активным, бодрым и… гребаным маньяком. Последние годы ему совсем хреново. Скоро стукнет шестьдесят. Надеюсь, когда я выйду сюда работать, он еще будет моим коллегой. Хотя… что может произойти за жалких три месяца? Совсем недолго осталось — забуду об учебе, как о кошмаре.
— Тебе уже двадцать семь лет, ал-ло! — мужчина продолжает давить на меня, а я хмыкаю:
— А кому-то под шестьдесят.
Мартин хочет вломить мне затрещину, но уворачиваюсь, из-за чего парни посмеиваются, и мужчина приходит в ярость, пихнув одного из них ногой. После чего вдруг серьезно обращается ко мне:
— Когда у тебя выпускной экзамен?
Опять встаю рядом, сцепив руки за спиной, плечом к плечу с человеком, который на протяжении моего лечения внезапно заменил мне отца:
— После практики, в следующем месяце.
— Соберись! — все-таки дает мне по затылку, заставив чуть сморщиться. — Не в том возрасте, чтобы в колледже за партой зад просиживать.
Ухмыляюсь, чавкнув жвачкой, и отвлекаюсь от бедолаг, которые теперь сгорают под натиском Мартина. Поворачиваю голову, с прищуром из-за палящего солнца смотрю на группу поддержки: девушки всё в той же форме школы тренируют танцевальный номер. Новые лица. Повсюду. Молодые девчонки, так непохожие на тех, которые выступали в поддержку нашей команды.
Невольно задерживаю внимание на затылке одной из девушек, волосы которой забавно дергаются в хвостике.
Брук их так собирала. И была похожа на девчонку из средних классов. Моя практика длится уже вторую неделю. А мне все никак не прекратит мерещиться Реин. Наверное, мне не стоило выбирать работу близ тех мест, с которым связаны мои воспоминания. Психотерапевт постоянно твердит о необходимости сменить обстановку, но я уже поступил в колледж в другом штате, этого достаточно.
Теперь я готов вернуться.
Отворачиваюсь, задумчиво вскинув взгляд в сторону неба.
Редко посещаю Брук. И иногда нахожу рядом с её надгробием венок из травы. Норам приезжает встретиться с ней, и данного факта достаточно, чтобы понять — с ним всё в порядке.
— Эй, — Мартин, зажав сигарету меж зубов, роется в карманах. — Зажигалка есть? — пялится на меня, а я вскидываю бровь, с намеком покосившись в сторону тренера. — А. Ты же бросил, — он еле сдерживает усмешку. — Точно.
— Мы приехали раньше… — мисс Уитокем нервно прикусывает губу, припарковав автомобиль на жилой улице, меж рядом домов. Погода стоит на удивление теплая, хотя обычно начало лета в Северном Порту дождливое. Жаль. Мне нравится пасмурность. По участкам носятся дети, играют между собой или с домашними псами, на крыльцах, прячась от солнца, в креслах отдыхают старики. Кажется, работающие родители сплавляют своих чад сюда. Не вижу молодежи. Наверное, потому что семестр еще не окончился и все торчат в школе.
— Гораздо, — улыбаюсь, предвкушая негодование Роббин. Она крайне недолюбливает, когда гости приезжают раньше установленного времени, ведь ей нужно вычистить весь дом, приготовить еду, да и вообще… эмоционально успокоиться и, желательно, занять чем-то детей, чтобы те не мешали долгим беседам.
В данном случае, у Роббин челюсть отпадет, ведь я должна была приехать завтра.
Но мне… слишком хотелось наконец-таки покинуть стены больницы с осознанием, что больше я не обязана возвращаться туда в срок.
Выйти свободным человеком.
— Тебе не терпелось, — Кэнда глушит мотор, видя, как нервно я сжимаю свой рюкзак, ерзая на сидении пятой точкой. Был бы хвост, виляла бы им, как одержимая.
Смотрю на высокий дом и по-прежнему не могу окончательно увериться.
Я приехала, чтобы остаться.
Чувствую, как Кэнда наблюдает за мной, за моим эмоциональным скитанием, волнением и невозможностью усидеть на месте. Перевожу на неё взгляд, уже который раз, без заминки, проговаривая:
— Спасибо. За всё.
Женщина притворно фыркает:
— Ты постоянно меня благодаришь. Скоро радугой плеваться начну, — но её голос срывается из-за улыбки, что расползается на лице, стоит мне обхватить её шею руками и притянуть ближе к себе, чтобы носом потереться о прямые локоны. Не воздерживаюсь от писклявого мычания, от которого Кэнда морщится:
— Теперь я оглохла, — она явно смущена, но мне плевать. Всеми фибрами обожаю эту женщину и хочу, чтобы она это знала.
Отстраняюсь, взглянув в голубые глаза блондинки. Изогнув брови, она смотрит на меня и кивает в сторону дома:
— Беги, только под ноги смотреть не забывай.
Не сдерживаю улыбку, развернувшись, и открываю дверцу, выскочив на теплую улицу. В глаза ударяет солнечный свет. Не морщусь. Я настолько охвачена окрыляющими меня чувствами, что разум игнорирует даже тот дискомфорт, что, спустя столько лет, продолжает ныть в правом бедре.