Вижу, как Роббин пальцами перебирает ткань влажной тряпки. Кажется… Она сейчас сунет её ему в рот…
Парень вновь переводит взгляд на мать, лицо которой тут же озаряется улыбкой:
— Ешь, милый, — активно хлопает ресницами, и Дилан, так? Он пародирует выражение её лица, под конец скривившись:
— Искра, буря, безумие, — усмехается, указав на меня вилкой. — Ты всё ещё хочешь жить здесь?
И получает по затылку влажной тряпкой. Я вздрагиваю, чуть не выронив столовый прибор, напуганно смотрю на женщину, которая вот-вот лопнет от негодования, а парень… Он улыбается, никак не реагируя, будто ожидает подобного от матери, и та нервно складывает во второй раз ткань, выдохнув:
— Тея, я забыла тебя предупредить об этом типе, — мы встречаемся взглядами. — Не волнуйся. Если он будет вызывать у тебя дискомфорт, то я найду, куда его сплавить, — улыбка. Приятная.
Дилан переводит на неё внимание, задумчиво хмурясь:
— Я — твой сын, — напоминает, на что Роббин огорченно вздыхает:
— По больному режешь, — и не позволяет парню продолжить говорить, обратившись ко мне. — Тея, я собираюсь в магазин сегодня. Не хочешь со мной? — поднимаю на неё взгляд, прекратив ворошить листья салата в тарелке. — Чего дома торчать? Заодно покажу тебе местность. Ты же никогда не была здесь, верно?
Моргаю. Головная боль усиливается, я… Я не успеваю обрабатывать её слова, осваивать информацию, и успеваю схватиться только за последнюю фразу:
— Нет, — шепот слетает с губ. Продолжаю смотреть на женщину, и она, думаю, понимает свою ошибку, разглядывая на моем лице растерянность:
— Извини, я очень быстро говорю, — виновато потирает ладони. — Постараюсь приспособиться к тебе, — это не её вина. Просто… Я, мягко говоря, «особенная». Меня так называют, чтобы не задеть мои чувства. Проблема лишь в том, что задеть меня нельзя. Я ничего не ощущаю. Как говорит доктор: «Из-за травмы головы и стресса пациентка эмоционально отупела».
Но это ничего. Я не чувствую себя обделенной или вроде того. Наоборот, в этом изъяне много плюсов.
— Удачи, — парень пускает смешок, сунув помидорку в рот. — Ко мне ты так и не приспособилась.
— На убийство не провоцируй, — Роббин искоса смотрит на сына, начав хрустеть салатом. Дилан бросает взгляд на настенные часы и хмурится, задавшись вопросом:
— Не рановато ли для смертей?
— И в кого ты такой противный? — только и может вздохнуть в ответ женщина, смирившись.
— Ну… — парень размышляет вслух. — Моим воспитанием занималась ты, так что…
И тут женщина не на шутку разгорается злостью, даже бросив вилку в тарелку, и туловищем поворачивается в сторону сына, чтобы высказать ему всё, что терзает её глотку:
— Ты… — но не успевает, ведь парень поднимается со стула, рукой обняв женщину за шею, прижавшись виском к её виску с довольной усмешкой:
— Спасибо, я наелся, — он издевается? Кажется, да. Ведь Роббин краснеет от жара, охватившего её по причине злости, а этот тип идет наперекор ситуации, совершая неожиданные поступки.
— Ты… — Роббин давится словами, указывая на сына пальцем. — Ну… — Дилан оставляет тарелку в раковине, поспешив к двери:
— Я потом помою, — выскакивает в коридор, бросив свою мать как дурочку махать рукой перед собой. Женщина моргает, еле вынудив себя выпустить пар, и вздыхает, сев ровно:
— Не за что, — слетает с её губ усталым шепотом. Я чувствую себя неуютно. Не знаю, как относиться к подобному поведению. Их отношения довольно-таки… Странные, хотя, не мне судить.
— Ты не думай, это… — Роббин нервно мешает салат, с больно истощенной улыбкой взглянув на меня. — Это нормально для нас. Мы постоянно так общаемся… — прерывается, когда телефон в её кармане начинает вибрировать. Вынимает, поднося к уху, и отвечает.
Опускаю взгляд на тарелку, сутулясь, и пытаюсь понять эмоциональный спад женщины, которая опускает телефон, выдохнув:
— Вот блин, — встает изо стола, вновь виновато растянув губы. — Срочно вызывают к пациентке. Я вернусь только к обеду, а потом на ночную смену, — берет тарелку, относя её в холодильник. — Работаю в больнице, — оглядывается на меня, объясняя. Киваю. Ясно.
Женщина что-то бубнит под нос. О своем, думаю, и берет со столешницы свою сумку, спешно направившись к порогу кухни, на котором тормозит, неуверенным тоном спрашивая:
— Это точно ничего?
Не совсем понимаю, о чем она, поэтому вопросительно хмурю брови, продолжив молча смотреть в её сторону. Роббин дергает заусенец на пальце, махнув ладонью, и на её лице вновь возникает яркая улыбка:
— Забудь. Прими лекарства, — напоминает, одной ногой переступив порог, но вспоминает ещё кое-что, поэтому вновь оглядывается. — И мне выдали твои специальные таблетки. На верхней полке, — указывает на ящики над столешницей. — Не забывай, ладно? Очень важно стабильно принимать дозу, тогда ты точно пойдешь на поправку.
Всё, что могу дать в ответ — кивок. Роббин могла бы заставить меня говорить, но принимает молчание, попросив о последнем:
— Можешь посмотреть, — указывает на часы, — во сколько парень с придурью выйдет из дома, ладно? — это она о своем сыне? Моргаю. Кивок головой в ответ.
— Хорошо, спасибо, — благодарит, хлопая по карманам, чтобы обнаружить мобильный телефон. — Я побежала, — прощается, помахав мне ладонью, и ускользает за стену, не дожидаясь моего ответа.
Я бы не ответила.
Слышу дверной хлопок. Но не расслабляюсь. Продолжаю сидеть, как на иголках, без конца ерзая на стуле. Взглядом ношусь по содержимому тарелки, по-прежнему задаваясь актуальным вопросом: «Куда деть еду?»
Выкидывать нельзя. Это некультурно и неуважительно. Роббин действует из хороших побуждений, но они не согласованы с тем, чего добиваюсь я.
Не шевелюсь, сильнее въедаясь в поверхность салата, когда на кухню вновь заскакивает парень, уже бодро шагая к раковине. Он сменил футболку. С мятой белой на ещё более мятую черную. Волосы в прежнем хаосе.
— Где эта женщина? — он оглядывает помещение, коротким вниманием окинув меня, после обратив его в сторону окна и, наверное, не обнаружив машины:
— Уехала? — фыркает под нос, повернувшись к раковине и включив воду. — Черт, я, типа, без машины сегодня?
Остаюсь безэмоциональной до тех пор, пока случайно не улавливаю знакомый запах, и резко поднимаю голову, ощутив легкое кружение внутри неё. Моргаю, принявшись глотать до мурашек приятный аромат, и останавливаю свой взволнованный взгляд на спине парня, осознав.
Курит. Он курит. Пахнет никотином. Он только что курил. У него есть сигареты?
Нет.
Дергаю головой, старательно откидывая шумящие в висках мысли, которые полностью захватывают мой разум, не давая сосредоточиться на проблеме наличия еды в тарелке. Начинаю активно расчесывать шею тонкими ноготками, делаю это невольно, не контролирую, и пытаюсь никак не проявлять своей нервозности, когда парень выключает воду, взглянув на тостер:
— Ты будешь тосты? — переводит глаза на меня, совершенно спокойно интересуясь. — Я могу взять один?
Киваю головой, активно, отвожу взгляд в сторону. Продолжаю нервно чесать шею.
Лишь бы не думать об этом запахе…
— Ты не расскажешь моей матери, что я отобрал у тебя еду? — он усмехается, взяв один тост. — Не шучу, я у неё не в приоритете, — откусывает немного, подойдя ближе к столу. — Узнает, что стащил, надает по лицу.
Молчу. Смотрю в сторону. Смотрит на меня. Молчу. Смотрю в сторону. Смотрит на меня. Молчу…
Ладонь дрожит. Не позволяю себе мучать кожу ногтями, пока внимание этого типа направлено на меня.
Молчим.
Парень пожимает плечами, освободив меня от своего зрительного надзора, и поворачивается, тяжелым шагом приближаясь к двери, которую после закрывает, ударив по её поверхности ногой.
Стою у окна. Тканью шторы закрываю всё свое тело, выглядывая с краю рамы, чтобы ни у кого не было возможности поймать меня за наблюдением. От солнечной яркости дня приходится терпеть болезненное давление в глазах, пока слежу за тем, как сын Роббин покидает дом, направившись к калитке, у которой припаркован чужой автомобиль. Скорее всего, парня встречает какой-то знакомый. Дилан бодро распахивает дверцу, бросив в сторону водителя свой рюкзак, и смеется, видимо, с реакции того, кто сидит за рулем, после забирается внутрь. Ожидаю. Машина трогается с места. Нервно облизываю губы. Провожаю её взглядом, выходя из-за стены, и отпускаю шторы, позволив ткани расползтись в стороны, впустив в комнату больше света. Руки с естественной дрожью висят вдоль тела. Выжидаю. Вроде, не должны внезапно вернуться, да?