Чем дальше Обезьянка шла, тем жарче становился воздух. Даже по ночам уже не чувствовалось прохлады... Она приближалась к пустыне. И вот однажды в полдень перед её глазами возникло бескрайнее жёлтое море песков. Над Пустыней гулял жаркий ветер, то тут, то там создавая волны на горячем песке и подымая в небо высокие пляшущие смерчи. Но страха у Маленькой Обезьянки не возникло... Картина была столь величественна, что страх отступил... Она уставилась на эту картину и смотрела не шевелясь. Даже внутри её всё стихло. Единственным лёгким шумом был шорох песка...
Незаметно перед Обезьянкой начал вырастать маленький холмик. Он всё увеличивался, и вот уже скрыл от глаз почти половину Пустыни.
– Здравствуй, – прошелестел холм. – Кто ты? Я раньше не видел тебя здесь!
– Здравствуй. Я – Маленькая Обезьянка. А как зовут тебя?
– Бархан. Я живу в этой пустыне уже тысячи лет, возникая то здесь, то там, то в нескольких местах одновременно. А ты? Ты издалека?
– Да. Очень издалека.
Обезьянка посмотрела вдаль на колышущиеся волны песка.
– Ты что-то ищешь?
– Не знаю, что. Однажды мне стало мало того мира, в котором я жила. И я ушла. Я хотела узнать больше. Теперь уже не знаю, чего хочу и что пытаюсь найти. Мир настолько огромен... Боюсь, что-то самое главное мне никогда не встретится.
– Видишь ли, Обезьянка, мир и вправду огромен, но даже самая маленькая песчинка содержит в себе его весь. То, что ты видишь вокруг – это форма. То, что внутри – суть. Смотри. По форме сейчас я – Бархан, а по сути – песок. Песок – тоже форма, её суть – маленькие песчинки, собранные вместе. Но и они – форма. Их суть очень глубока. Они отражают всю Вселенную. Она состоит из них, и каждая песчинка, повторяюсь, содержит в себе всю Вселенную. Глядя на меня, ты можешь увидеть все формы, которые видела раньше. Я могу показаться тебе волной, могу показаться горой, покрытой лесом или геометрической фигурой... и ещё много чем. Когда ветер снова растворит меня в Пустыне, я могу показаться тебе океаном... («Океаном...») Мой жар может показаться тебе холодом, а шорох песчинок – шумом вьюги... Это всё оттого, что в каждой песчинке есть сущность всего мира.
– Но я не вижу всего того, что ты сказал. Вернее, только кое-что.
– Да, – усмехнулся Бархан. – Дело, видишь ли, не только в песчинках: твои глаза должны быть открыты. Ты сама должна чувствовать свою суть. И тогда суть мира будет открыта для тебя, то есть то самое главное, что ты ищешь и боишься не найти, находится рядом, и не нужно искать его где-то.
Обезьянка слушала и пыталась понять. Но речи Бархана казались ей столь запутанными, столь непонятными, что она не захотела оставаться здесь надолго. Бархан словно понял это и сказал:
– Ты – нездешняя. И быть тебе нужно не здесь. Пустыня – не твоя стихия. Иди вон той дорогой, она обведёт тебя мимо. А ещё лучше – возвращайся туда, откуда ты родом. То, что ты ищешь – там.
– Спасибо тебе, – сказала Обезьянка. – Всего хорошего. Я буду помнить тебя. Пока!
И она ушла по дороге, указанной Барханом. А Бархан долго смотрел ей вслед, пока ветер не растворил его в бескрайних волнах Пустыни...
А потом была осень. Осень в чужих незнакомых краях на берегу большого мутного озера. Странствия так утомили Обезьянку, что она решила остаться здесь и никуда уже не идти.
Неделями не переставая, шли долгие заунывные дожди, и казалось, мир состоит из двух цветов: серого цвета дождя и грязно-коричневого цвета раскисших дорог. Иногда, правда, на какой-то краткий промежуток времени дождь прекращался, из-за тяжёлых свинцовых туч показывалось солнце, и тогда взору открывалось нечто удивительное: бескрайнее синее небо и ослепительно-жёлтые охапки берёз с тонкими изящными стволами; словно в картине, написанной акварелью, капли дождя промыли тонкие затейливые бороздки, обнажая до неестественности белый лист.
Наверное, это было прекрасно. Но очень трудно заставить сердце принять и полюбить что-то чуждое ему. Тем более, что тучи снова скрывали солнце, и опять мир становился серо-коричневым.
Привыкшую к теплу и зелени Обезьянку дождь измучивал своим непрерывным унылым монологом. Он тихо пел о том, что между небом и землёй царит пустота, что более ничего не осталось в небе и на земле, кроме тонких холодных нитей, навсегда связавших небо и землю. А она сидела в своём маленьком домике, со всех сторон окружённая дождём, совсем одна, и ничего не могла возразить. Временами её охватывало такое отчаяние, что хотелось выскочить из домика и броситься в холодную воду озера. И она даже стала думать об этом. И среди всех мыслей пришла мысль о том, что это нехорошо. Когда-то, давным-давно Океан говорил, что это не выход... И мыслей приходило много разных, но все они постепенно ушли, а эта почему-то осталась... Постепенно Обезьянка как-то свыклась с песней дождя, и пустота поселилась в её душе; какое-то давнее-давнее сокровище затерялось в этой пустоте... Даже глаза её стали унылыми и мутными, как вода в озере неподалёку. Вечерами где-то далеко за озером загорались маленькие огоньки, видимые даже сквозь пелену дождя. Временами ветер подымал на озере волны, и тогда стоящие на приколе лодки начинали жалобно всхлипывать в темноте... Но ничто уже не будило уснувшей памяти.
И вдруг настала зима. Просто однажды всё вокруг стало белым. Озеро замёрзло. Но это не вызвало у Обезьянки ни грусти, ни удивления: она уже не помнила, что есть вода, которая не замерзает... Она даже начала улыбаться. И вообще что-то в жизни стихло: ушло желание куда-то рваться, что-то узнавать, к чему-то стремиться. Стало спокойно и светло. Вся её жизнь шла теперь тихо и размеренно. С утра до вечера она выкапывала из-под снега какие-то корешки, какие-то ягоды, это была её пища, и большее ни о чём не хотелось думать. Правда, было холодно. Такого холода Обезьянка ещё не встречала никогда и нигде. Но даже этого она почти не замечала. Временами, когда лапки совсем замерзали и отказывались слушаться, она согревала их дыханием и снова принималась рыть землю. И это вполне могло бы длиться всю оставшуюся жизнь.
Однажды вечером Обезьянка убирала свой маленький домик и случайно наткнулась на горсть безделушек, которые когда-то зачем-то взяла с собой. Она отложила тряпку и стала рассматривать вещицы по одной. Там были какие-то стёклышки, бусинки и даже большой кленовый листок. «Когда-то он был ярко-оранжевым», – подумала Обезьянка, глядя на лист, который стал теперь серо-коричневым. Она отложила его в сторону, и взгляд её неожиданно упал на маленькую перламутровую ракушку. И в этот миг в душе что-то перевернулось и заболело. Так сильно заболело, что Обезьянка мигом сгребла все безделушки в кучу, швырнула в самый дальний угол и бросилась что-то отчаянно отмывать, оттирать, вытряхивать... Продолжая уборку, она постепенно успокоилась, но отголосок боли, как маленькая заноза, засел где-то в сердце...
Постепенно наступала весна. Вернее, она ещё только приближалась, ничем не обнаруживая своего присутствия. Но цвет снега стал другим. И в воздухе появилось что-то беспокойное. Всё зашевелилось, задвигалось, ожило, ещё не видимое, но уже ощутимое во всём.