- Я уже сам хотел вызваться в добровольцы, да только старик меня опередил, - произнес кто-то из толпы. Голос был знакомым, но Сид Рассел решил даже не задумываться о том, кому он мог принадлежать – это было уже не важно.
- Итак, вы двое, - шериф взглядом указал на Белфаста и Клемментса, избегая произношения вслух имен по вполне всем понятным причинам. – Будете держаться позади нас, а мы с помощником пойдем впереди. Больше никаких разговоров, пока эта тварь не окажется под землей. – Он осмотрел всех, ожидая кивков согласия. Получив их, он дал команду всем разом поднять гроб повыше и опустить его на плечи. Тот, кто лежал внутри, продолжал молчать и не поддавать признаков жизни, словно окончательно смирившись, что последующую вечность ему предстоит прожить в этом тесном деревянном ящике под огромным слоем земли.
Процессия снова возобновила свой путь, в ту сторону, где виднелась металлическая изгородь и покошенная от времени вывеска с надписью «Кладбище». Где-то там за изгородью уже была выкопана яма, которой предстояло стать очередной могилой. Но, на этой могиле, как еще на пяти на этом кладбище, будут кресты без имен, а только с красным мазком краски, которую будут обновлять каждый год.
«Метка Безликого», так ее называли в этих местах. С другими названиями Сид Рассел не был знаком, но при этом был уверен, что похожих названий для подобных меток было не меньше трех десятков во всем Зрелом Мире.
3.
Они дошли до ямы почти без происшествий. Лишь один раз из гроба раздался жалостливый детский плач и легкое царапанье ногтей по дереву.
- Заткнись! – прокричал Гуделл, после чего существо умолкло.
- Не надо говорить с ним, - процедил сквозь зубы шериф. – Не надо обращаться к нему. Больше ни единого слова!
Помощник принял во внимание слова Рассела и больше не издавал ни звука до самого конца погребения.
Когда они дошли до арки кладбища, дождь начал сходить на нет, прекратив, наконец, барабанить по полям их шляп и по гробу, но от этого никому не стало легче, ведь земля на кладбище была более вязкой и рыхлой, чем за изгородью. Старик Белфаст чуть было не упал, поскользнувшись, но Малкольм его вовремя подхватил за локоть, за что в ответ получил благодарный кивок от старика.
Они опустили гроб в шаге от вырытой ямы, после чего молча переглянулись. Ритуал был почти завершен, и это всем предавало столь необходимое и долгожданное спокойствие. Один из жителей города, вышел вперед, держа на обоих плечах два мотка веревок. Шериф взял один моток и принялся его разматывать. Гуделл остался стоять рядом с шерифом, в то время как Клемментс и Беллфест обошли могилу и стали по другую сторону, в ожидание пока шериф и Харви Гуделл не бросят им концы веревок. Как только это произошло, гроб был поднят вверх и смешен в сторону, пока не завис над ямой.
- Медленно, - напомнил им Сид Рассел и гроб начал неторопливо опускаться вниз, туда, где дно ямы уже было залито слоем мутной дождевой воды. - Не торопимся.
Чем ниже опускался гроб, тем спокойнее у шерифа становилось на душе. И только когда веревки были вновь смотаны, а на крышку гроба упали первые пригоршни жидкой земли, Сид Рассел не смог отказать себе в желание тяжело выдохнуть. Подняв лицо к небу, он позволил легкому ветерку стереть с его лица усталость и напряжение.
Гроб полностью исчез под слоем земли, которую скидывали в могилу жители города с похвальным энтузиазмом, но шерифу на миг показалось, что он расслышал жалобный детский плач. Он попытался сконцентрироваться и вслушаться в доносящиеся из могилы звуки, но так больше ничего и не расслышал.
Глава 2: Зрелый мир.
1.
Его разбудило ее поглаживание. Легкое и ненавязчивое. Как теплый ветерок или прикосновение травинки. Его сердце забилось быстрее, стоило вновь увидеть родные и горячо любимые черты лица. Она улыбнулась и шепотом произнесла:
- Вставай. Тебе удалось.
- Клэр!
Стоило произнести ее имя, как образ его жены растворился в белом облаке. Он хотел позвать ее снова, когда опять почувствовал легкое прикосновение к своей щеке, а затем все те же слова:
- Вставай, Кевин! Нам удалось!
Только на этот раз слова принадлежали мужчине, и этот мужчина с трудом сдерживал ликование в голосе.
Яркий дневной свет перешел в глубокую синеву неба, почти лишенную облаков, но с черной точкой, зависшей в свободном парении. Хищная птица жалобно прокричала, скорбя о чем-то, и резко сменила направление полета. Верхнюю часть неба закрывала ветвь с дрожащей на ней листвой. К его щеке все еще легко прикасались травинки, щекоча покрытую давней щетиной кожу.