Прошло два дня с того момента, как я призвала цунами, и оно, прокрутив меня несколько раз в своём жестоком барабане, выбросило на берег, тихую, скорбящую и молчаливую. Я больше не вижу красок этого мира. Я больше не слышу звук прибоя. Я больше не различаю никакой красоты.
– Лекс! – Поднимаю голову на зов Фрэнка в аэропорту. Они с Максом бегут ко мне со свёртком в руках и, обнимая, начинают рассказывать обо всём, что с ними случилось. Показывают темнокожего ребёнка, который не вызывает во мне никаких эмоций. Суют мне его под нос, а я отворачиваюсь, напоминая им о счётчике на парковке.
Я не запоминаю больше ничего. Даже имён. Даже того, что со мной происходит. Я не слушаю ни брата, ни Фрэнка, укладывающих в новое автокресло своего ребёнка. Я не радуюсь вместе с ними, но улыбаюсь фальшиво и неискренне. Я люблю их, но пока жить дальше мне больно. Очень больно, но когда-нибудь я смогу вместе с ними шутить и веселиться. Когда-нибудь… после.
– О, господи, туда ли мы приехали? Лекс, ты что, наняла клининговую службу, и они драили всё здесь с утра до ночи? – Осматривая идеальный порядок, Макс улыбается мне.
– Нет. Я сама всё прибрала, – сухо отвечаю им, направляясь в их спальню с чемоданом, и укладываю его на пол. Я смыла со стен его запах. Я смыла с пола его шаги. Я смыла с мебели его прикосновения. Только вот с себя его губы и руки не смогла смыть. Пыталась.
– Лекс, а где Мими? – Врывается в комнату Фрэнк, когда я вытаскиваю их вещи из чемодана и несу в корзину для грязного белья.
– Морган забрала. Я ошиблась. Тот список не был списком отцов Мими, а лишь клиентами Морган. Всё закончилось, – на автомате произношу я, распределяя бельё, но мою руку хватает брат, заставляя поднять на него голову.
– Сестрёнка, с тобой всё хорошо? Ты ведёшь себя очень странно, – обеспокоенно спрашивает Макс.
– Всё хорошо, хочу быть вам полезной. Вы не против, если я постираю, а потом поглажу вашу одежду? Я приготовила вам лёгкий суп с фрикадельками и пасту с овощами, чтобы вы перекусили. Также купила смесь для вашей дочери и новые бутылочки с газоотводной трубкой, они очень хорошие, – монотонно говорю я. Брат переглядывается с Фрэнком, а тот пожимает плечами.
– Лекс, ты не должна отрабатывать своё проживание здесь, тем более мы решили переехать в Майами, я из Занзибара подал заявку в главный офис, и её одобрили. Так что мы оставляем тебе дом, и ты можешь здесь жить, сколько хочешь, – мягко сообщает брат.
– Я очень за тебя рада, за вас рада. Вы молодцы. Но мне не нужен этот дом, меня уволили, и сейчас я ищу место в Калифорнии.
– Боже, это же другой конец Америки, Лекс! Ты уверена, что справишься там одна. Нет, это, конечно, очень здорово, я свяжусь со своими друзьями в Лос-Анджелесе, но всё же, – Фрэнк приближается ко мне, держа на руках их ребёнка. Их любимое дитя. Ненавижу детей. Ненавижу, как они воняют. Ненавижу.
– Спасибо, но я сама разберусь. Я уже взрослая и должна сама решать свои проблемы. Родители просили сразу же позвонить им, как вы окажетесь дома, – возвращаюсь к разбору по цветам их грязной одежды, а мужчины оставляют меня.
Когда соль океана попадает на кровь, на свежие раны, то они шипят, и всё немеет на несколько мгновений. Мои раны тоже онемели от боли. Я вся онемела от своих желаний.
Загрузив стирку, я принимаюсь за чистку ковра в прачечной, считая, что он недостаточно чист. Макс заходит, но оставляет без комментариев моё занятие, и сообщает о том, что вечером у нас состоится праздничный ужин, и Фрэнк уже приступил к приготовлению, а ему нужно съездить оформить здесь их дочь. Киваю на это, продолжая тереть щёткой ковёр. Когда всё уже постирано, я принимаюсь за глажку под напряжённым взглядом Фрэнка. Он молчит, взбивая белки для десерта, но наблюдает за мной.
– Если хочешь что-то спросить, то спрашивай, – нарушаю тишину я.
– Ты же помнишь, что со мной можешь обо всём поговорить, да? – Уточняет он.