Заорал динамик песней низкопробной,
непонятно-сумрачной – как мои дела.
Я от крика хриплого на мгновенье вздрогнул:
жизнь – жестянка звонкая! ты была ль, была?..
..............
В толпе я по-прежнему здесь одинокий
но чувствую: врёшь, не согнешь!
Куда ты зовешь меня, голос далёкий?
труба, для меня ль ты поешь?..
........
Полярная ночь давит на психику. И давление это почти физическое. Нередки головные боли, усиливается чувство одиночества. Представляешь себя такой затерянной снежинкой на безграничных просторах ледника…Оборвать тоненькую ниточку жизни может любая случайность.
Жизнь громыхает стальной колесницей,
и человек в ней – слеза на ресницах!
.........
ТОСКА И ГРУСТЬ
Ни светлой ночью,
ни в сумраке дня
нет мне покоя:
они уже настигают меня
эти двое.
Их крепкие руки, не руки, тиски,
их взгляды вздорны.
И никуда не уйти от тоски
разлуки черной…
Я выбрал далекий, нелегкий путь.
И…бесполезный.
За мной по пятам, моей тенью грусть –
по краю бездны.
Нет мне покоя. И в свете дня –
нет мне покоя.
Они уже добрались до меня
эти двое…
............
Абсурдность. Суета сует.
Мечты неясный шепот.
Бесцельный груз прожитых лет
обманчивый, как опыт.
Мы дни и ночи напролет
играем, рвемся в дамки.
Проходит всё, и жизнь пройдет,
задвинутая в рамки.
Их не раздвинуть, не сломить
мечтой ли, силой плуга…
себя мы можем победить,
но в этом ли заслуга?
Как-то отчаявшись (верно на радость будущему читателю) я спалил довольно увесистый тюк своих стихов и набросков. Но многое уцелело в памяти, и, спустя некоторое время опять запросилось на бумагу.
Стихи можно сжечь – ничего нет проще,
спичку поднес: запылают, истлеют…
Но останется накипь бессонной ночи,
и то, что бессмертно и вечно – идея.
Идея должна воплотиться в форму,
обресть очертанье поступков и дел,
подняться над путами поросли сорной,
и нас пережить и найти свой удел.
И в кокон свернувшись исчезнут страницы,
и новые мысли лишают нас сна.
Пылают стихи, как пылают станицы,
Когда, словно буря, бушует война…
..........
Коротко расскажу о своей первой попытке покончить со стихоплётством. Писать стишата я начал лет в 12. От этой глупой затеи меня не избавила и армия, где я умудрился рифмовать даже столовское меню и статьи о строевой подготовке в «Боевых листках». Причем я понятия не имел (и сейчас не имею) о стихотворных размерах, каких-то там ямбах, хореях, а если и читал что-то о теории стиха, то уж наверняка в душу это не запало. И вот один из армейских листков попался на глаза майору Забылегофамилию, который также баловался рифмованной бредятиной, но в отличие от меня имел сорокалетний стаж и сундук фолиантов о том, как стать поэтом. От меня ему нужно было только одно: узнать не располагаю ли я набором «бессмертных» заготовок, типа «одна дождинка еще не дождь», или «синий, синий иней лёг на провода»…Я не располагал, а на счет вышеуказанных сентенций, сказал, что они абсолютно безграмотны с метеорологической точки зрения: и одну дождинку наблюдатель должен отмечать как дождь, а иней вообще на провода не ложится, и автор скорее всего спутал его с кристаллической изморозью. Майор, хотя и имел метеорологическое образование, почему-то за поэтов обиделся, наскоро просмотрел мою тетрадь и со вздохом вернул, глубокомысленно пробормотав «М-да-а-а».
Он так меня этим расстроил, что в тот же вечер я сжег злополучную тетрадь и прекратил выпускать «Боевые листки». Плюнь я тогда на это дело окончательно, сейчас вам бы не пришлось мучиться, продираясь в лабиринтах моих полумыслей-полуфраз. Впрочем, если вы благополучно дочитали до этого места, теперь вам уже бояться нечего… Продолжим. Одно из «восстановленных» (может зря?) в Антарктиде стихотворений называлось: «Тема».
ТЕМА
Под рёв турбин
по капле жизнь отмеряна,
и выцежена прямо на песок.
Я не нашел её – свою Америку,
Мечтаний, полудетских, голосок.
Бесцельно вдаль на прожитые годы,
на суету вечерних городов
Смотрю…Так уплывают пароходы –
без мыслей, без надежды, и…без слов.