Эта небольшая комната досталась мне несколько лет назад, когда Луиза и Зои переехали в соседнюю. Раньше бабушка самостоятельно присматривала за девочками, и поэтому выбирала для них комнату, которая располагалась бы ближе к её кабинету. Здесь до сих пор находится вторая кровать, предназначенная для Зои, над которой висит её фотография с Луизой, а на нижней полке шкафа всё ещё ютятся старые куклы.
Луизе восемь, мы с ней знакомы не так давно, но её скромная улыбка моментально меня покорила. Она не была фальшивой или натянутой, нет. Луиза улыбается очень редко, и видеть её, когда она расцветает, приравнивается к настоящему чуду.
Зои намного общительнее своей подруги. Она на несколько лет младше Луизы, но быстро нашла общий язык практически со всеми. Она обладательница по-настоящему заразительного смеха. Прошлым летом парни, Луис и Джейкоб, пытались подражать ей («Хи-ха-хи! Ха-хи-хи!»), а затем сами вошли во вкус: на страничках соцсетей Лин до сих пор можно найти видео, где мальчики смеются, как в последний раз.
Я оставляю туфли, в которых приехала с фотосессии, при входе и снимаю с себя комбинезон. Сегодня я решаю нарядиться в нежно-голубое платье и кеды, которые прихватила с собой. Я просовываю ладони через рукава, завязываю на талии тканевый ремешок и ныряю ногами в обувь. Затем, взяв с собой бутылку воды и связку ключей, которую бабушка доверила мне ещё в прошлом году, я выхожу в тёмный коридор.
Тут всё так же безлюдно: ни души. Лишь отголоски разговоров долетают откуда-то снизу и часы под потолком тихо-тихо отбивают секунды. И всё же я очень рада находиться сейчас здесь.
Меня пугает перспектива проводить три месяца лета вместе с мамой: она затаскает меня по спортивным центрам, посадит на диеты, ограничит свободное время и карманные деньги – она пойдет на всё, лишь бы агентство, с которым у нас сейчас заключён договор, продлило его. Для мамы я никогда не была кем-то особенным – просто кукла, за которую хорошо платят.
Меня же никогда не тянуло к моде. Я была готова носить дешёвый, но удобный сарафанчик, ходить в кедах круглый год и не тратить два часа на макияж. Зато у меня получалось хорошо стоять и ходить на каблуках. Вообще я считаю, что в жизни нет такого дела, которому нельзя обучиться. Вы можете усердно заниматься, и в один прекрасный день разгадаете тайну появления числа «пи» или встанете на самые высокие в мире каблуки. Но к делу обязательно должна лежать душа.
И я солгу, если скажу, что не понаслышке знаю об этом.
В темноте я на ощупь нахожу нужный ключ из связки, после чего вставляю его в скважину бабушкиного кабинета. Несколько аккуратных поворотов, и я толкаю дверь от себя. Бабушкин кабинет с годами не меняется: старые стеллажи с книгами в потрепанных обложках всё так же ютятся напротив друг друга, массивный стол со временем не теряет своего тёмного оттенка, зелёное кожаное кресло всё такое же большое для меня. И, на удивление, такое же скрипучее. Его старые короткие ножки иногда разбухают от влажности, а затем становятся настолько хрупкими, что ничего не стоит ненароком сломать их. Поэтому даже в кресло я присаживаюсь осторожно. Я смотрю на противоположную стену у двери – она вся занавешена старыми фотографиями в выпиленных из древесины рамках, а местами на них виднелись потёртости.
На одной из фотографий изображён ещё маленький Билли. Русые вьющиеся волосики покрывают белую черепушку, маленькие ручки держат три наливных яблока, а лицо украшает улыбка.
Билли мой ровесник. Лично у меня язык не поворачивается назвать его красивым или хотя бы приятным: огромный нос больше похож на клюв, впавших глаз почти не видать, а с толстых губ всегда слетают всякие пошлости. Природа наделила его грязным умом, широкой спиной и кулаками. Да, он любит поколотить не только младших.
Я стараюсь не думать об этом.
Мои пальцы сначала начинают стучать по обтянутым кожей подлокотникам кресла, а затем ладони вовсе сжимаются в кулаки. Эту привычку я переняла у мамы.
Три коротких удара по двери раздаются так неожиданно, что я подпрыгиваю на месте, а в груди что-то обрывается. На секунду я даже подумала, что за дверью никто иной, как сам Билли. Я точно увидела, как он ногой выламывает дверь, с яростью выдёргивает меня из кресла и швыряет в сторону. В ушах раздаётся пронзительный звон, тяжёлые книги с грохотом рассыпаются вокруг меня, поднимая в воздух непроглядную пыльную тучу. Внутри всё сжимается, впиваются острые кости впиваются в лёгкие, и я больше не могу дышать. Моя шея, щёки, лоб – всё в миг покрывается потом, и лицо бледнеет, будто бы я только что умылась ледяной водой.
Но это лишь мимолётный страх – или отличная завязка нового романа Стивена Кинга, как знать. Будь это Акерс, одного удара было бы достаточно, чтобы проломить бедную дверь. Пока я уязвима перед ним, мне будет страшно, страшно до головокружения, до потери сознания. Тяжёлым трудом мне удаётся развеять ужасные картины, которые нарисовались перед глазами, и сосредоточиться на глухом размеренном стуке. Я встаю на ноги и тихо, почти на носочках подхожу к двери. Дрожащей рукой берусь за ручку, а потом нерешительно нажимаю на неё и тяну дверь на себя. Скрип пронзает тишину. В груди будто пулемёт (Тук! Тук! Тук!), а горло распирает металлическим привкусом.