Стайка дельфинов вынырнула у кормы «Паломы». Грациозные, изящные животные шутя обошли яхту, пересекли ее курс, оказались с другого борта и принялись выпрыгивать из воды, то обгоняя яхту, то отставая от нее.
Хуан Мигуэл с улыбкой смотрел на дельфинов. Он любил их, красивых и смышленых.
Вдруг хлопнул стаксель. Капитан взял влево, парус дернуло, он снова наполнился ветром.
«Размечтался, — сердито подумал о себе де ла Гарсиа. — Давно пора ставить грот, а я сижу тут и философствую…»
Но сначала он решил пройти на бак и осмотреть носовые паруса. И стаксель, и кливер едва ли не сутки боролись с циклоном, их стоило обтянуть.
Хуан Мигуэл подумал, не поднять ли на подвахту Дубинина или кого-нибудь из американцев. Но капитан видел, что солнце скоро покажется из-за горизонта, надо будет определить поправку компаса, а стаксель захотелось проверить уже сейчас. Когда он сделает это, то позовет кого-нибудь на помощь ставить грот… И потом, разве помогал кто-нибудь капитану Слокаму, Джону Колдуэлу или Чичестеру в их одиночных океанских бдениях на таких же вот посудинах, как и его «Палома»?
Хуан осмотрел автоматическое устройство, которое управляло сейчас яхтой. Все было в порядке. Стараясь осторожнее ступать по крыше рубки, он подобрался, держась за закрепленный по диаметральной плоскости судна гик, к мачте, миновал люк носовой каюты и вскоре был у самого бушприта, над которым упруго выгибался стаксель.
Парус был неплохо обтянут, и, проверив его крепление, капитан хотел перейти к кливеру. В это время он услыхал за спиною непонятный звук и подумал, что стаксель может заполоснуть, хотя этого никак не могло быть…
Нос яхты приподняла зыбь, затем «Палома» стала опускаться, и Хуан Мигуэл ждал, когда движение прекратится, чтобы оторваться от бушприта и повернуться.
Повернуться ему не удалось. Де ла Гарсиа ощутил удар по голове и толчок в спину.
«Стаксель!» — успел подумать он, и перед глазами капитана все расплылось…
Глава девятая
Передав капитану де ла Гарсиа вахту, Юрий Алексеевич спустился в кормовую каюту и прилег, не раздеваясь, на откидную койку. Американцы уже перебрались для отдыха в носовую каюту.
Леднев попытался уснуть… Несмотря на шесть трудных часов, в течение которых Юрий Алексеевич вел «Палому» по затихавшему, но все еще штормовому морю, сон не приходил к Леденеву.
Он знал, что коли не спится, то и не надо стараться вымучить из себя этот сон. Лежи спокойно, размышляй о том и о сем, не напрягайся, и тогда дрема сама накатит на тебя, полонит постепенно сознание.
Юрий Алексеевич поворочался в узковатой для его крупного тела койке, умащиваясь поудобнее, ему вдруг вспомнились тесные кубрики «Морских охотников» и торпедных катеров, в которых приходилось коротать часы старшине первой статьи Леденеву и его товарищам в те тревожные военные ночи, когда их разведывательно-диверсионный отряд не раз выбрасывали на скалы фиордов Северной Норвегии.
«Вот и прав по-своему майор Нимейер, — подумал с улыбкой. Юрий Алексеевич, — прав, когда толкует о прошлых наших жизнях. Подумал я и о том, что было тридцать с лишним лет назад, и какое-то мгновение пожил там, в сорок втором, в сорок третьем… И в пространстве переместился, не только во времени. Из Мексиканского залива махнул в суровую Лапландию. Только не слишком углубляйтесь в эти размышления, полковник… Не то незаметно для себя сойдете с позиций диалектического материализма и станете исповедовать буддизм, как этот странный летчик американских ВВС. Впрочем, в нашем положении не только с позиций — с катушек можно слететь…»
Леденев вспомнил ночной разговор с Робертом Нимейером неделю назад. Они стояли вдвоем ночную вахту. «Палома» шла с острова Ки-Уэст на Кубу. Ярко горели звезды, и, разглядывая их, Юрий Алексеевич заметил, что, если б имелись на яхте соответствующие инструменты и приборы да были у кого-нибудь специальные знания в области астрономии, они могли бы по величине смещения созвездий довольно точно вычислить, в каком находятся времени.
— И что это нам даст? — отозвался Нимейер.
— Знание, — сказал Леденев.
— Что есть «знание»? Когда Будду спрашивали о природе этого мира, его происхождении и законах, он отвечал «благородным молчанием». И вовсе не потому, что не обладал знанием, — он отрицал знание. Ибо, говорил Будда, если в тело человека вонзилась стрела, он должен попытаться извлечь ее, а не тратить время на размышления по поводу того, из какого материала она изготовлена и кем пущена.
— Метафора принадлежит Будде, это так, — согласился Юрий Алексеевич. — Но происхождение этого взгляда уже позднее приписали ему. Автором этого агностицистского[8] подхода был четвертый из шести «учителей-еретиков» в древнем индуизме, звали его, кажется, Санджая Белатхипутта. Он говорил: «Если бы вы спросили меня, существует ли иной мир, я ответил бы вам утвердительно, если б так думал, но не это я имею ввиду. Я не утверждаю, что он существует, но не утверждаю и обратного. Я не считаю мир несуществующим, но не считаю и существующим»… За точность цитирования не ручаюсь, но звучит это примерно так.
— Послушайте, полковник, — воскликнул Роберт Нимейер, — откуда вы знаете обо всем этом? Может быть, вы тоже исповедуете буддизм?
— Почему «тоже»? Нет, я — коммунист, а коммунисты верят в человеческий разум, в объективные законы природы и социального развития человечества. Что же касается древней и современной индийской философии, то мне пришлось ею заняться в прикладном, так сказать, порядке при расследовании одного загадочного преступления.
Леденев замолчал. Он вспомнил запутанную, сложную историю убийства профессора Маркерта, заведующего кафедрой научного атеизма в Западноморском университете, свои долгие беседы с подозреваемым в убийстве знатоком буддизма и конфуцианства. Одно из труднейших, но весьма интересных в его следственной практике дел, названное условно «Третий апостол»…
Юрий Алексеевич несмотря на темноту почувствовал, что Нимейер улыбается.
— Так вы военный юрист? — спросил он.
— Нечто в этом роде.
— Тогда у вас широкое поле деятельности. Разгадайте эту историю, которая произошла с нами…
— Мы разгадаем ее сообща, майор. Не забывайте, что буддизму всегда был чужд фатализм. Буддийский подход к действительности предполагает неограниченные возможности человека… Правда, они направляются, согласно предписаниям Будды, на изменение внутренней природы человека и «освобождения», но в первооснове содержат и веру в самого человека. Не так ли?
Нимейер хмыкнул.
— С вами интересно беседовать, полковник. Я мало знаком с марксизмом, но думаю, что у вас не может не вызвать понимания одно из утверждений Будды. Память о прошлой жизни помогает человеку считать земную жизнь категорией вечной и неизменной и тем самым верить в неуничтожимость мира. И тогда исчезает страх смерти… И ведь Будда вовсе не лишает нас подлинной истины, но только постигается она в Нирване, в качественно ином бытии. Если позволите так выразиться, в нездешнем мире…
— А в здешнем? — спросил Леденев. — Не спорю, призыв к самоусовершенствованию вовсе не плох, но разве не борются за эту возможность для каждого, поймите, Нимейер, для каждого человека на земле мои многочисленные единомышленники? Гармоничное развитие лучших сторон человеческой натуры — вот наш идеал. Но для этого нужны материальные предпосылки. Одними благими намерениями и надеждой на царство небесное людям не поможешь. Человек — активный элемент Вселенной! И грош нам цена, майор, ежели мы даже в такой ситуации, которую с трудом может измыслить человеческий разум, опустим руки и перестанем бороться…
Юрий Алексеевич ощутил вдруг, как рука летчика нашарила в темноте его ладонь и крепко стиснула ее.
8
От слова «агностицизм». Так именуется идеалистическое философское учение, отрицающее познаваемость объективного мира и объективное значение истины.