Так что же все-таки случилось в водах Индийского океана?
Над чем смеялся Пауль Эйкенбоом?
Сиреневые сумерки быстро сгущались, переходя в темную душную тропическую ночь. Воды рейда порта Олех-лех на севере Суматры казались отлитыми из черного стекла. В заштилевшем воздухе не чувствовалось ни малейшего дуновения ветерка. Все вокруг дышало покоем.
Однако капралу Хаастрехту было не до тишины и покоя. Весь мокрый, он мчался к дому коменданта порта. Он только что одетый совершил «заплыв» в два кабельтова от броненосца «Де Цевен Провиенциен» до берега. Для этого капрал имел весьма веские основания.
Мокрый, тяжело дышавший предстал он перед командиром своего корабля капитаном второго ранга Паулем Эйкенбоомом. Выслушав сбивчивый доклад капрала, тот разразился смехом:
— Эти коричневые обезьяны намерены захватить мой броненосец? Как, не только захватить, но еще и увести его куда-то? Да ведь они не способны отличить правый борт от левого!
— Капрал просто перегрелся от рома и прыгнул в воду, чтобы охладиться! — резюмировал присутствовавший при этом старший офицер броненосца Клаус Мейер.
И ему и командиру было не до перепуганной болтовни мокрого капрала: в 22 часа в Ачехском клубе начинался раут. Офицеров броненосца ожидали ужин, танцы, красивые женщины, карты. Какой может быть заговор на борту корабля королевского Военно-морского флота Голландии, на котором командуют белые офицеры и капралы, машинами управляют белые машинисты и лишь самую грязную, неквалифицированную работу выполняют коренные жители Индонезии? Эти «коричневые обезьяны»? Капрал просто сошел с ума.
Правда, поразмыслив, Эйкенбоом приказал на всякий случай одному из офицеров отправиться на броненосец и выяснить, что послужило поводом для нелепой болтовни капрала Хаастрехта. Офицер вернулся около 23 часов. Он попробовал доложить командиру, что на борту «Де Цевен Провиенциена» действительно творится какая-то чертовщина, но Пауль Эйкенбоом как раз в этот момент собирался танцевать танго с очаровательной Сабиной ван ден Даллес и шепотом послал своего подчиненного ко всем чертям. Да и другие гости тоже взрывом хохота встретили сообщение обеспокоенного лейтенанта Розебоома. Старший офицер авторитетно изрек:
— О захвате броненосца не может быть и речи. Нести службу на борту кораблей голландского военного флота туземцы совершенно не способны. Единственно, что они там могут делать, так это драить медяшку.
Под вздохи оркестра пары плыли по сверкающему полу. Веселье продолжалось. А в два часа ночи в зал ворвались лейтенант Велс и унтер-офицер Болхаувер. Они были еще более мокры и взъерошены, чем капрал Хаастрехт. Их сообщение было подобно разорвавшейся бомбе:
— Броненосец восстал и под командой «коричневых обезьян» ушел в неизвестном направлении!
Самое ужасное заключалось в том, что к индонезийцам примкнули многие белые матросы: машинисты, комендоры и даже капралы. Для господ офицеров, чиновников и других колониальных воротил все это было чудовищно, невероятно, необъяснимо.
Угли раскалились
Первопричиной этого невероятного события было обострение экономического кризиса, охватившего капиталистический мир, в том числе и Индонезию, ухудшение жизненного уровня коренного населения страны, усиление колониального гнета, рост националистических настроений индонезийского народа.
Кроме того, матросы-индонезийцы знали о выступлении военных моряков британского Атлантического флота в шотландском порту Инвергордон, которые 15 сентября 1931 года отказались выйти в море. Поводом для этого послужило решение правительства Великобритании о снижении жалованья военным морякам. Знали индонезийцы и о восстании моряков Чилийского военно-морского флота летом 1931 года, вызванном также снижением жалованья матросам и младшему командному составу. Знали о волнениях на кораблях Австралийского флота летом 1932 года.
Все это способствовало росту настроения сопротивления в военном флоте Голландской Индонезии, а слухи о намечаемом снижении и без того мизерного жалованья туземным морякам послужили искрой, вызвавшей взрыв возмущения.
Нельзя сказать, чтобы власти оставались слепы и глухи ко всему. Наоборот, они зорко следили за нарастающими вспышками недовольства в базах и береговых частях. Особое беспокойство вызывали корабли военного флота — основа колониального могущества Нидерландов. Чтобы уберечь экипажи от революционной заразы и изолировать их друг от друга, командование и приказало броненосцу «Де Цевен Провиенциен» 2 января 1933 года выйти в плавание вокруг Суматры, а эскадре во главе с крейсером «Ява» отправиться в большой поход по архипелагу. Броненосец снялся с якоря вовремя, но выход остальных кораблей был задержан начавшимися волнениями в главной базе флота — Сурабайе.
«Де Цевен Провиенциен» был довольно старым кораблем: его спустили со стапеля Амстердамской верфи 16 марта 1909 года. За годы плавания броненосец кое в чем подновили, модернизировали, но основные его механизмы и вооружение оставались прежними.
В плавании, начавшемся 2 января, командир корабля и офицеры всячески старались отвлечь команду от «греховных мыслей»: в портах Паданге, Сибооге, Сабанге устраивались «товарищеские» встречи с солдатами местных гарнизонов, выдавался улучшенный провиант.
Броненосец шел экономическим ходом, командир умышленно тянул время, чтобы находиться в море возможно больший срок и подольше не возвращаться в главную базу. Но и это не спасло, ибо в век радио нельзя изолировать от мира корабль, даже заслав его далеко в океан.
27 января «Де Цевен Провиенциен» прибыл в Сабан, и здесь радисты приняли радиограмму из Сурабайи: командование сообщало Эйкенбоому о начавшихся там массовых демонстрациях матросов, о выступлениях в базе подлодок и гидросамолетов. Радиограмма заканчивалась приказом скрыть это от команды и подольше задержать броненосец в открытом океане. Эйкенбоом сразу же выставил возле радиорубки охрану. Но он не знал, что прежде чем вручить радиограмму ему, вахтенные радисты сняли с нее копию и передали ее капралу Мауду Босхарту, возглавлявшему недовольных голландских матросов, в основном машинистов и электромехаников. Так что Эйкенбоом опоздал.
Те же радисты передали Босхарту 30 января и сообщение о стычках матросов с полицией на улицах Сурабайи, о запрещении отпусков и о вводе в главную базу трех рот солдат с пулеметами. Они сообщили также об отказе разойтись по своим штатным местам матросов и капралов европейских национальностей на крейсере «Ява» и эсминцах «Пит Хейн» и «Эверстен», о присоединении к ним части индонезийских матросов. Босхарт распространил эти вести среди своих товарищей голландцев и индонезийцев.
Наконец 3 февраля Босхарт узнал от радистов о массовых арестах на флоте, о жестоких расправах с бунтовщиками и, главное, о том, что, несмотря на напряженность обстановки, командование все-таки отдало приказ о снижении жалованья «туземным» морякам и о подготовке такой же меры в отношении голландских матросов и капралов.
Подогретые этой информацией угли недовольства, тлевшие под пеплом ожидания, раскалились. Руководители намечавшегося восстания решили, что час пробил. Ими были индонезийцы Параджа, Румамби, Госал, Кавиларанг, Хендрик и Тухумена. Европейских матросов и капралов возглавлял Мауд Босхарт.
Заговорщики решили захватить броненосец поздним вечером в Олех-лех, когда командир и большая часть офицеров будут находиться на рауте в Ачехском клубе. Сигнал к восстанию должен был подать боцманской дудкой матрос первого класса Кавиларанг. После захвата корабля он становился его командиром. Тухумена — штурманом корабля. Надменные колонизаторы даже не могли предположить, что эти «коричневые обезьяны» были грамотными, образованными людьми, что они великолепно знали навигацию, кораблевождение. Парадже поручался захват оружия.
Как видим, главная роль в восстании отводилась индонезийцам. К ним присоединялась довольно значительная часть голландских моряков во главе с Маудом Босхартом. Но большинство голландских матросов и унтер-офицеров, находившихся под влиянием социал-демократической партии, или колебались, или были откровенно против восстания.