Оно было разработано во всех деталях. Было даже учтено, что вечером на борту останется шестнадцать из тридцати офицеров, в том числе ни одного старшего, и треть голландских унтеров. Из полутора сотен голландских матросов более сотни тоже было на берегу. Зато три четверти индонезийских моряков оставались на борту. Таким образом, соотношение сил для начала восстания было весьма благоприятным. К тому же значительная часть голландских рядовых, оставшихся на борту броненосца, если и не собирались сами непосредственно участвовать в восстании, то сочувствовали своим индонезийским товарищам и соотечественникам.
Офицеры же во главе с командиром, готовились к рауту. В сумерках нарядный катер с надраенной до ослепительного блеска медной трубой отвалил от борта броненосца, увозя господ офицеров на берег.
Сразу после отхода катера Кавиларанг начал тайком расставлять матросские посты в важнейших пунктах корабля.
Час настал
Группки индонезийских матросов как бы случайно собрались у брашпиля, орудий, у боевой рубки, у кубриков капралов и у входа в коридор офицерских кают. Они мирно беседовали, почтительно вытягиваясь, когда мимо проходил вахтенный офицер Ульрик ван Бовен. Если бы только он мог узнать мысли своих подчиненных!
Мауд Босхарт отвечал за самое главное — за работу котлов и машин. Но на стоянке из восьми котлов под парами находились лишь три, расположенные в первом котельном отделении. Кроме того, старшина котельной команды был ярым монархистом, и как раз он находился на вахте. Он считал, что долг европейца — повелевать, а не работать, и поэтому он, заперев дверь второй кочегарки, пребывал в своей каюте. Босхарт и его друзья-индонезийцы сначала встали было в тупик: как проникнуть в кочегарку и разжечь котлы? Однако выход нашелся — кочегары опустились в недра броненосца по скоб-трапу внутри шахты котельного вентилятора, идущей с палубы в кочегарку. Возле котлов закипела торопливая работа.
Тем временем Мауд Босхарт вместе со своими товарищами орудовал в машинном отделении, готовя к работе главные машины. Все зависело от того, как скоро удастся ввести в действие котлы и поднять до марки давление пара. Восстание намечалось на вторую половину ночи, но, как это часто бывает, все получилось не так, как намечалось. Непредвиденный случай подтолкнул события, ускорил их помимо желания заговорщиков.
Матрос Параджа роздал товарищам несколько пачек боевых патронов, которые ему удалось раздобыть, поднялся из люка на верхнюю палубу и там наткнулся на вахтенного офицера, лейтенанта ван Бовена. Лейтенанта возмутило то, что матрос был одет не по форме — в трусах и в майке. Кроме того, капрал Хаастрехт только что донес лейтенанту о подозрительной возне на борту.
— Ты что разгуливаешь, как обезьяна в лесу? — заорал разгневанный лейтенант. — Распустились, грязные свиньи!.. Пошел вон, вниз! Здесь палуба королевского корабля, а не вонючая конура в твоем кампонге! Немедленно одеться по форме и явиться ко мне! Я тебе растолкую, как должен выглядеть королевский моряк, хотя у него и коричневая рожа!
Скатившись по трапу в матросский кубрик, Параджа решил не искушать судьбу. Он догадался, что офицер что-то знает, вспомнил шнырявшего вокруг капрала Хаастрехта… Чем черт не шутит — вдруг тайна выплывет наружу?
— Друзья! Наш час настал! Вперед! — закричал он.
Так, по прихоти случая, сигнал к восстанию подал не тот, кто должен был это сделать. Лишь услышав крик Параджи, Кавиларанг стал подавать сигналы дудкой.
…Дремавший на якоре броненосец внезапно ожил. Палубы наполнились бегущими матросами, загудели под ногами трапы… Параджа, Госал, Паринусса вместе с матросами-голландцами открыли оружейную кладовую, в руках моряков замелькали карабины, залязгали затворы.
Вахтенный офицер ван Бовен остолбенел. Он оказался отброшенным в сторону лавиной матросов. Позже ему поставят в вину его полное бездействие. Но в училище лейтенанта не учили, как поступать в подобном случае. С детских лет он твердо усвоил истину: белый — приказывает, цветной — повинуется, он не может быть способным на самостоятельные действия!
Впрочем, обвинять одного ван Бовена было бы несправедливо, все офицеры оказались в таком же положении: они сгрудились в кормовом коридоре офицерских кают и не могли повлиять на ход событий. Капралов тоже изолировали в их помещениях. Никто не успел оказать ни малейшего сопротивления — настолько молниеносно все произошло.
Не растерялся, по крайней мере в начале, лишь лейтенант барон де Вос ван Стеенвик, находившийся в этот момент в радиорубке. Поняв, что на броненосце мятеж, он приказал радисту-голландцу передать в базу сообщение об этом. Поскольку радист медлил, он угрожающе направил на него пистолет.
Мауд Босхарт, наладив работу в машинном отделении, кинулся наверх, вооружившись пистолетом. Именно этот пистолет помешал барону оповестить командование о случившемся.
— Оружие на стол, или я стреляю! — гаркнул Босхарт.
У перетрусившего барона ослабли руки. Босхарт выхватил пистолет у офицера и вытеснил его из рубки.
По всему броненосцу погас свет, темноту прорезали только тучи искр из двух высоких труб корабля: кочегары шуровали, стремясь быстрее поднять давление пара в котлах. Хлопнуло несколько выстрелов из карабинов, как позже выяснилось, выстрелы были сделаны вверх, для острастки: некоторые офицеры, опомнившись, пытались оказать сопротивление. Но их быстренько затолкали в каюты и заперли.
Воспользовавшись темнотой, младший лейтенант Корнелий Велс и унтер-офицер Пит Болхаувер выбрались через иллюминатор и поплыли к берегу. К несчастью для себя, они в спешке спутали направление и сначала попали на маленький островок, а затем уже опять вплавь добирались до суши.
Капрал Хаастрехт в суматохе, царившей на верхней палубе, прыгнул прямо с борта и поплыл к берегу. Какой-то матрос пальнул в ту сторону, где резал воды Индийского океана шустрый капрал. Позже Хаастрехт будет уверять, что вслед ему стреляли залпами и чуть ли не из шестидюймовых пушек, что он чудом спасся от кровожадных пиратов, захвативших броненосец.
Впрочем, так будет уверять не один капрал.
Мы идем в Сурабайю!
Вся операция по захвату броненосца продолжалась не более пятнадцати минут. Прежде всего повстанцы приняли меры на случай вмешательства со стороны посыльного корабля «Альдебаран», стоявшего в двух кабельтовых от броненосца. Они осветили его прожектором и развернули трехдюймовое орудие. Меры эти были излишними: «Альдебаран» не располагал никаким вооружением.
Сопровождаемый матросами, державшими в руках карабины с примкнутыми штыками, Кавиларанг поднялся на мостик и вступил в командование броненосцем. По его команде на баке загрохотал брашпиль, скоро якорь был выбран и закреплен по-походному. Повинуясь сигналам с мостика, заработали обе главные машины. Но только броненосец отошел от места якорной стоянки и двинулся к опасному и извилистому фарватеру, как выяснилось, что штурвал был заперт на специальный замок и провернуть его не было никакой возможности. Поспешные попытки освободить штурвал не удались, броненосец неудержимо несло на рифы. На борту началось смятение, но Кавиларанг не растерялся: хладнокровно меняя ход обеих машин, он мастерски повел тяжелый броненосец из бухты. На реверсах главных машин стояли лучшие машинисты-голландцы, моментально выполнявшие команды с мостика. Кавиларанг точно вписывал корабль в излучины фарватера, проводя его буквально в нескольких метрах от камней. Лейтенант барон де Вос впоследствии признал:
— Это была ювелирная работа!
Пока «коричневый» матрос на командирском мостике и «белый» капрал в машинном отделении выводили старый броненосец из бухты, удалось сбить замок со штурвала. Руль заработал нормально, и скоро корабль благополучно вышел в Индийский океан.
Примчавшиеся на причал командир броненосца Эйкенбоом и его офицеры были в отчаянии: они уподобились пассажирам, отставшим от поезда. Пауль Эйкенбоом, капитан второго ранга Королевского флота, отлично понимал, что его карьера непоправимо «подмочена», он «прославился» не только в своей стране, но, вероятно, и в мировом масштабе. С зубовным скрежетом он продиктовал радиограмму в Сурабайю с изложением случившегося. Ответ последовал немедленно и категорический: догнать мятежный корабль и любыми средствами привести команду к повиновению.