Обе радиограммы были переданы шифром: командование базы еще надеялось сохранить этот скандал в тайне.
Но рано утром 5 февраля рация «Де Цевен Провиенциена» вышла в эфир и передала обращение ко всему миру на английском и голландском языках:
— «Броненосец Нидерландского флота «Де Цевен Провиенциен» находится в руках команды. Мы намерены идти в Сурабайю. Цель — выразить протест против несправедливого сокращения жалованья и потребовать освобождения наших арестованных товарищей. На борту все спокойно, нет ни насилий, ни раненых. За сутки пути до Сурабайи мы официально передадим командование капитану второго ранга Эйкенбоому».
Этот текст был передан по рации молодым матросом-индонезийцем Румамби, свободно владевшим английским, голландским, немецким и французским языками.
Так мир узнал о невероятном событии: матросы овладели мощным боевым кораблем Голландской Индонезии и ведут его в главную военно-морскую базу, чтобы отстоять свои права и помочь своим товарищам! Это было неслыханно! И еще более неслыханным было то, что вместе с «цветными» матросами в бунте участвовали и представители белой расы — расы господ. И уж совсем поразительным оказалось то, что в мятеже участвовали белые унтер-офицеры, издавна считавшиеся опорой порядка на кораблях! Командующий военно-морскими силами Голландской Индонезии был в бешенстве и грозил капитану Эйкенбоому всяческими карами.
Сообщение о восстании на «Де Цевен Провиенциене» сразу же было подхвачено мировой печатью. Буржуазная пресса Европы и Америки била тревогу, критикуя голландские военные власти за отсутствие бдительности, обвиняя их в нерешительности и мягкотелости по отношению к революционным элементам. Больше всех вопила немецкая и итальянская фашистская печать, усматривая в этом восстании на броненосце «руку Москвы». Не отставала в истерической клевете и печать Великобритании. Еще бы! Ведь выступление моряков голландского колониального военно-морского флота, в котором сочетались элементы классовой и национально-освободительной борьбы, служило опасным примером как для трудящихся метрополии, так и для угнетенных народов колоний.
Но всех заглушала правая голландская пресса. Уже шестого февраля на ее страницах замелькали заголовки, склонявшие слово «пираты». Бойкие репортеры преподносили почтенным буржуа душераздирающие «подробности кровавых событий» на борту броненосца: сообщалось, что почти все офицеры-голландцы либо перебиты, либо подверглись «зверским истязаниям» что на борту царит анархия, что броненосцем под страхом смерти управляют голландцы, что всех сопротивляющихся голландских матросов и унтер-офицеров «пираты» выбрасывают за борт на съедение акулам.
Сообщалось, что броненосец начнет пиратствовать в водах Индийского океана, что в случае нехватки продовольствия повстанцы будут грабить торговые суда и нападать на прибрежные деревни… От таких сообщений у голландских буржуа стыла кровь в жилах. В редакциях правых газет беспрерывно звонили телефоны: благочестивые обыватели требовали немедленного принятия самых беспощадных мер против «пиратов».
Так заранее обрабатывалось общественное мнение, так заранее оправдывались любые средства, которые правительство надумало бы применить против повстанцев.
Для прессы правого толка характерным было сравнение «Де Цевен Провиенциен» с русским броненосцем «Потемкин». На страницах газет то и дело вперемежку с «пиратскими» заголовками мелькали и такие, как, например: «Броненосец Потемкин» Индийского океана», «Потемкин» голландского флота», «Эстафета 1905 года» и т. п.
Солидарность с восставшими моряками выражала лишь коммунистическая пресса. Коммунисты организовали ряд собраний и митингов солидарности с восставшими моряками. На митинге в Амстердаме присутствовало семь тысяч трудящихся, пришедших выразить свою поддержку. Полиция разогнала митинг, арестовав более двухсот его участников.
Продажные писаки опубликовали несколько фотографий офицеров броненосца, в том числе и барона де Вос, в обрамлении траурных рамок, что вызвало новый взрыв возмущения. А между тем «убиенный» барон де Вос преспокойно сидел в своей собственной каюте и ел завтраки, обеды, ужины, принесенные его же собственным вестовым! Из иллюминатора он и наблюдал последующие драматические события.
В 7.45 утра 5 февраля сигнальщики заметили за кормой броненосца столб густого черного дыма. Это самым полным ходом мчался за ними вдогонку «Альдебаран» с командиром броненосца Эйкенбоомом на борту. Незадачливый капитан второго ранга получил от командования жесточайшую трепку, и теперь в последней надежде выпутаться из позорного положения, в котором он очутился, Эйкенбоом спешил занять место на мостике своего корабля. На борту «Альдебарана» вместе с ним находились семь офицеров, десять голландских унтеров и двадцать вооруженных матросов-голландцев из команды броненосца.
Видя быстро приближающийся к ним белый корабль, Кавилоранг приказал поднять сигнал. «Если будете идти на сближение с нами, я обстреляю ваш корабль». Кормовое шестидюймовое орудие правого борта угрожающе развернулось в сторону «Альдебарана». Правда, оно даже не было заряжено — повстанцы начисто отвергали пролитие чьей бы то ни было крови. Не знавший этого Эйкенбоом предпочел не рисковать, и «Альдебаран» замедлил ход. Вскоре он исчез за горизонтом.
Повстанцы торжествовали, но… рано.
Милосердные «пираты»
Во второй половине этого же дня дым за кормой появился снова. Дымили теперь уже два корабля. Скоро выяснилось, что их догоняет авизо «Эриданус» в сопровождении старого миноносца «Золотой лев». Отчаявшийся Пауль Эйкенбоом снова попытался вернуть мятежную команду под свою власть. Ведь он рисковал всем: карьерой, высокой «колониальной» зарплатой, положением в обществе, почетной пенсией и еще многим другим. Невзирая на развернувшиеся пять орудий правого борта, он подошел на расстояние в четыре кабельтова и стал вызывать по радио лейтенанта барона де Вос ван Стеенвика. Повстанцы любезно пригласили барона в радиорубку.
Прервав сообщение барона о том, что на борту броненосца все живы, Эйкенбоом поручил ему передать Кавиларангу и другим руководителям повстанцев его просьбу остановить броненосец и принять на борт командира для того, чтобы он смог благополучно привести корабль в Сурабайю. Кавилиранг ответил, что должен посоветоваться с командой.
Команда была вызвана на верхнюю палубу, кроме тех, кто нес вахту у машин, котлов и в радиорубке. Голосование велось классическим «пиратским» методом: кто за предложение командира, становился у правого борта; кто против — у левого. Подавляющее большинство моряков собралось у левого борта. При голосовании присутствовал все тот же барон де Вос. О результатах он и сообщил своему командиру: его примут на борт за сутки до подхода к Сурабайе.
Пауль Эйкенбоом в ярости выкинул за борт свою роскошную фуражку. Он понял, что все его попытки овладеть положением на броненосце обречены на провал.
Именно после этого «голосования» военные власти Голландии приняли решение не останавливаться ни перед чем вплоть до уничтожения броненосца вместе с его мятежной командой, с офицерами, капралами, унтерами и матросами-голландцами. Разумеется, ответственность за случившееся они заранее возложили на «кровожадных туземцев-пиратов», а погибшие в этой «большой игре» офицеры, в том числе тот же барон де Вос, были бы возведены в ранг «национальных героев» и в сан «мучеников».
Тем временем «Де Цевен Провиенциен» шел на юг, медленно накручивая мили на лаг. Все его механизмы работали исправно, боевые части функционировали согласно уставам.
7 февраля броненосец миновал остров Ниас, 8 февраля — острова Ментавай, 9 февраля — Бенкулен. Арестованные офицеры могли в сопровождении конвоиров-матросов выходить на палубу, прогуливаться по ней. С ними обращались корректно, их по-прежнему обслуживали вестовые, юнги убирали их каюты, коки готовили специально для них особые блюда.
Впоследствии барон де Вос все же нашел в себе мужество написать: «Это было поразительно. На борту соблюдалась железная дисциплина и образцовый порядок. Матросы драили медяшку и палубу, в установленные часы менялись вахты, отбивались склянки. Мы никогда не могли даже представить себе, что туземные матросы способны так успешно управлять большим боевым кораблем, его сложными механизмами… Все распоряжения главарей мятежников выполнялись быстро и точно. Воинские звания были отменены, и все обращались друг к другу просто «саудара» (товарищ), но дисциплина от этого не пострадала».