Вот и все, Бхадрайудха. Теперь не жить мне без Малайавати, виденной мною и на картине, и во сне!»
Когда же государь кончил рассказывать свой правдивый сон, успокоил его пратихара и вот что сказал: «Коль скоро все так хорошо помнится божественному, то не соблаговолит ли он изобразить на полотне тот город, чтобы можно было придумать какой-нибудь способ?» И тотчас же по просьбе Бхадрайудхи изобразил государь на куске полотна этот лучший из городов и все, что в нем было. Взял пратихара полотно, и велел построить новый монастырь, в котором повесили на стене эту картину, и устроил так, что странствующих певцов и сказителей там оделяли пищей, обладающей шестью разными вкусами, одеждой и золотом, и распорядился, что если кто-нибудь из них объявит, будто ведом ему изображенный на ней город, то должны будут обитатели уведомить его об этом.
А тем временем на лес, истомленный жарой, в котором блуждали ветры, напоенные ароматом жасмина, в котором путники находили в тени дерев отдохновение от зноя и расцветали ярко-пунцовые цветы лодхра, накинулся черный, как грозовая туча, ревущий раскатами грома, с бивнями, подобными гирляндам кетак, бешеный слон времени дождей, и, раздуваемый ветром с востока, еще пуще разгорелся у Викрамадитйи огонь страсти, полыхавший, словно лесной пожар, а во дворце то и дело раздавались голоса жительниц его антахпура: «Подай льду, Харалата!», «Читрани, побрызгай сандалом!», «Патралекха, остуди ложе лотосовыми листьями!», «Кандарпасена, обмахни государя банановым листом!» И стало время мрачных туч, яростно сыпавшее молниями, мало-помалу проходить, но не проходили у царя ни пожар разлуки, ни лихорадка страсти.
Наступила тогда милая осень, с лицом расцветших лотосов, с улыбкой готовых раскрыться бутонов и словно бы повелевавшая криками гусей: «Пусть двинутся странники в путь! Пусть радостные вести о любящих дойдут до любимых и да будут счастливы их встречи!» В ту самую пору пришел за пропитанием в монастырь, выстроенный пратихарой, из дальних краев некий сказитель, наслышавшийся об этом лучшем из храмов. Звали его Шамбарасиддхи, и он совершил в этом монастыре трапезу, и подарили ему одежд, а потом увидел он на стене картину, рассмотрел на ней город, улыбнулся и спросил: «Кем же нарисован этот город? Ведь только я в нем побывал, и только я мог бы нарисовать его. Ручаюсь, что никто другой туда не ходил!» Тотчас же донесли об этом Бхадрайудхе обитатели монастыря, и тот сам пришел за сказителем и провел его к государю, и когда Викрамадитйа спросил: «Что, воистину видел ты тот город?!», то отвечал ему на это Шамбарасиддхи такими словами:
«Видел я этот великий город, название которому Малайапурам, когда, странствуя по миру, пересек океан, разделяющий материки. Правит в нем великий царь Малайасимха, и есть у него небывалой красоты дочь, а зовут ее Малайавати. Ненавидит она мужчин, но случилось ей однажды увидеть во сне некоего великого мужа, и как взглянула она на него, так тотчас, будто испугавшись, сбежала из ее души ненависть к мужчинам. Пригласила она этого мужа в свои покои, и во сне же состоялась у них свадьба, а потом ввела его царевна в опочивальню, и вот уже наступило время, когда должен был начаться праздник страсти, как вдруг служанка, приставленная наблюдать часы, возгласила окончание ночи. Выгнала Малайавати, разгневавшись, эту девушку, а мужа, виденного во сне, не может забыть, и палит ее с тех пор нещадный огонь разлуки. Не зная никакого способа избавиться от него, она, сраженная страстью, то вскочит, то снова упадет на ложе, и не покидает его, и ни с кем не говорит, стала немой, словно одержимая злым духом, и, о чем бы ни спрашивали ее служанки, ни на что не отвечает. Узнали об этом отец с матерью и стали расспрашивать, что произошло, и с большим трудом дознались от ее лучшей подруги, что случилось во сне с их дочерью. Стал отец ее утешать, но она поклялась: «Если не заполучу его за шесть месяцев, то взойду на костер!» С тех пор уже минуло пять месяцев, и кто знает, что будет! Вот в точности все, чему я был свидетелем».