«Без усилия, без вдохновенья…»
Без усилия, без вдохновенья
Первая и вторая строка,
Уносимые против теченья
Под водою бегут облака.
Все же это нечасто бывает…
Постепенно светлеет поток,
Под ветвями все легче мелькает
Колотящейся лодки кусок.
И природа в прохладе небесной,
В летнем зное, в такой тишине
С дрожью нежности, женской, телесной,
Наконец прикоснулась ко мне.
Так устал я с тобою в разлуке,
Что я вижу сквозь влагу и зной:
Из желаний, и солнца, и муки
Ты восходишь, как пар над рекой.
«С каждым годом ты бедней…»
«С каждым годом ты бедней,
Всё знакомо, всё приелось».
«Молодости не жалей,
Лучше золотая зрелость».
«Был ты ветреный, живой,
Расточительный… Давно ли?»
«Лучше верность и покой
Медленной и честной воли».
«И тебе не страшно, брат,
На земле скупой и нищей?»
«Звезды надо мной горят
Всё отчетливей и чище».
«Есть мораль у художника, ей…»
Есть мораль у художника, ей
Не до скромности и человечности,
И не выше законы людей,
Презирающих муку о вечности.
Но любви выпадает на часть
Воля мудрая завоевателей,
У которых построена власть
На морали простых обывателей.
И себя ограничить не жаль,
Чтобы высветить жизнь обоюдную…
Я люблю прописную мораль
Как едва ли не самую трудную.
Моей Элоа
Я сегодня опять вспоминал
И Мильтона, и чудо Инферно,
Но и Данте, и дух Белиал
Мне казались дурными чрезмерно.
Яростному католику — честь,
Пуританину строгому — тоже,
Но другая, хоть смутная, весть
Искушенному сердцу дороже.
Тот, кем наша Европа больна,
Шепчет злое и грустное всем он:
Над Вогезами — лжец Сатана
И над Грузией — мученик Демон.
Помнишь: Варенька Лопухина,
Строчек самых волшебных причина…
И в другого певца влюблена —
Только эта в Париже, — Дельфина.
Все чертила она: «Д. В. А.»
И смеялась, не веря кошмару:
Он с Нее написал Элоа…
Варенька превратилась в Тамару.
Ну а ты переходишь в кого?
Ни в кого: ты собой остаешься,
Встретила Сатану своего
(О, не Демона!) и не сдаешься.
Только сделали жертвы твои
(Гений сердца — великая сила!)
То, чего так хотелось Виньи:
Сатану Элоа искупила.
«Доносящийся с вокзала…»
Доносящийся с вокзала,
Заливается свисток,
Белый в воздухе платок,
Тот, которым ты махала,
Первым снегом стал…
Этот города квартал
Будет мне невыносимым,
Если не повеет Римом
Жизни встрепенувшейся
От тебя, вернувшейся,
Как весна, домой
В зимний угол мой.
«О, если суждено тебя мне пережить…»
О, если суждено тебя мне пережить,
Не только мне другой уже не полюбить,
Но (что мне до того, что волны в океане
Возобновляются) ты для меня желанней
Всего останешься, и, тело под землей
Забыв, на поиски уйду я за тобой.
«Жизнь, кто ты? Чей-то хитрый жест…»
Жизнь, кто ты? Чей-то хитрый жест —
Кому? и чей? Загадка эта,
Как ржавчина, меня разъест,
Пока я не добьюсь ответа.
Моя любовь, моя жена —
Увы, она не знает тоже,
Зачем ты мне и ей дана,
Жизнь, кто ты?.. Тишина. О Боже!
Так вот единственный ответ:
Когда сорвется почему-то
То слово (а другого, нет!)
И в небе миллионы лет
Промчатся, как одна минута.
«Пролетает моя звезда…»
Пролетает моя звезда,
Дорогая моя, вернись!
Ярко вспыхнула борозда,
И опять потемнела высь.
Но коснулась меня та
Погасающая черта.
Чуть коснулась, тихо звуча,
Легче ветра, острее меча.
Словно в рыцари посвящен,
Дальним холодом поражен,
Неиспытанной глубине
Я отныне всегда раскрыт,
И звезда сияет во мне
И в ночное небо летит.
«Райское дерево с чудными птицами…»
Райское дерево с чудными птицами
Тихо шумит надо мной.
Словно глаза под твоими ресницами —
Небо за чистой листвой.
Все это надо, и все мы охотники
С детства до счастья и грез.
Надо, чтоб выстрел (за лесом охотника)
Ветер оттуда донес.
Чтоб мотыльки продолжали кружение
Надо, цикада из сил
Чтоб выбивалась, — и чтобы прощение
Я наконец заслужил.
«Как называется, когда…»
Как называется, когда
Ничто душе не помогает?
Молчишь, как грешник, ждешь суда,
И вдруг свобода обжигает.
Как называется? Я сам
Не мог найти такое слово —
Оно должно бы по краям
Сиять, как голова святого.
«Что случилось с нечистым, дурным?..»
«Что случилось с нечистым, дурным?»
«Отойди, он на верной дороге,
Прошлому не угнаться за ним —
Человек очищается в Боге.
Это правда: с божественным слит
Я в любви. Злоба не тяготит,
И не надо законов и правил
(Ни к чему Моисей или Павел),
Если и для меня (за тобой)
Вечность бодрая, ум и покой…»