От действительности… краски, звуки
Утешают сами по себе,
Тщетно к нам протягивает руки
Предоставленный своей судьбе
Человек, родной, неповторимый,
Этот… Мы лелеем не его,
А не менее уже любимый
Вымысел таланта своего,
Хоть не раз образчика подмену
Так переживаем, как измену.
Умирая с рукописью (в ней
Смерти описание исправить
Надо было), слова чародей,
Пруст, поэта долг исполнил: славить.
Славить правду, как бы ни была
Сумрачна. И я ее в наряды
Не ряжу, и то, что ты светла, —
Правда, и чудовища и гады —
Правда, и борьба за жизнь мою —
Правда! Что ты делаешь? Пою!
Но откуда в сердце раздвоенье?
Разделяя тот и этот план
(Вдохновенье или наважденье?),
Как тебя я смею сквозь туман,
Все же пышный, все-таки словесный,
И разглядывать, и призывать,
Истины не приближая честной,
Как могу покорствовать опять
Замыслу неточному и звуку?
Муза так похожа на разлуку!..
Дом издательства на Моховой,
Дом (еще недавно) герцогини,
Дом «Литературы Мировой»,
Дом, пожалуй, Горького, отныне…
Издан был двухтомный каталог
С перечнем грядущих переводов.
И за два столетья кто бы мог
Всю литературу всех народов
Даже не перевести — прочесть.
Но великому безумцу — честь!
Хоть над ним посмеивался Ленин,
Оба знали, что все это хлеб
Для людей, чей голос обесценен
В дни, когда изголодался Феб.
Да и сами по себе работы
Над сокровищами всех веков
Стоят государственной заботы…
Блок и Сологуб и Гумилев,
«Цех», «серапионы» и Чуковский,
Белый и Замятин, Пяст и Шкловский,
Разве всех упомнишь… Ольденбург,
Сей декан блистательных ученых.
Много Ленинграду Петербург
Поставлял бойцов на перегонах —
От чудес, по манию царя
В оный век возникших на болоте,
До завоеваний Октября,
Как сегодняшнее вы зовете…
Слава родине на всех путях!
Не поговорим ли о царях?
Что от мощи глиняно-имперской,
От равноапостольных родов,
От монархии австро-венгерской,
Сей двунадесяти языков
Собранности в ловкой амальгаме,
Уцелело? Твой, Грильпарцер, стих
(Под Шекспира), вальсы (над волнами
Синего Дуная), Меттерних
(В памяти историка) и тени
Тех, чей сверхнационален гений.
Моцарт, Шуберт и Бетховен сам,
Музыки вселенской император,
Не чета, цари земные, вам…
Впрочем, уважает литератор,
За тобою следуя, Плутарх,
Благодетелей народной нивы,
Пахарей таких, как ты, монарх,
Чьи дела и бард вольнолюбивый
Верноподданническим «ура!»
Помянул… Еще бы — в честь Петра!
В глубине истории — корона
Кесаря (империи орел)…
Ведь ее уже во время оно
Ваш, Первосвященники, глагол:
«Несть бо власти аще не от Бога», —
Осеняет. Козней и коварств
Много в ней, но славы тоже много,
В новой или древней Книге Царств,
И недаром Данте и Виргилий
Рим и мир монарху подчинили.
Русских императоров мечта
О Константинополе, о прочной
Власти православного креста
Над Европой (только ли восточной?),
О единстве (только ли славян?),
Щит Олега на вратах Царьграда,
Сквозь аллегорический туман
Очень трезвое «Размяться надо
Великану, всю расправить грудь…»
Татарва, былины, водный путь!
Применительно к завоеваньям
Техники и социальных форм
Освежая древнее, воспрянем,
Жертвы засухи духовной! Корм
Дедов нам да будет на потребу,
Вновь добавочный подарен вес
(Вес религии) земному хлебу.
С грубой очевидностью вразрез,
Положили неспроста солдаты
Жизнь свою за други… Век двадцатый!
Я уже не смею свысока
Наблюдать, как маешься за делом
Важным. Твердая нужна рука,
Трезвый ум и… слава очень смелым!
Светский о духовный бьется меч,
И неправда в том и этом стане.
Знать бы, за кого костями лечь…
С Римом Алигьери в вечном плане
И с земли монархами — в земном,
И для нас не легче перелом.
Царь… Вожди… Чудовищное бремя!
Кто же свят на здешней высоте?
Не достойно ли и наше время:
Не гремит, лукавя, о кресте.
Цезарь Борджиа, Макиавелли,
Хищный и расчетливый хитрец,
И любые средства ради цели
Чуть ли не единственной: венец.
Или служат Промыслу и страсти
И не существует власть для власти?
Яд… Гроба… Воистину, орлом
Возносимый, но его когтями
Разрываемый, венчанный гном
Слушает стоящих за плечами
Управителей: «Казни! Ударь!»
Жалуется на своем на троне
И поэт: царь я или не царь?
Вольность милосердная, в загоне
Ты у государственных людей…
И не царь, конечно, — Царь царей…
18
Как величественно театрален
Разразившийся над Софьей гром!
Пламя свеч колеблется. Молчалин
Исчезает… Буря… И потом
В сердце нож: «Карету мне, карету!»,
Чтобы мы кричали: «Юрьева-а!»
И сплелись в одно в минуту эту
И Александринка, и Нева:
Там для Мельпомены храм из храмов,
Где Давыдов, Савина, Варламов.
Девочка молчит в одной из лож,
Роковым настигнутая зовом:
Будь как мы, лишь только подрастешь!
Мчатся сани в холоде лиловом,
Зрителей развозят по домам,
В окнах свет погас. А ей не спится.
Что же ты, дитя, забыла там?
Разве полумаски, полулица
Не прошли, как тени на стене?
Но ведь на великой глубине
Что-то есть бессмертное у музы.
Русский не об этом ли актер?
Как его учителя — французы
Первенство утратили? Не вздор
Из традиции еще сегодня,
Но особая у нас игра,
Как в литературе, где колодник
И его гулящая сестра
Сблизили с народными низами
Правду, выраженную словами.