Ведь и Пушкин — часто болтовня,
Но какие гимны или оды
Светятся для нас при свете дня
Самой восхитительной свободы.
Ясностью его и я лечусь
Исподволь, а здесь… одно мгновенье…
Почему-то мне про слово «Русь»
Захотелось сделать отступленье…
Почему? Но ясно почему:
Пушкин объяснение всему.
Все, что в малом противоположно,
Он сливает — или Русь и rus
Позабыть когда-нибудь возможно?
Это Запада тончайший вкус,
Наши озаряющий страницы.
Вот прорубленное в мир окно.
Это голос, наконец, столицы:
Rus и Русь сливаются в одно,
Это римские и наши села
Это — школа (и какая школа!).
Выйти к Пушкину… Какой абсурд!
Кто нё пробовал, а все-то мимо…
Так, пожалуй, верующий в Лурд
Рвется, заболев неизлечимо,
Как мы, обреченные, к нему…
Дорого в бессмыслице томящей
И ему виденье (не в Крыму
Дева на скале) сквозь «паки, аще»,
Звону арфы с трепетом поэт
Внемлет же (спасибо, Филарет!).
Чистота без ханжества… С момента
Нашей встречи вот о чем я нес
Боль, и в самом деле, сквозь треченто…
Сколько я страдал в долине слез,
Где суровы Эздры и Лойолы
Всех веков… Моя любовь дала
Чувство мне, что Пушкин не веселый,
А необычайный: ум без зла.
Тот, кого благословил Державин,
Не велик, а великодержавен…
Хорошо с традицией совпасть
Величайшей, и не помышляя,
Что совпал. Ничтожнейшая часть
Океана, церковь мировая,
Вижу я, что вот на склоне лет
Жил в тебе, не соблюдая правил
И не зная их, но вечный свет,
Тот, который и твоих наставил
Деятелей, — прямо в сердце бил
Мне: я возле Серафима жил.
Церковь утешает запредельным:
От привязанностей отучись,
Не грусти над раем самодельным,
Торжества нетленного дождись!
Что ж, моя любовь и не бывала
Темной прелестью ослеплена,
Я увидел с самого начала
Что, хотя для встречного она —
Женщина с земным очарованьем,
Жизнь ее — апостольство страданьем!
Смерть, когда еще… но и теперь,
Словно это час последний, ясно
После отреченья и потерь:
Надо было страннице прекрасной
Всю измерить силу чар своих
И невероятных дарований,
Чтобы скучно стало ей от них,
Чтобы суета существований
Легкой стала на ее весах,
Как развеянный по ветру прах.
22
Что в начале? Может быть, не слово,
А еще загадочнее: зов,
Нечто притяжения такого,
Что к нему из глубины веков
Бесконечности, как вздох ответный,
Долетает: слышу и лечу!
Междузвездный и междупланетный
Зов, подобный первому лучу
Солнца нового из млечной пыли
К будущему спутнику: не ты ли?
Умер тот, кому явилась ты,
Как позднее для меня, залогом
Истинной, духовной красоты,
Да еще в сосуде не убогом.
Никакой тебе не нужен скит,
Хоть с умершим и сегодня сердце
Больше, чем с живыми, говорит.
К самой верной, самой узкой дверце,
К одиночеству, не долог путь
Для услышавшей: «Себя забудь!»
С детских лет она почти стыдилась,
Что ступает по ковру из роз…
Лишь передо мной остановилась,
И какой-то голос произнес:
«Вот тебя достойная задача.
Все отдашь, все потеряешь… Так
Надо…» Подошел я, тихо плача,
Нищету ей подарил и мрак…
Жертва и спасение — вот тема
Нашей жизни, вот о чем поэма!
Звезды помогают умирать,
В чем угодно помогает навык:
Понемногу учишься летать
Там, откуда ни церковных главок
Не увидишь, ни дымящих труб,
Там, где не согреют, не накормят,
Где и черт, конечно, был бы люб —
Все же нечто и в какой-то форме…
Звезды… на ужасном их пути
Ничего… А ты — лети, лети!..
Жизнь уходит… вместе с городами
И морями проносись и ты
Медленно и быстро под звездами…
Градус широты и долготы?..
А подумать, как она вертится,
Крошечная данница больших,
И война хотя бы обратится
В колебанье пыли… Что, притих?
Страх по-арамейски, по-латыни
Молится, но холодно в пустыне
Той: и Богу в ней как будто нет
Места — уж такая ледяная…
Сколько солнц и мчащихся комет,
В даль неудержимо пролетая,
Ничего не встретят на пути.
Там попробуй подыши немного…
Что земля? Лети, лети, лети!
Не движение и не дорога
Это — угасания урок…
Ну попробуй, ну еще разок!
Что? Отвык от грусти, от природы,
От всего на свете? Да, отвык…
Ты в секунду постарел на годы,
Слишком грозен пустоты язык.
Чем ее заговорить, заполнить?
Если бы молитвой… Где слова?
Я не умер… Только ты припомнить…
Что припомнить?.. Да… жива, жива…
Ты еще жива… и благодатно
В бытии, полученном обратно…
Сердце учится любить людей,
Постигая: жизнь, какая малость!
Тем оно доступней и добрей,
Чем от ближних Чаще отрывалось…
Счастлив только тот, кому дано
Умереть, но чтобы… возвратиться…
Слишком ясно, пусто и черно
Там… Зияет небо Аустерлица…
Князь Андрей… Наташа бы могла
Выручить… не любит, не спасла…
Дым отечества… необходима
И разлука. Или же твои
Избы и усадьбы не из Рима
Гоголь видел ярче?.. Колеи
В океане грязи непролазной,
Плутовство, заносчивость и дурь,
Становой, акцизный и приказный,
А сейчас же за окном лазурь,
Станцы и капелла Ватикана,
Слава херувима и титана:
Микеланджело и Рафаэль…
Но, усталый от великих планов,
Грустно возвращается в отель
Слишком русский Александр Иванов…
Мюнхен Тютчева и наш Париж…
Не сильнее ли на расстоянье
Ты с детьми своими говоришь,
Грозное и бедное сиянье?..
Или здесь, на стороне чужой,
Твой изгнанник не навеки твой?
Величайшая земная тяга,
Голос родины уже одной
Для татарина и для варяга
И для всех, кто выношен тобой…
И недаром все-таки Микула
Селянинович богатыря
Пересилил… Ты не обманула,
Деревенская еще заря:
Хорошо, что где-то и Рассея
Возле незабвенного лицея.