Сердце человеческое… злость…
Хищника и праведника драма…
«Бой за самку или же за кость,
Древний, до потопа, до Адама,
До сознания и в наши дни…»
«Неужели все-таки напрасно
Приходил?..» — «Не надо, не кляни,
Добрым и сочувствовать опасно:
Как проситель или бедный гость,
На земле они не то что злость».
Каждый перед вами на колени,
Люди пойманные, должен стать…
Словно нет у слишком многих тени,
Продолжающей на всем лежать
Что-то на пороге преступленья
(Ранить, изнасиловать, убить).
Есть у добродетели мгновенья,
О которых страшно говорить…
Только даже с памятью короткой
Не забудь, что братья за решеткой
Все, и призывая, и кляня,
К небесам протягиваем руки.
Каждого сейчас и до меня
(И потом) одни и те же муки
В бесконечности страстей и лет
Донимают, доводя до гроба,
Да и там, последний застя свет,
Страшная на жертву смотрит в оба.
Тщетно умирающий хрипит,
Перед ним насмешница стоит,
Утешая: я не умираю,
Деточек твоих не брошу я,
Не стремись к потерянному раю,
Всюду я: и древо, и змея.
Я прекрасна и многоголова,
И судьба твоя — не мой ли труд?
Я ведь тоже нечто вроде слова:
Спесь, и лень, и ложь, и злость, и блуд,
Лесть и месть, и больше, больше можно…
Каждая головка односложна.
10
Выплеснула, новая волна
Разыгравшаяся новых ссыльных,
С европейского приносит дна
Всякое. Вместить даров обильных
Лагерь наш не сможет скоро. Там,
Где прошла война, семья осталась
Потерпевших, выброшенных к нам…
Для такой-то бури, право, малость
Жалобы, не счесть уже разлук —
Скорбных, как негромкий плача звук.
Тюрьмы переполнены. Одеты
Кто во что. Бледны, едят нивесть
Как. Битком набиты лазареты
Ранеными. Не большая честь
И сейчас на воле оставаться,
Быть здоровым, сытым, у властей
На счету хорошем… Не годятся
Для меня в герои, наших дней
Те, кого не возмущает лозунг:
«Доконать, не мешкая: Endlosung!»[35]
Как свою, старайся жизнь страны
Изнутри угадывать. Богатым,
Власть имущим из-за их стены
Дна и не увидеть. С бедным братом
Или несвободным то поймешь,
Что важнее громовых событий…
«Hitler, heil!» И встречное: «Даешь
Гитлера!» Но тише: «Помогите» —
Робости настойчивый призыв,
Горя безутешного мотив.
Человек не спит. Ему в палате,
Где стоят в тяжелой духоте
Узкими шпалерами кровати,
Дети грезятся, жена. Мечте
Храп и кашель не мешают. Вместе
Брошенные (так ягнят и кур
На телегу взваливают), мести
Не тая, своих спасенных шкур
Целость благодарно, ощущая,
Люди очень скромные, из края,
Где в лесу гверилья и в горах,
Спят тяжелым сном. Седой, усатый
Говорил со мною о хлебах,
О скоте… Сапожник — слева пятый,
Дальше слесарь, плотник, дровосек,
Дальше… Югославии не стало.
Заточенье, ссылка… Не навек.
Живы все-таки. На одеяло
Жилистая брошена рука
Пленника и тоже едока.
Мы на воле нашего соседа
Знать не знаем. Умер? Ну туда
И дорога. Нам чужие беды
Лишь помеха, а своя беда
Редко достигает нужной силы,
Чтоб глаза раскрылись, чтобы дух
Захватило. У своей могилы
Рассуждаем с важностью: лопух
Вырастет, и ничего не будет,
Или кто-то для Суда разбудит?
Надо, чтоб ошеломило, чтоб
Острое до кости прохватило,
Чтобы заперли при жизни в гроб
И в испуге чтобы ясно было,
Как похожи друг на друга ты
И другой в лишениях и бедах.
Упадешь сначала с высоты,
Будешь об удобствах и обедах,
Как на воле, думать. Только здесь
Выбор невозможен. Быстро весь
Лоск самодовольства и достатка
Потускнеет, хоть сильны и тут
Тени социального порядка:
Например, богатые живут
Лучше, бедные похуже. Глупый,
Но с дипломом, им все так же горд,
Так же тягостны живые трупы,
Так же утомляют харь и морд
Выраженья, но вблизи, вплотную,
Сквозь большую мерзость основную,
Видишь с благодарностью такой,
О которой не мечтал бы раньше,
Луч, конечно, тоже основной:
Несмотря на их потребность клянчить,
Друг на друга доносить и быть
Очень злыми, да, они, вот эти,
Не без добрых качеств, и простить
Многое испорченные дети
Позволяют даже и тюрьме,
Если только ты в своем уме!
Строгая фигура Самуила
(Председатель Бога самого),
Ты и христианство вдохновила,
И ведешь левита своего.
И, как тень твоя, уже не вера
И не благо, — странник роковой
С жребием и грустью Агасфера
Ходит, ходит по земле чужой,
Отдохнуть присядет и застонет…
Даже смерть его, как люди, гонит.
Но когда я слышу: «Тель-Авив», —
Что-то настигает дорогое —
Древний и торжественный мотив —
Время и пространство мировое!..
Да, они построят новый дом,
Кровью искупающий искупит.
И Россия, ныне и потом,
Затаенной правды не уступит,
И увижу я над этим всем
Посох и дорогу в Вифлеем.
Иудей… ему дано такое,
Рядом с чем опасности войны —
Детская забава, я. Вдруг о Трое,
О сгорании любой страны
Забываешь, вглядываясь в это
Воплощающее «не убий!».
В ночь зловонную любого гетто,
В грозную решимость: всех Россий,
Всех Германий вынести погромы…
Вот, арийцы, старый ваш знакомый.
Вот венецианского купца
Внук достойный или Мордухая,
Унижали вы его отца,
Деда, прадеда…Не забывая
Ни одной обиды и любя
Вас, как ненавидящий умеет,
Он такое знает про себя,
Иов, что невольно вас жалеет,
Как богатых бедных… Над собой
Бездны он не видит ледяной!