Витаутас Юргутис показал племяннику кулак. Винце втянул голову в плечи. Он прекрасно видел, сколько неприятностей доставил и капитану, и председателю, не говоря уже о маме с папой и дедушке Доминикасе.
— Товарищ председатель! — вдруг на что-то решившись, крикнул капитан. — Тогда… тогда разрешите продолжать промысел с «зайцем» на борту…
Председатель помолчал и уже не так грозно спросил:
— Где он теперь?
Капитан метнул быстрый взгляд на Винце и… соврал:
— На камбузе. Картошку чистит.
— Ну, и шут с ним, — вздохнул председатель. — Пусть чистит.
Капитан закурил, глубоко затянулся дымом и повернулся к племяннику:
— Долго будешь стоять? Или не слыхал, что сказал председатель?
Винце выскочил из радиорубки.
— Присмотри, Марионас, чтоб он всю ночь чистил картошку, — велел мне капитан. — Наказание есть наказание.
— Но… — начал было я, но Юргутис оборвал меня на полуслове:
— Выполняйте приказание, товарищ Грабаускас!
Не будешь ведь осуждать человека лишь за то, что он — молодой капитан. Знамо дело, нелегко нашему Витаутасу Юргутису. Потому и прорывается у него порой злость там, где можно просто, по-человечески сказать. И горячится он не к месту, и Винце так жестоко наказывает без надобности. Председатель далеко, а здесь, на траулере, мы все свои, можно ладить и без этих строгостей…
Однако приказ капитана — закон. И обойти его как столб, по образному выражению Владаса, нельзя. Но и моряк не лыком шит. Он, выполняя приказание, всегда должен думать, как лучше это сделать. Потому-то я вроде бы и не нарушил закон, послав Винце в свою каюту спать. А сам засел чистить картошку. Взгляните только, какой из Винце камбузник! Одна беда, да и только. Ведь всю картошку переведет на квадратики и кубики.
Так успокаивая себя, я и просидел с ножичком до самой полуночи.
ЗАГОВОР
Винце открыл глаза и долго лежал, соображая, где он находится. Только что он видел во сне свой дом и маму, жарившую на кухне ароматные картофельные оладьи. Оладьями действительно пропах весь траулер. И Винце, вспомнив, что произошло, с тяжелым вздохом отправился на камбуз.
— Как спалось на матросской койке? — спросил я, угощая Винце горяченькими оладьями.
Винце ел за семерых.
— Ты — настоящий друг, Марионас, — сказал он. — И я никогда не назову тебя Марите. Ни в море, ни на берегу. И этому… Как его… Владасу не позволю.
Я согласился, что Винце прав, но засомневался, каким образом мой юный друг заставит Владаса отказаться от всех этих дурацких шуток. Винце задумался и ответил, что мы сделаем это общими усилиями. Вдвоем. Он и я.
— Но как?
— А ты не откликайся, когда он назовет тебя Маритей, — посоветовал Винце. — Позже я еще что-нибудь придумаю…
Тут на камбузе появился кэп. Увидев, что Винце уплетает оладьи, он молча убрал из-под его носа тарелку, отыскал взглядом ящик с картошкой, ногой пододвинул его к Винце, собственноручно всучил ему нож и вышел.
— Капитан… — я выскочил за ним на палубу, — ведь Винце — не первый… И не последний… Во все времена мальчишки стремились тайком проникнуть на суда. Это у них в крови…
А Витаутас Юргутис строго ответил:
— Думаю, что этот будет последним.
Пришлось мне несолоно хлебавши вернуться на камбуз.
— А еще дядя, брат папы, родной сын дедушки, — грустно сказал Винце. — Представляешь, Марионас, какова моя жизнь с таким родичем?
— Представляю, Винцентас, — вздохнул я.
— А что еще будет, когда вернусь домой… — продолжил Винце. — Дедушка, понятное дело, сразу же за ремень. Современная педагогика для него не существует. Дедушка ничего не смыслит в новейших достижениях воспитательной науки. Он признает лишь одно средство воздействия — ремень…
— Ужас! — вырвалось у меня.
Винце усердно искромсал большую картофелину и бултыхнул в кастрюлю ее ничтожные остатки.
— Для него специально неоднократно по телевизору объясняли, что лупить детей ремнем не педагогично, — рассуждал между делом Винце. — А что толку? Дедушка только ухмылялся. Я, мол, своих ребятишек с малых лет ремешком воспитывал, и вот какие славные рыбаки выросли. Это он о папе и… и капитане. А нынче, когда согласно всяким педагогиям детишек портят, из них только оболтусы получаются.
— Что ни говори, а оболтусов встречать приходится, — поддержал я деда Доминикаса. — Но ты, Винцентас, во всех отношениях на них не похож, а дедушка, видимо, не подумал, что каждый ребенок требует к себе индивидуального подхода. Одному, смотри, действительно требуется всыпать березовой каши, а другого можно и добрым словом воспитать.
— Конечно же, папа начнет мораль читать, — продолжал Винце свою мысль. — «Что ты наделал? Маму чуть в могилу не загнал…»
— С отцом, думаю, будет полегче…
— Легче-то легче, да кому приятно проповеди выслушивать? — возразил Винце.
— Проповеди иногда помогают, — ответил я, но мой друг даже на дыбы встал:
— И не говори, Марионас! Лучше уж на камбузе картошку чистить, чем…
Тут уж не выдержал я:
— Не обучен ты, Винцентас, полезный продукт беречь. У картошки все витамины под кожурой. А ты… Ты что делаешь?! Тебе что, никогда раньше не доводилось картошку чистить?
— Я же не девчонка, — даже обиделся Винце.
— Ну, если ты так рассуждаешь, Винцентас, то напрасно в море стремился, — упрекнул я его.
— Не думай, что я сюда… картошку чистить пробрался, — отрезал Винце. — У меня здесь поважнее дела есть.
— Ты вроде обещал о них поведать, — напомнил я.
Вторично честного слова моряка Винце у меня не потребовал. И тут же раскрыл всю подноготную своего побега: рассказал о классном сочинении, Всезнайке, стычке с ним и ее последствиях…
— А оладьи? — вдруг спохватился Винце. — По-моему, команде уже пора завтракать.
Я взглянул на часы.
— Картофельные оладьи свой настоящий вкус и аромат приобретают лишь тогда, когда, облитые сметаной, положенное время потомятся в духовке, — назидательно сказал я. — Итак, через десять минут — завтрак.
Винце еще усерднее стал строгать картошку.
— Может, уже хватит, Винцентас? — Я попробовал дипломатично остановить его.
— Нельзя, Марионас… Еще нагрянет капитан… Сам знаешь мое положение…
— Ты, Винцентас, хотя бы витамины побереги, — попросил я. — В море они очень нужны организму.
Винце попробовал чистить бережливее, но ему явно недоставало опыта. Правда, срезанная кожура стала чуть-чуть тоньше, а квадратики очищенной картошки — немножко побольше.
Вскоре за тонкой переборкой, которая отделяла камбуз от салона, послышались тяжелые шаги, голоса. Винце многозначительно взглянул на меня:
— Помни наш уговор, Марионас!
Окошечко, через которое я подавал в салон блюда, приоткрылось. В нем показалось любопытствующее лицо Владаса. Матрос шумно потянул носом:
— Салют, Мария! Запахи твоих оладьев просто с ног сшибают. Нагружай самую большую порцию!
Я молча занимался кастрюлями.
— А как обстоят дела у известного морского «зайца»? — гремел Владас. — Получится из него хороший камбузник, Марите?
Я сунул ему под нос тарелку с оладьями, захлопнул окошко и гордо поглядел на Винце.
— Правильно, Марионас! — одобрил эти действия мой друг — заговорщик.
Вскоре Владас по давней своей привычке сунул в окошечко пустую тарелку.
— Вкусно! Подбрось еще несколько штук, Марите.
Я молча положил ему полную тарелку румяненьких оладьев. Владас внимательно взглянул на меня:
— Неужто язык проглотил, Марите?
Я захлопнул окошко и расслышал горячий шепот Винце:
— Он что же… всегда так?
— Как? — не понял я.
— Так много ест?
— Всегда, — кивнул я. — За двоих. А иногда и за троих. Но и вкалывает на палубе за троих…
— Все! — категорично заявил Винце. — С этой минуты Владас будет получать лишь то, что положено по норме. И ни на грамм больше.