Через окошко я подал Винце горку мисок, он выстроил их на столе, рядом разложил ложки и вилки, а посередке устроил большую кастрюлю с супом. Потом отнес две тарелки с нарезанным хлебом. Взглянув из камбуза на стол, я остался доволен «сервировкой». Еще бы вазочку с букетом — и вот вам плавучий ресторан первого класса…
Появился и первый посетитель «ресторана». Конечно же, Владас. Да только сегодня его просто не узнать: побрит, расфранчен, даже при ярком галстуке, на котором раскрашенная в неимоверные цвета обезьяна бьет в пестрый барабан. А какой вежливый и почтительный! Одним пальцем постучал в приоткрытое окошко камбуза, дружески прогрохотал:
— Чем сегодня потчевать будешь, Марионас?
Я с достоинством показал на стол. Владас нисколько не удивился, будто всю жизнь восседал за сервированным столом на «Дивонисе».
— Видишь, Марий, после шторма и купанья у меня в брюхе точно стая голодных псов расплодилась, — разглагольствовал Владас. — Никак не придумаю, чем бы им заткнуть пасти.
— Смотри, чтоб они твой желудок не съели, — снова кивнул я в сторону стола, приглашая отведать первое.
Владас не шелохнулся. Стоял с улыбочкой, будто кого-то поджидая.
Насвистывая модную песенку, перешагнул комингс салона тралмейстер Антанас Паулюс. Тоже приоделся, как на парад: под новым пиджаком — белая рубашка. Увидев Винце с тряпкой в руке, сообщил ему, как ровне:
— Трески заграбастали — во! А кру-у-упная! — раскинул руки. — Если и вторым заходом столько поднимем, придется в порт топать. Трюм, как пить дать, загрузим, а крупную треску приказано в свежем виде на рыбозавод доставить.
— Тьфу! Тьфу! Тьфу! — ввалившись в салон, трижды сплюнул Феликсас Вагнорюс, веривший в разные приметы и предрассудки. — Ну, кто тебя просил языком трепать! Сглазишь…
При взгляде на сегодняшнего Феликсаса никак не скажешь, что он работает в машинном отделении и даже в салон приходит весь в масле, как черт. На этот раз второй механик так умылся, что блестел, как камбузная кастрюлька… Что за чудеса происходили на «Дивонисе»?
— Верьте моему слову, хлопцы: вот этот ужин — последний в этом рейсе, — продолжал предсказывать Паулюс.
Эти слова тралмейстера точно нож в сердце Винце: если исполнится предсказание Паулюса — а наш тралмейстер в таких случаях редко ошибается, — то уже завтра Винце предстанет перед суровым судом своих домочадцев… Ох, и не завидую я своему другу! Сам был мальчишкой, знаю, чего стоит возвращение блудного сына под отчий кров. Да еще после этакого переполоха.
В точно назначенное время в салоне появился капитан. В парадном мундире, торжественно и по всем правилам он занял свое место за столом, пригласил садиться остальных. Только мы с Винце трудились.
Когда мы подали на стол второе, необыкновенное молчание в салоне нарушил Владас.
— О Бангпутис всемогущий, со множеством своих помощников! — пророкотал он. — Цеппелины![9] И даже со шкварками! Марий, человечище, ты — кудесник камбуза, величайший кок из всех великих мастеров кулинарного искусства!
Капитан укоризненно взглянул на матроса. Владас вспыхнул и уставился в тарелку.
После ужина капитан похвалил меня за цеппелины. Я ответил с достоинством:
— Благодарите камбузника Винцентаса Юргутиса, капитан. Он чистил и тер картошку.
Все наперебой стали благодарить Винце. И только капитан, родной дядя Винце, ни слова не произнес. Винце молча убрал посуду. Но никто не поднимался из-за стола. Это насторожило меня. А Винце просто струхнул. Но вот капитан встал, одернул парадный мундир и обвел взглядом малочисленную команду «Дивониса». Мой бедный камбузник так и застыл в уголке салона с тряпкой в руке.
— Винцентас Юргутис, тайно сбежав из дому и пробравшись в трюм «Дивониса», поступил, честно говоря, по-свински, — сказал капитан. — Однако не в наших флотских правилах вечно судить человека за один-единственный проступок, — продолжал он, уже мягче поглядывая на племянника, который непроизвольно комкал в руках тряпку. — Тем более в море, во время шторма, Винцентас вел себя как настоящий моряк и даже первым бросился на помощь попавшему в беду товарищу…
Владас медведем вывалился из-за стола и по-мужски облапил Винце. Потом, повернувшись к капитану, как загрохотал из пушки, захлопал в ладоши. Аплодировала вся команда. И, конечно же, в первую очередь я. Винце то краснел, то бледнел. Но его глаза светились от счастья.
Когда аплодисменты смолкли, капитан шагнул к Винце:
— Экипаж «Дивониса» решил с этого момента считать тебя, Винце, восьмым членом нашей команды…
Он хотел пожать руку племяннику, но Винце уткнулся лицом в парадный мундир капитана. Узенькие его плечи вздрагивали… Рыбаки, как по команде, выскользнули из салона. Я тихонечко прикрыл окошко камбуза.
ВОЗВРАЩЕНИЕ МОРЯКА
Потом был аврал. Предсказание тралмейстера Антанаса Паулюса сбылось: мы забили трюм крупной треской и даже часть улова сложили в ящик на палубе. Ночью Винце, в последний раз укладываясь на матросскую койку, жалобным голосом попросил:
— Если ты, Марионас, настоящий друг, то проводи меня завтра домой.
— Струхнул? — удивился я. — Шторма не испугался, товарища спас, а здесь…
— Не то чтобы струхнул… — вздохнул Винце. — Просто не переношу душеспасительных разговоров и слез.
— Так меня… вместо громоотвода берешь?
— Почти… — согласно кивнул восьмой матрос «Дивониса». — При постороннем они… постесняются… Понимаешь?
Я прекрасно понял. И все-таки спросил:
— А позже? Когда я уйду?
— Когда ты уйдешь, первая вспышка гнева уже выдохнется. Понял?
— Понял…
И вот мы с Винце сошли с автобуса невдалеке от дома Юргутисов. Винце сознался, что у него чуть-чуть трясутся колени. Может, от того, что, пробыв столько времени в море, он отвык ходить по суше? Ведь и у старых морских волков, после длительного плавания сошедших на берег, иногда слабеют колени и их пошатывает…
Домой Винце не спешил. Он вдруг вспомнил, что должен сказать мне что-то очень важное, но никак не находил нужных слов. Наконец высказался:
— Знаешь, Марионас, будь я на месте начальника всех рыбаков, я бы открыл школу судовых коков, а их учителем назначил бы тебя. Тогда все рыбаки…
— Винце! — Кто-то окликнул его по имени.
Винце обернулся на голос и нахмурился:
— Нида… Только ее здесь и не хватало! Подожди минуточку, Марионас…
Он поправил на плече спортивную сумку и шагнул навстречу Ниде.
— Здравствуй, — сухо сказал он.
— А Всезнайка говорил, что ты пропал, — сообщила Нида.
— Твой Всезнайка только хвастается, что все знает, — хмыкнул Винце. — Я был в море.
— На корабле? — удивилась Нида.
— На корыте, — отрезал Винце.
Нида не хотела ссориться, не выяснив всех обстоятельств. Ее разбирало любопытство, потому она и не обиделась. Только спросила:
— А кто это с тобой? Может, соизволишь познакомить?
— Марионас Грабаускас. Кок нашего рыболовного траулера, — сделав ударение на слове «нашего», сказал Винце.
— Кто-о? — не поняла Нида.
— Кок. Или, по-сухопутному, повар.
— Повар? — На лице Ниды, казалось, даже веснушки подпрыгнули от удивления. — Тогда знакомить не надо.
— Пока, — сказал Винце, небрежно кивнул Ниде и вернулся ко мне. Ему было горько от того, что Нида не пожелала знакомиться с каким-то поваром.
Много позже я узнал, какое большое значение для Винце имел этот разговор и сколь много он решил. Винцентас еще раз убедился, как не идут Ниде веснушки, и в тот же миг сказал себе, что обязательно сам станет коком…
Мы пошли дальше, и я спросил о Ниде:
— Та самая?
— Да. Даже стыдно вспомнить… — улыбнулся Винце. — А веснушчатая! Как сорочье яйцо.
— Я тоже веснушчатый, — напомнил я.
— Да ну? — удивленно вскинул брови Винце. — Я и внимания не обратил…
Он пристально вгляделся мне в лицо.
9