По кораблю пронеслись тревожные сигналы пожарной тревоги. Все пришло в движение. По палубе стремительно раскатывали шланги, и вот уже первые упругие струи воды ударили в подбашенное отделение.
И тут произошло, казалось, непоправимое.
Мощный взрыв в районе носовых крюйт-камер, хранивших двенадцатидюймовые заряды, разметал людей. Упругий столб пламени и дыма взметнулся на высоту до трехсот метров. Как фанеру, вырвало стальную палубу за первой башней. Передняя труба, носовая рубка и мачта словно испарились, снесенные гигантским смерчем. Повсюду слышались крики и стоны искалеченных людей. За бортом «Марии» барахтались в воде выброшенные за борт ударной волной оглушенные и раненные матросы. К «Марии» спешили портовые баркасы.
В грохоте рушащихся надстроек метались офицеры и механики. Полуослепшие от бьющего в глаза огня, полузадохшиеся от едкого порохового дыма, они, пытаясь спасти то, что возможно, отдавали команды:
— Затопить погреба второй, третьей и четвертой башен!
— Принять шланги с баркасов! Доклады были малоутешительными:
— Освещение потухло! Электропроводка сорвана!..
— Вспомогательные механизмы не действуют! Паровая магистраль перебита!
— Пожарные насосы не действуют!
Горящие с гудящим пламенем длинные ленты артиллерийского пороха бенгальскими огнями рассыпались по палубе, вызывая то здесь, то там новые очаги пожара. Люди стремительно бросались к месту опасности. В дело шло все — одеяла, бушлаты, вода. А тут еще ветер гнал пламя прямо на еще не тронутые взрывом надстройки и башни.
— Завести буксир на портовый пароход! — скомандовал старший помощник. — Повернуть корабль лагом к ветру!
К семи часам утра людям показалось, что опасность миновала: пожар начал стихать. «Мария» накренилась, не имела дифферента на нос. Появилась какая-то надежда спасти корабль.
В семь часов одну минуту новый, еще более страшный, чем первый, взрыв потряс «Марию». Нос ее стал уходить под воду. Дрогнула задняя мачта, описывая в небе полукруг, и, перевернувшись вверх килем, «Мария» легла на дно.
Над бухтой пронесся крик ужаса. Корабли и баркасы поднимали из воды тех, кого еще можно было спасти.
К вечеру стали видны ужасающие размеры катастрофы: погиб один из сильнейших кораблей. Инженер-механика, мичмана, двух кондукторов, 225 матросов убитыми потерял русский флот в этот роковой день. 85 тяжело раненных и обожженных моряков надолго, а многие навсегда покинули строй. Остальных членов команды «Императрицы Марии» удалось спасти.
Крылова долго преследовали страшные картины случившегося: «…В палубах, наверное, была масса убитых и обожженных… в полном мраке там царил неописуемый ужас… Вы скажете, что это мои фантазии, — да, но основанные на сотнях (более 400) показаний экипажа «Марии»…»
«КТО МОГ ПРОНИКНУТЬ В КРЮЙТ-КАМЕРУ?..»
Перед комиссией один за другим проходили люди. Все, кто хоть в какой-то мере мог прояснить случившееся.
Вопросы, задаваемые свидетелям, часто повторялись. Но лишь потому, что найти вразумительный ответ на них было почти невозможно.
— Кто мог проникнуть в крюйт-камеры, где хранился боезапас?
— На линкоре имелось два комплекта ключей от нее. Один, как положено, хранился, другой был «расходным».
— Что значит «расходным»?
— Он находился у старшего офицера и утром разносился дежурным по погребам.
— Кому еще выдавался на руки этот комплект ключей?
— Старшим башен или дневальным у погребов.
— И какое время он у них находился?
— Весь день до семи часов вечера или до окончания работ.
— Кому сдавались после этого ключи?
— Дежурному по погребам унтер-офицеру. А тот отдавал старшему офицеру.
— Где же в это время находился тот комплект ключей, который хранился «как положено»?
— Под охраной. И считался неприкосновенным.
— Был ли порядок хранения ключей обусловлен приказом по кораблю?
— Нет, такого приказа не было.
— Как — не было?
— Порядок установили в связи со сложившейся традицией…
Когда были опрошены десятки людей, Крылов сказал коллегам:
— А вы знаете, у меня сложилось впечатление, что для того, чтобы пройти в крюйт-камеры, вообще не нужно было иметь никаких ключей. Причем доступ к зарядам был возможен в любое время дня и ночи.
— Каким образом?
— Судите сами. Люки бомбовых погребов снабжены крышками, которые должны быть всегда заперты на замок. На «Марии» же они не только не запирались — их не было совсем.
— Куда же они делись?
— Выясняется одно таинственное обстоятельство: их сняли под предлогом, что для удобства ручной подачи снарядов над люками были поставлены столы с отверстием…
— Час от часу не легче!
— А все это означает, что бомбовые погреба всегда открыто сообщались с крюйт-камерами. А в бомбовые погреба можно было запросто проникнуть, минуя запертый люк, из самой башни. Кроме того, в этой башне существуют лазы, через которые можно пройти к нижнему штыру. Штыр этот окружен кожухом. Помещение штыра отделяется им от крюйт-камеры. В кожухе же есть горловина из крюйт-камеры, закрываемая дверцей.
— Значит…
— Это еще не все… На «Марии» эта дверца не только не имела замка, но была снята совсем во всех башнях. Значит, из помещения штыра любой человек мог преспокойно проникнуть в крюйт-камеру…
— Это только ваши предположения?
— Нет, это объективные данные. Впрочем, мы все это можем проверить у свидетелей.
— Кого вызовем?
— Начнем с Урусова. Как-никак он старший артиллерийский офицер корабля.
УСТАВ И ЖИЗНЬ
Старший лейтенант князь Урусов казался безнадежно равнодушным и к тому, что произошло, и к тому, что его сейчас допрашивают. Видимо, переживания и боль последних дней что-то надломили в его душе. Отвечал он монотонно, словно повторяя уже не раз рассказанное им другим:
— Да, я старший артиллерийский офицер корабля… То, что предполагает господин Крылов, правда. Люк в крюйт-камере из бомбового погреба действительно не запирался. Я не помню, была ли сделана крышка и, следовательно, предполагалось ли запирать ее. Подробности сейчас не вспомнишь, — Урусов удрученно развел руками, — все происшедшее — как дурной сон… Но, вероятно, я просто не приказывал эту крышку сделать или приказал снять ее.
— Для чего?
— Через люк производилась ручная подача зарядов. Для облегчения ее над люками были сделаны деревянные столы с отверстиями для подачи.
— Но ведь все это открывало доступ возможному злоумышленнику в погреба.
Урусов тяжело вздохнул.
— Врать не хочу, но этому обстоятельству я не придавал значения… Вернее, — уточнил он, — не подумал об этом…
Члены комиссии переглянулись. Версия Крылова подтверждалась даже в мелочах.
— Но как такое все же стало возможным? — спросил Крылов вызванного после Урусова старшего офицера, капитана 2-го ранга Городысского.
Тот усмехнулся:
— Устав — это устав, а жизнь — это жизнь. Требования устава подчас расходятся с требованиями, предъявляемыми каждой минутой жизни корабля. Попытки совместить их у нас, на «Марии», почти всегда были болезненными и производили впечатление тормозящего дело педантизма…
— Вот и попробуй разберись во всем этом! — ворчал Крылов, когда Городысский покинул каюту.
Но разобраться «во всем этом» было необходимо, и комиссия продолжала работу.
МАСТЕРОВЫЕ С ПУТИЛОВСКОГО
— Кто, кроме членов команды, бывал на корабле?
— На «Марии» немало незавершенных работ. Поэтому, когда линкор стоял на якоре, на нем работало до ста пятидесяти мастеровых от разных заводов.
— Какие работы были так или иначе связаны с погребами? Особенно с первой башней?