Что значили эти 60 тонн пушнины в долларах, я понял только в Портленде. Теплоход доставили для выгрузки к особому причалу, пушнину выгружали в специальный товарный состав. Каждый вагон тут же пломбировали. Со всех сторон вагоны окружили полицейские. На палубе около трюма тоже стояли полицейские. Портлендские газеты писали, что на деньги, вырученные от продажи привезенной пушнины, можно купить 100 пароходов типа «либерти».
После выгрузки на борту нашего теплохода побывал губернатор штата Орегон. Ему мы с удовольствием вручили подарок от экипажа — бурого медвежонка, изрядно выросшего за те три месяца, что он пробыл у нас на борту. С губернатором приехали газетные корреспонденты и фотографы. Во время церемонии вручения подарка после обмена соответствующими любезностями губернатор спросил:
— Как зовут медведя?
— Второй фронт, — ответил я, хотя медведь носил традиционное русское прозвище «Мишка».
Губернатор усмехнулся, посмотрел на журналистов. Шел 1944 год. Открытие второго фронта по-прежнему оставалось делом чрезвычайной важности. Многие американцы были настроены благожелательно и требовали скорейшего открытия второго фронта. Но находились и яростные противники.
Вручить подарок оказалось нелегко. Вызвали бригаду охотников, и они с большим трудом связали медведя и погрузили на машину. Губернатор вскоре передал его в зоопарк, и там медведь получил новое имя — Большое Несчастье. Видно, Мишка остался верен себе.
КОРАБЛЬ ИДЕТ ДАЛЬШЕ
Не стану описывать все рейсы, совершенные нами из США с паровозами: во многом они схожи. Расскажу о событиях, прочно осевших в памяти.
Ожесточенные бои продолжались. На дальневосточных морях немцев вроде бы и в помине не было, а наши теплоходы и пароходы продолжали гибнуть от рук неизвестного противника. Многие моряки нашли себе могилу на морском дне. Японская военщина продолжала вести себя нагло, препятствуя всеми силами советскому судоходству.
Как-то вечером в мою каюту постучался Константин Васильевич Рычков, назначенный помощником по политической части. Во время войны морские походы, как известно, требуют особого внимания, капитану не так уж часто приходилось бывать с экипажем. Да и на стоянках в США надо быть начеку. Помполит — большая помощь. Константин Рычков сразу пришелся мне по сердцу. В этот вечер мы долго сидели с ним.
Начало нашего рейса прошло благополучно. В Охотском море шли в густом тумане, не видно даже впередсмотрящему на баке. Неслышно, крадучись, нападает на мореходов извечный враг — туман. Еще недавно горизонт был чист, светило солнце, но стоило перемениться ветру — и все наглухо окутала белая пелена. Туман давит грудь, глушит звуки. Натягиваются, как струна, снасти, все судно покрывается крупными каплями влаги. И нервы тоже натянуты до предела.
Сутки я почти не сходил с мостика и, когда вышли в Охотское море, решил попить чайку и отдохнуть. Электрический чайник начал полегоньку посвистывать, а я в предвкушении чаепития перелистывал газеты, полученные перед отходом.
Звякнул телефон, засветилась зеленая сигнальная лампочка.
— Константин Сергеевич, — раздался в трубке голос радиста Лукьянчикова, — вызывает «Шатурстрой». Как быть?
— Не отвечать, — распорядился я и хотел повесить трубку. Нарушать радиомолчание строго запрещалось.
— Константин Сергеевич, «Шатурстрой» очень просит.
— Не отвечать, — повторил я. — Вы сами хорошо знаете наши правила.
Радист сказал «есть» и повесил трубку. Однако через три минуты снова загорелась лампочка на моем столе.
— Товарищ капитан, «Шатурстрой» настойчиво повторяет вызов, говорит…
— Запрещаю отвечать! — оборвал я. — Ваша настойчивость, Сергей Алексеевич, переходит рамки…
— У них умирает человек… несчастный случай!
Я ответил не сразу. Закурил сигарету, подумал. Не так-то просто принять решение в этих условиях.
— Ладно, Сергей Алексеевич, отзовитесь.
Телефон звякнул в третий раз.
— У них нет врача. Капитан просит подойти и взять больного, — выпалил радист, — дорога́ каждая минута.
Наступило время действовать. Я вышел на мостик.
Туман, казалось, стал еще плотнее. Локаторов в то время на наших судах не водилось, только радиопеленг давал возможность найти пароход в молочном море. Повернули на обратный курс. Полчаса прошло в напряженном молчании.
— Слышу шум винта! — закричал невидимый в тумане матрос.