Но все оказывается наоборот. Старший лейтенант Самочадин, чтобы в этот святой час не тревожить экипаж излишними звонками и объявлениями по трансляции, использует меня на всю катушку.
Рассыльный! Отнесите штурману «Извещения мореплавателям».
Рассыльный! Передайте…
Рассыльный…
Рассыльный!
К концу дежурства мне уже кажется, что у меня нет и никогда не было ни фамилии, ни имени, ни прошлого, все поглотило это хлесткое, как выстрел, слово.
Наконец сменяюсь и устало бреду в кубрик с твердым намерением тотчас же завалиться спать, благо после вахты это разрешается. В темпе раздеваюсь, взбираюсь на свою верхнюю койку под трапом, но, как ни стараюсь, долго еще не могу уснуть. Должно быть, переутомился.
5
Еще в старину многие населенные пункты назывались по основному занятию жителей. По сей день сохранились деревеньки с такими названиями, как Хомутово, Гончары, Ложкино, Пасечники и прочее. Нынче у многих городов тоже есть главное их назначение. Есть города-металлурги, города-химики, города-университеты.
У этого небольшого города главным назначением было встречать и провожать корабли. Загрузив их ненасытные отсеки и трюмы провизией и боезапасом, город провожает их в океан. Провожает тихо, без оркестров и прощальных взмахов рук, без поцелуев и слез. Чаще всего корабли отваливают от причалов ночью или под утро. Хотя стоит полярный день, в хорошую погоду солнце светит круглые сутки, но люди спят именно в те часы, когда полагается наступить ночи.
Сегодня запись в вахтенном журнале гласила:
«02 ч. 43 мин. Отдали швартовы…»
За кормой в серой пелене дождя таяли последние дома города…
Дождь был унылый, липкий, видимо, затяжной. Впрочем, я уже давно не видел веселых дождей. Последний веселый дождь, который я помнил, был как раз когда я учился в восьмом классе, и мы с Тоней Канарейкиной поехали в деревню к ее бабушке. Дождь начался где-то на полдороге от полустанка, на котором мы сошли, до деревни. Начался он внезапно, и мы едва успели укрыться под брезентовым навесом полевого тока, на котором лежали горы янтарного зерна.
А дождь был тогда и впрямь очень веселый, выплясывал на тенте что-то жизнерадостное, серебряные нити его густо оплетали и замершие в поле комбайны, и копешки соломы, и протянувшуюся по дальней кромке поля темную зубчатую стену леса. Потом в синей проталине облаков проглянуло умытое солнце, тонкие нити дождя заиграли всеми цветами радуги, а когда дождь кончился, появилась и сама радуга, подковой охватившая почти полкупола неба. Один конец этой подковы уходил куда-то за лес, а другой окунулся в разлившееся на противоположном краю поля озерко…
— Створный знак, слева десять! — доложил отсыревшим голосом впередсмотрящий.
Его доклад явно запоздал, о створном знаке раньше доложили сигнальщики. Это и немудрено, они находятся выше впередсмотрящего метров на десять, кроме того, у них есть и бинокли, и стереотрубы. Но порядок есть порядок, и вахтенный офицер поощрительно отвечает:
— Есть!
За слезящимся стеклом ходового поста фигура впередсмотрящего на баке едва просматривается. В плаще с капюшоном он похож на нахохлившегося воробья. Сунув трубку в зажимы и захлопнув дверцу телефонного ящика, впередсмотрящий опять нависает над форштевнем.
Капитан-лейтенант Холмагоров выскакивает на левое крыло мостика, сдергивает чехол с пеленгатора, наводит его на створный знак и, щелкнув кнопкой секундомера, бежит в штурманскую рубку наносить на карту место корабля, по пути сунув чехол за обвес.
— Севастьянов, идите зачехлите пеленгатор, — не оборачиваясь, бросает мне старшина второй статьи Охрименков, за спиной которого я стою, внимательно приглядываясь к его действиям.
Я выхожу из рубки. Завязки на чехле намокли и затягиваются со скрипом. С крыла мостика более четко, чем из рубки, просматриваются оба берега залива, сопки, покрытые мохом и редкими островками каких-то низеньких кривых деревьев, мокрые, скользкие, почти отвесные скалы, усыпанные белыми пятнами птичьего помета. Самих птиц не видно, куда-то попрятались от дождя. Интересно, куда?
Но разглядывать мне некогда. Все мое тело обволокла промозглая сырость, я поспешно ныряю в рубку и опять становлюсь за спиной старшины. Залив начинает вилять и сужаться, и старшина то и дело перекладывает рукоятку манипулятора то вправо, то влево. А берега все сжимаются и сжимаются, и кажется, что они вот-вот сойдутся и дальше нам идти будет некуда.