Фиолетов подошел к Толмачеву и обнял его за плечи.
— Борис Васильевич, расскажи нам что-нибудь интересное… А?
Все знали, что механик прямо-таки напичкан всякими романтическими и таинственными историями, связанными с морем, и любит их рассказывать. Чиниться Толмачев не стал.
— В середине прошлого века английский парусник «Минерва», загрузившись, вышел с Бермудских островов на порты Африки и Дальнего Востока. Путь предстоял долгий, и сначала никого на берегу не волновало отсутствие вестей с «Минервы». Но прошел год, другой, и владельцы судна поняли, что оно погибло.
Рассказывать все эти истории Толмачев не только любил, но и умел. Голос его то понижался до таинственного шепота, то замолкал вовсе, то вдруг взрывался, заставляя сердца слушателей биться от радости или от ужаса. Слушали офицеры его, как мальчишки: раскрыв рты и затаив дыхание. Тем более история «Минервы» была действительно мистически-невероятна, фантастична.
Прошло несколько лет. И вот в одно прекрасное утро судно спокойненько вошло в бухту того же самого порта, из которого оно ушло когда-то. Обрадованные жители на лодках поспешили к судну, но… на судне не было ни души. Оно было пусто. Не нашли они и следов какого-либо несчастья — нападения пиратов, бунта команды и тому подобное. Все было цело, стояло на местах, а в каюте капитана лежал дневник, последняя запись в котором была сделана четыре года назад. «Минерва», влекомая течениями и ветрами, пройдя десятки тысяч миль, совершенно случайно вернулась в родной порт. О судьбе ее экипажа так никто никогда и не узнал, так же как и о том, что же все-таки произошло с судном в океане.
— Вот такой удивительный случай произошел сто с лишним лет назад. — Толмачев закончил рассказ и, улыбнувшись, успокоил слушателей. — Но всякого рода тайны и загадки — это не только удел давно минувших лет. И в наши дни есть еще много таинственного и неразгаданного. Например, в нашей Киргизии, километрах в двухстах от Пржевальска, в горах есть озеро-призрак. По-киргизски его название звучит так: Мирсбахара. Так вот это озеро то существует, и по его поверхности даже плавают айсберги пятнадцатиметровой высоты, то вдруг ни с того ни с сего куда-то исчезает. Бывает так: вечером озеро есть, а утром — одна сырость на камнях. Подрастут мои пацаны — обязательно махану вместе с ни…
Толмачев осекся — в кают-компанию вошел старпом. Все сразу как-то подтянулись, подобрались, уселись, как обычно сидят на служебном совещании. Старпом же, на которого, видимо, тоже подействовала истома тихого вечера, лениво и благодушно улыбнулся:
— Что, Борис Васильевич, опять сказки дядюшки Римуса заливаете?
Толмачев уже привык к подобным выпадам и не обижался.
— Разрешите продолжать заливать, Николай Николаевич? — Круглое лицо «меха» озорно залучилось.
— Валяйте… Вас послушать — и впрямь поверишь, что грибы похожи на зонтик только потому, что растут в дождливую погоду.
Старпом аккуратно опустился на мягкий кожаный диван, вытянул длинные тощие ноги и довольно, словно объевшийся кот, прищурил глаза.
— Так вот, — продолжил Толмачев, — всем известно, что змеи раз в году меняют кожу. За год старая поизнашивается, да и становится змеям мала. Они ведь тоже растут. Нечто подобное происходит и с нашим морским владыкой Нептуном, только не с кожей, а с бородой. Расти-то она растет, а стричь ее некому. Поэтому Нептун время от времени и сбрасывает ее. Как змеи кожу. Иногда бороду прибивает к берегу, и если повезет, то ее можно найти среди водорослей. — Толмачев, глядя на удивленно округлившиеся глаза слушателей — те не понимали: то ли он разыгрывает их, то ли говорит на полном серьезе, — хитро ухмыльнулся. — Но здесь особый взгляд нужен, чтобы отличить ее от водорослей. У Николая Николаевича, скажем, такого взгляда нет. Увидел у меня в каюте бороду и приказал ее выбросить…
— И вы ее, конечно, не выбросили?
— Не выбросил, Николай Николаевич. Я ее припрятал в другом месте. Сейчас покажу.
Толмачев не спеша вышел из кают-компании, а старпом помотал головой и рассмеялся:
— Ну, дает «мех»…
— Любите Бориса Васильевича — источник знаний… — подал реплику доктор, но под взглядом старпома тут же замолк.
В кают-компанию царственно-важно вплыл Толмачев. С лица его на вытянутые вперед руки падала, обвивая их несколько раз, густая, буро-коричневая, с яркой проседью, пушистая борода. Длиной она была не меньше двух метров. Офицеры ахнули, повскакивали с мест, бросились к Толмачеву и принялись осторожно и нежно трогать, оглаживать, обласкивать бороду. В ней никак нельзя было признать те самые водоросли, которые море густо разбросало по пляжам Триполи.