Из одного такого рейса из Испании на пароходе «Чичерин» возвратился и мой друг — третий штурман Коля Субботин, высокий и немного угрюмый малый, с морской походочкой вразвалку и удивительно пристальным взглядом широко открытых карих глаз.
После того как «Чичерин», оглушив всех гуляющих на Пушкинском бульваре дребезжащим гулом приветственного гудка, ошвартовался, первые же поднявшиеся на палубу гости рассказали Субботину, что его невеста, пока он был в рейсе, оставила его. Выйдя замуж за капитана парохода «Дельфин» Митю Галышева, Лизочка уехала с ним из Одессы.
Для нас, хорошо знавших Колю Субботина, ничего неожиданного в этой вести не было. Прямой в отношениях с товарищами, внимательный и чуткий к людям, попавшим в беду, к своей невесте Субботин почему-то относился с видимым для всех пренебрежением, а иногда и не стеснялся грубить ей. Никогда мы не видели, чтобы Коля пришел вместе с Лизой провести с нами вечер-другой, никогда мы не встречали их вдвоем в Клубе моряков, никто не мог вспомнить на людях ласкового отношения Субботина к своей веселой и славной невесте. А она в этом, несомненно, как и все женщины, нуждалась.
Ну а капитан Галышев, слегка сутулый и худощавый моряк, с лицом чуть-чуть побитым оспой, спокойный и на редкость вежливый человек, возивший в каюте целую библиотеку, являл собой полную противоположность Субботину. Про Галышева говорили, что ни одного приказания матросам в рейсе и на стоянке он никогда не отдавал без слова «пожалуйста». Команда любила его за это и уважала.
И Коля Субботин из Одессы перебрался в Мурманск, подальше от насмешливых взглядов знакомых. Позже, во время войны, мы встретились с ним при обстоятельствах… Однако обо всем следует рассказать по порядку.
Я увидел Колю Субботина в мирном Мурманске в полном здравии — румяного и нестареющего. Быть может, только седины малость прибавилось на его гладко причесанных висках. Он уже давно демобилизовался, возвратился в свое прежнее, гражданское состояние, принял траулер «Кильдин», снял военную форму, и на фуражке у него вместо золоченого «краба» со звездочкой белел теперь прежний эмалевый флажок рыбного тралового флота нашей страны.
В его «каморку» (так шутливо называл Субботин свою просторную, в три окна комнату на Жилстрое в деревянном доме, у разбитого бомбой кинотеатра «Северное сияние») сошлось в тот вечер человек десять северян, переживших в этом городе все бомбежки и военные пожары. Уже после полуночи стали мы вспоминать о всяких затруднительных положениях, в которые приходилось попадать морякам во время войны на Севере.
Самым вялым участником нашей оживленной беседы был Субботин. Он все сидел и, прислушиваясь к воспоминаниям, останавливал на рассказчике свой пристальный взгляд. Но потом, когда наши воспоминания расшевелили его, он тоже «заступил на вахту» — включился в общую беседу.
2
— У меня, знаете, тоже был однажды случай. Саша Пустынников, — с этими словами Субботин посмотрел на меня, — о нем немного знает и подсобит, коль у меня память заест.
В третье лето войны, вскоре после того, как открылась навигация, меня вызвали в штаб флотилии и вручили приказ отконвоировать до острова Обманчивый пароход «Северный ветер». Ну и естественно, вся ответственность за благополучный исход этого рейса возлагалась на меня, конвоира, на мой тральщик.
Рандеву с моим подопечным состоялось на траверзе острова Мудьюг, там, где Северная Двина впадает в Белое море.
Мы поджидали «Северный ветер» часа два, и как только он вырвался из поросших зеленью берегов реки, просемафорили ему: «Капитана на тральщик!» «Северный ветер» стал на якорь, и вскоре на шлюпке подчалил к моему кораблю капитан «Северного ветра» Варгаев. Конечно, говоря открыто, был я по сравнению с ним мальчишка, щенок. Я ведь ходил в этих морях недавно, шесть с малым лет. А Варгаев родился в становище Еретики, тут, на Мурмане, промышлял тюленей на льду Белого моря, а в детстве, еще мальчишкой, на обычных ботах забирался с отцом к Новой Земле. За свои годы Варгаев излазил все фиорды не только в нашей Арктике — он часто ходил в Норвегию и знал почти до Скагеррака любой пролив, любую банку.
И все-таки мне довелось инструктировать его, старика, сообщать ему военные сигналы, прокладывать курс кораблей и приказывать, как вести себя, коль нащупает нас в открытом море какой-нибудь бродячий «юнкерс».