19.10. Радист Брунк явился к капитану и заявил, что по заключенному контракту он с пароходом не пойдет, потребовав заключения нового контракта на 5000 песо в месяц. Капитан ответил Брунку, что время действия ранее заключенного контракта не окончилось и потому речи о новом контракте быть не может. Брунк обязан идти с пароходом, и прежний контракт остается в силе. Но радист сошел с парохода.
В судовую роль был вписан исполняющим обязанности радиста Гейнрих Сиречко, на жалованье юнги. Сиречко имел свидетельство почтово-телеграфного ведомства двадцатилетней давности, но по аргентинскому законоположению этого было достаточно.
19.30. Разрешение на выход в море оформлено. Чиновники сошли на берег».
Лоцман и капитан поднялись на мостик. К борту подошли буксиры.
— Отдать концы! — подал команду капитан. С высоты мостика ему отчетливо было видно, как запенилась вода за кормой у буксиров. Береговые швартовщики отдали концы с кормы и носа. Буксиры потянули судно от стенки.
«Ну, вот и все», — подумал капитан.
У брашпиля стоял Карл Пиик. Он сорвал с головы берет и радостно взмахнул им. Сантиметр за сантиметром пароход отходил от берега.
Неожиданно капитан увидел, как из-за портовых складов на причал выехала серая легковая машина. Видно было, что водитель очень и очень спешит. Судно уже отошло от стенки метра на два… Между стенкой и бортом заблестела вода. Автомобиль резко затормозил. Из кабины выскочили два полицейских. Один из них, сложив рупором ладони, крикнул:
— На «Каяке»! Выход в море вам запрещен! Запрещен!
Полицейский выхватил из кармана какую-то бумагу и помахал ею в воздухе. Калласте показалось, что тяжелая рука сдавила ему горло. Кровь ударила в виски.
— Что с вами? — спросил его лоцман. Внимательно следя за буксирами, он не заметил полицейских.
— Ничего, — сказал Калласте, — ничего.
Он повернулся спиной к берегу, закрывая от лоцмана и полицейских, и машину, и всех провожавших. Игнасте видел, что полицейские кричали, метались по причалу. Потом машина сорвалась с места…
Судно продолжало отваливать от причала. Буксиры отошли в сторону. Вот уже остался позади американский банановоз, стоящий у электростанции Чада, прошли два судна под английским флагом. С борта одного из них вслед «Каяку» помахала белым платком какая-то женщина. «Уйдем, — подумал капитан, — уйдем. Нам только бы вырваться за трехмильную зону».
С бака крикнули:
— Справа по борту катер!
Но капитан уже и сам видел этот катер. На его палубе стояли два полицейских. Когда катер подошел к «Каяку», один из полицейских крикнул в рупор:
— Лоцман, остановить судно. Пароходу выход в море запрещен!
Лоцман глянул на капитана и положил руку на рукоятку телеграфа.
— Прошу вас, — сказал Калласте, — продолжайте вести судно.
Но лоцман покачал головой:
— Я не могу не выполнить указания полиции. Меня снимут с работы.
— Мы составим акт, что отстранили вас от проводки. Судно я выведу сам. На внешнем рейде мы высадим вас.
Лоцман мгновение раздумывал, потом снял руку с телеграфа.
Калласте перевел телеграф на «полный вперед». Палуба сразу же задрожала под ногами, а буксир с полицейскими начал отставать.
Но было уже поздно. У створов выхода из Нового порта поперек фарватера встал второй катер. Калласте понял, что «Каяку» не уйти.
Телеграмма: «Нью-Йорк. Амторг. «Каяк» задержан. Разрешение на выход в море от 26 декабря 1940 года изъято. Капитан Ю. Калласте».
Из судового журнала: «Определив, что наша стоянка будет продолжительной, мы потушили котлы, чтобы зря не жечь уголь. Свежее мясо, взятое на рейс, посолили, чтобы не испортилось, так как ледник перестал работать из-за отсутствия пара на корабле».
Из дневниковых записей капитана Ю. Калласте: «Представитель фирмы «Мур и Мак Кормик» заявил, что фирма отказывается от обслуживания «Каяка». Отказалась от обслуживания парохода и фирма «Де Негри и К°». Функции агента принял на себя».
Над портом разразился ливень. Тучи скапливались с утра, постепенно застилая все небо. Наконец упали первые капли, и сразу же неистовый вихрь закружил над причалами. Вода падала сплошной стеной.
Калласте в своей каюте слушал радио. Треск разрядов глушил голос выступавшего, но капитан не отходил от приемника. Радиостанции Аргентины транслировали речь Адольфа Гитлера. Поднимая голос до истерического визга, Гитлер кричал о непобедимости тысячелетнего рейха. Калласте выключил радиоприемник и сел к столу. Фокстерьер, почти не видевший хозяина последнее время, положил теплую морду капитану на колени. Слова Гитлера все еще звучали в ушах капитана. Он отчетливо понимал, что обстановка в мире предельно накалена. Куда направит свои следующие удары бесноватый фюрер? На восток? Что будет с его родной Эстонией? Как семья? Что там у них сейчас? Вопросов было множество, и он не мог найти ответы.