Долматов поднялся, одернул китель и вышел, плотно прикрыв тонкую фанерную дверь.
— Вот уж никогда не думал и не предполагал, что мы встретимся именно так, — после небольшой паузы начал Ольштынский. — Надо же, ведь ты могла попасть на другой корабль, спрыгнуть с парашютом, да и еще мало ли как. Именно ты — и именно ко мне!
— Для меня это было не меньшей неожиданностью. — Ирма достала сигарету и пошарила в карманах, ища спички. — Можно закурить?
— Внутри подводной лодки не курят, извини меня, никто и никогда. Это категорически запрещено. — Он взял у нее сигарету и положил на стол. Затем встал, заложил руки за спину и взглянул девушке прямо в глаза.
— Почему у нас тогда все так нелепо получилось, а? Я до сих пор ничего не понимаю. Ты причинила мне такую боль! И вот уже почти три года я пытаюсь понять — за что?
— Тогда я не могла поступить иначе. — Ирма помедлила и закончила почти шепотом: — Вернее, я думала, что не могла…
— Но почему? Объясни?
— Я поступила на курсы радисток, мечтала о фронте. Это было моим самым сокровенным желанием. Ведь ты тоже уходил воевать… Хотелось быть если уж не рядом, то в общем большом деле. И вот один тип, он тогда был у нас большим начальником, заявил: если я выйду замуж, то буду немедленно отчислена. Я была потрясена. Я любила тебя, но тогда мне казалось, что иначе нельзя. Шла война, и мое место…
— Что ты знаешь о своем месте? — печально перебил ее Ольштынский.
— Постой! Мне было очень тяжело, представить даже не можешь. Впрочем, почему было? Осталось на всю жизнь. С годами я поняла, что совершила страшную и непоправимую ошибку. — Она положила локти на стол и закрыла ладонями лицо. — Вот и все, — прошептала еле слышно.
Ольштынский вдруг почувствовал, что с него словно свалилась какая-то огромная тяжесть, которая много лет давила и терзала душу, а с появлением Ирмы на корабле сделалась вообще невыносимой. Он смотрел на девушку, на ее узкие плечи, прижатые к лицу руки, закрытые короткими темными волнами волос. Она казалась маленькой и беззащитной, словно крупинка в песчаной буре. Он любил ее все эти годы, но сейчас, пожалуй, больше чем когда-либо. Будто неожиданно узнал, что некогда погибший, исчезнувший навсегда родной и очень близкий человек каким-то чудом воскрес, нашелся вновь. Он присел рядом и обнял ее плечи. Ирма оторвала ладони от мокрого от слез лица и прижалась к нему.
Ольштынский нежно погладил ее по вздрагивающей голове:
— Не плачь. Теперь мы снова вместе.
Глава 3. НА БОРТУ «ГЕРМАНА ГЕРИНГА»
Двое суток «Щ-17» маневрировала в заданном оперативном районе. На карту были нанесены три позиции. Периодически меняя их, лодка создавала впечатление, что на коммуникациях действуют несколько лодок.
Вчера под вечер в первом квадрате торпедировали танкер противника. Правда, судно не относилось к разряду крупнотоннажных, но его груз — бензин — в блокированном порту был необходим как воздух. После атаки оторвались от преследования противолодочных катеров и сторожевиков, перешли в другой район, где у самого входа в порт вот уже около четырех часов, притаившись, ждали, когда появятся дымки судов.
Время от времени командир поднимал перископ. Сквозь линзы он видел большой порт, через который осажденные гитлеровцы получали технику, продовольствие и горючее из Штеттина и Ростока. Вход на рейд был плотно затянут плавучими бонами. Возле них, попыхивая дымком из длинной черной трубы, суетился маленький буксирчик.
Город почти на две равные половины разделила широкая река, в устье которой порт и был расположен. По обеим берегам виднелись шпили кирх, ажурные стрелы башенных кранов, склады. Белые и серые домики с островерхими красными черепичными крышами просвечивали сквозь зелень деревьев. Когда лучи солнца пробивали тучи, панорама гавани и города преображалась, линии обретали контрастность, блеклые тона уступали место более ярким и сочным. В такие минуты порт издали напоминал рождественскую цветную открытку. Не хватало разве какой-нибудь по-немецки сентиментальной надписи, исполненной золоченой готической вязью.
В лодке было душно, чувствовалась нехватка кислорода. Каждый с нетерпением ждал ночи, когда можно будет всплыть и всласть надышаться свежим, прохладным воздухом.
— Товарищ командир! — раздался голос акустика. — Справа девяносто слышу шум винтов крупного судна. Очень крупного.