— Дворцов, срочно дайте команду: «На правый баркас, баркас — к спуску!» Как я, понятно?
Команда удалась, и мне это понравилось. Правда, на другом дежурстве на подобном грехе старпом меня поймал. Я спешил по коридору навстречу ему, а по трансляции зазвучал «мой» голос: «Задраить водонепроницаемые переборки!» Старпом сначала остолбенел, а потом остановил меня и предупредил:
— Вы мне эту научную фантастику бросьте! На сутки на пленку записались, да? Еще раз, лейтенант, ваш дух отделится от тела — пеняйте на себя. Я их соединю!
Перестал я облегчать себе участь за счет другого. И Дворцову заказал демонстрировать свои способности.
— Я ж плохого не делаю, — сказал он обиженно. — Мне тренировка нужна. Я, товарищ лейтенант, после школы в театральное училище поступал. Папанова, Никулина и Вицина на экзаменах изображал. Жюри хохотало до слез, а потом слезы смахнули и говорят: «Копировать — это не искусство…» Не прошел по конкурсу, но надежду мне оставили, сказали, что искра эта самая во мне есть.
С полгода прошло тихо-мирно. Стал Дворцов классным специалистом, мгновенно усваивал и точно повторял то, чему учили. Служба требовала большой отдачи, и казалось, расстался он со своим увлечением. И вдруг — на́ тебе! Иду я как-то ночью, в приемный центр, а оттуда вываливается — иначе и не скажешь — главный старшина Терехин, чуть на меня не упал. Останавливаю его, он прощения просит, даже тянется руку пожать, благодарит. Странный такой, будто ему сообщили, что памятник ему на родине решено установить. Захожу в пост: там старшина команды Дуляба чуть не катается от смеха, вахтенные радисты, по спинам вижу, не остались безучастными.
— Да в чем дело, что произошло? — спрашиваю. Поднимается Дуляба, мокрые щеки рукой вытирает:
— Терехину удру… удружил, переговоры сыс… с жинкой устро… устроил.
Жил Терехин с Дулябой в одной каюте, считал связистов белоручками и слышать не хотел об их напряженном труде. За это Дуляба не раз его подкалывал.
— Быть трюмачом, Терехин, и медведь может. Потренируют открывать-закрывать клапаны — лучше тебя справится. Видал, что в цирке вытворяют? А вот научи его морзянку принимать. Не научишь!
А Терехин свое:
— Все одно: бездельный у вас народ. Нацепят наушники и кемарят: «Дежурный, прием!» Покемарить и без тренировки все мастера.
Когда ушли в длительный поход, заметил Дуляба, что Терехину что-то редко письма приходят. С последней оказией вообще ничего не получил и приуныл. Тут и родилась у Дулябы идея.
— Вот ты связь недооцениваешь, а она такое может! Если у твоей жинки есть телефон, хочешь, я тебе переговор устрою? Элементарно! По радиоканалу выйдем на Москву, войдем в телефонную сеть страны…
— Неужели сделаешь?! — загорелся обычно спокойный, медлительный Терехин. А потом испугался: — Наверное, много стоить будет — такие светы! Еще с жинки высчитают…
— Не переживай, — успокоил Дуляба, — для тебя я бесплатно постараюсь. Все же столько лет бок о бок… Недельку погоди, пока в Союз заказ дойдет…
Через недельку и состоялся «разговор». Терехин прилепился у коммутатора приемного центра, судорожно сжал микротелефонную трубку. И — о чудо! Сквозь шумы, трески услышал такой знакомый голос:
— Пятьсот тридцатый, пятьсот тридцатый, дайте мне Митю! Какого? Терехина…
Не дослушав, Терехин прокричал:
— Я, я здесь, Люда, я здесь!
— Митя, лапик, наконец-то! Что ж ты — ни привета, ни ответа? Ушел в море — одно горе… — Послышались слезы.
Терехин начал было оправдываться, начались взаимные упреки… Потом связь прервалась. Терехин умоляюще взглянул на Дулябу, тот позвонил в передающий центр:
— Селедкин, безобразие, понимаешь… На самом главном месте остано… Радиопомеха? Грозовые разряды? Не знаю я никаких разрядов, а чтоб старшине Терехину дали кончить!
И снова «Люда» вышла на связь.
— Митя! — перекрывая шумы, пронзительно кричала она, — чтой-то уши режет, канал портится… Лапик, ты не тоскуй, береги себя. Смотри там: весь в мазуте да в солярке небось…
«Канал» съели шумы окончательно, но и то, что удалось разобрать, приободрило и утешило старшину.
— В долгу не останусь, — пообещал он Дулябе…
О розыгрыше я потребовал не распространяться. Но такое, как воду в сите, разве удержишь? Скоро на корабле все перемигивались. Лишь один Терехин оставался в неведении и, просветленный, ждал писем. Когда же, чтобы прекратить смешки за спиной, мичман Чувилко рассказал ему, что его обманули, Терехин возмутился: