— Погоди, Илья, сейчас я их остановлю, — сказал Вася. Он вышел на автостраду и встал, подняв обе руки.
Свет приближающихся фар ослепил Васю, послышался визг тормозов, и прямо перед ним, чуть не развернувшись юзом на мокром асфальте, остановилась автомашина. Хлопнула дверца, американец сердито крикнул что-то, высунувшись из машины. Илья подбежал к нему и сказал почему-то по-русски:
— Будьте добры, мы опоздали на пароход…
— О, рашен! — совсем другим тоном заговорил американец, открывая заднюю дверцу. — Тэйк э сит, рашен![6]
— Слава богу, кажется, отмучались, — проворчал Илья, когда они с Васей втиснулись в тесный автомобильчик. — Теминел файв[7], — сказал он американцу.
— Теминел файв? О’кей!
Автомобиль помчался по уже знакомому им шоссе. В свете фар выбегали навстречу из темноты белые кроны яблонь, по стеклу и крыше били тугие струи дождя. Американец весело мурлыкал песенку. Раза два он отворачивался от руля и обращался к ним, но Илья молчал. Наверное, на душе у него было не лучше, чем у Васи.
Автомобиль свернул влево, потом вправо, колеса запрыгали по железнодорожному переезду, а впереди замелькали синие рейдовые огни — это у причалов стояли суда. На той стороне Колумбии, на верфях, вспыхивали огоньки электросварки. По мокрым доскам причала прохаживались матросы «Кост-Гард» — береговой обороны — в плащах, с автоматами.
«Зея» с набитыми трюмами осела так, что ботдек был на уровне причала. У трапа вместе с вахтенным матросом стоял Понуренко в блестящем плаще и фуражке в прозрачном непромокаемом чехле.
— Ждут нас, голубчики, — с наигранной веселостью сказал Илья, вылезая из машины. — Ну, придумывай, как изворачиваться.
— А как? — уныло пробормотал Вася. — Спасибо вам, товарищ… простите, сэр, — кивнул он американцу.
— То-ва-рис. О’кей! — Американец потряс в воздухе сжатыми руками. Фыркнул мотор, автомобиль развернулся на причале и умчался. От Колумбии тянуло гнилью.
— Проходите, не стесняйтесь! — пригласил их вахтенный помощник. — О, бедняжки мушкетеры, да вы совсем не в форме! — Он даже присвистнул, когда Вася поравнялся с ним, спускаясь по трапу.
— Боцман вернулся? — спросил Вася.
— Так точно! — Понуренко обратился к вахтенному. — Стрекачев, скажите боцману, что вернулись его антихристы. А вы ступайте в каюту. Завтра с утра будете держать ответ перед всем судном!
Был десятый час вечера, когда, прибравшись на камбузе, Аня пришла к себе в каюту, где жила с дневальной Наташей Русковой. На судно Наташа пришла в небольшом порту Аян, на побережье Охотского моря: «Зея» брала там икру и соленую кету. Попросилась Наташа работать матросом. Боцман оглядел девчонку с ног до головы — хрупкая, угловатая, совсем подросток — и махнул было рукой: куда такую!
— Иди-ка лучше к папке с мамкой, по хозяйству им помоги, — посоветовал он.
— Нет у меня папы, — всхлипнула Наташа. — Убили на фронте, с самого начала войны. А мама… замуж вышла.
Боцман в сердцах крякнул.
— Что с тобой делать, ума не приложу!
— Возьмите, дяденька, — жалобно попросила Наташа. — Я что хотите буду делать.
В конце концов боцман пошел с ней к капитану. Наташу приняли уборщицей, потом перевели в дневальные, обслуживать столовую команды.
Сейчас, когда Аня вошла в каюту, Наташа, забравшись на свою верхнюю койку, старалась со словарем перевести подписи под картинками в американском журнале.
— Продвигается учеба? — спросила Аня, сбрасывая туфли с натруженных за день ног.
— Ничего не получается. Слова подставляешь, а они без всякого смысла.
— Брось ты не свое дело. Этим в школе надо заниматься.
— А вот и выучусь! Если хочешь знать, сегодня мы с Биллом уже разговаривали. Он мне: «Ю прити гёл»[8], а я ему: «Ю вери кайнд мен»[9].
— Гляди-ка! — удивилась Аня. — Ну, догоняй, догоняй своего профессора, авось он тебя и приметит.
— Ох, счастливая ты, Анька! Любит тебя Павлик?
— А то нет! — Аня засмеялась. — Парней надо в руки брать. Возьмись-ка за своего интеллигентика — и никуда он не денется. Они же глупые, не понимают, где их счастье. Так и будут шарахаться, пока их не приберешь. Думаешь, стыдно? Ничего подобного. Если любишь, то и стыдного нет. Между прочим, опоздал твой Илья из увольнения, да и Василек с ним. Боцман один пришел. Достанется им теперь на орехи. Ты больше не читаешь? А то я устала… — Аня сладко зевнула, выключила свет и, забравшись под одеяло, почти тотчас уснула. А Наташа лежала в темноте с раскрытыми глазами и не могла уже думать ни о чем, кроме как об Илье. Где он теперь? Вдруг с ним что-нибудь случилось? Могли ведь попасть в любую неприятность и даже в драку. У американских моряков не заржавеет — напьются и пристают к каждому, лишь бы кулаки почесать. Наташа сама видела в Портленде, как трое подвыпивших матросов задели на улице индуса. Он пытался им что-то сказать, но уже через несколько секунд оказался на тротуаре…