— И мне воды… — раздался из-под брезента голос Павлика.
— Ну что же, Анатолий Степанович, дайте им воды, анкерок на носу, — сказал Вербицкий. — Что ты примолк?
— Сейчас, — после паузы сказал Егоров.
Забулькала вода. Наташа жадно пила, хватая зубами край чашки. Напоив Павлика, боцман перебрался к стармеху и шепнул ему на ухо.
— В анкере воды почти нет.
— Это еще почему? — с тихим бешенством спросил Вербицкий. — Вы что, не проверяли снабжение?
— Не успели, — сказал боцман, с трудом разжимая челюсти. Глаза его сверлили кудрявый затылок Ильи, свернувшегося калачиком на дне шлюпки.
Ну конечно, «не успели». Шлюпка, которую полностью снабдил в тот день юнга, разбита вдребезги, а на этой работал Кравцов. Как он сказал тогда: «Не хочу делать приятное начальству…» Небольшое нарушение дисциплины!
— Не успели, я виноват, — повторил боцман, наклонив голову.
Васе Березину с трудом удалось отплыть от тонущего парохода. Волны, которые с палубы казались не такими уж большими, теперь закрывали полнеба. Они вырастали перед ним, как холодные горы, одна за другой, одна за другой, бесконечные, могучие, жестокие, и каждая могла поглотить его, и он, растерянно барахтаясь в воде, краешком сознания удивлялся, что все еще держится на поверхности.
Отплыв, как ему казалось, порядочное расстояние, он схватился за болтавшуюся рядом лючину и попытался отдышаться. «Зея» была от него в полусотне метров, она погрузилась до спардека, а задранный нос полностью вышел из воды. На шлюпочной палубе, с большим свертком в руках появился кочегар Молчанов. Вася видел, как он спустил сверток за борт и тот закачался на волнах. Потом Молчанов прыгнул сам, как был на вахте, в майке и брезентовых штанах, и поплыл, подталкивая свой поплавок.
И лишь теперь Вася почувствовал леденящий холод воды. Холод и страх перед этой бескрайней, бездонной, не знающей жалости пустыней. Исчез в пропасти пароход, и словно не было его никогда — все те же волны кругом, а на них какие-то едва заметные даже вблизи обломки, за которые цепляется несколько уцелевших людей.
— Мама, тону! — крикнул жалобно Вася, когда лючина выскользнула из его сведенных судорогой пальцев и голова погрузилась в воду. Он отчаянно замолотил руками, пока по боли, пронзившей руку, не почувствовал, что снова попал в лючину. Он изо всех сил ухватил ускользающую доску. «Пока есть силы, надо держаться. Держаться! Так говорил батя о тайге. А океан — та же тайга… Только не сдаться… Вот кто-то уже взобрался на плот, а вон и шлюпка. Ура! Там шлюпка! И третий штурман на руле».
— Третий, я здесь, сюда! — крикнул Вася изо всех сил.
Через несколько минут его перевалили через борт шлюпки. Молчанов сидел на веслах. Кто-то накинул на плечи Васи мокрую куртку.
— О, Павлик здесь! — обрадовался Вася. — Павлик, ты спасся?
— Садись рядом, бери весло! — прогудел Молчанов.
— А где же ваш сверток? — спросил Вася, клацая зубами. — Я видел, вы плыли рядом.
— Вон он на корме, — тихо сказал Молчанов. — Гаврила это, солдат наш.
— А почему его накрыли? — спросил Вася и сам испугался собственного вопроса.
Гвоздев был обмотан одеялом и несколькими спасательными поясами; из кокона торчали бледные босые ноги.
— Греби, Вася, — угрюмо сказал Молчанов. — Бочка с ацетоном около него рванула. Думал я, может, выживет…
До утра кружил бот возле места катастрофы. И Понуренко и Вербицкий надеялись увидеть еще кого-нибудь из команды, но постепенно становилось ясно, что если кто еще и спасся на плотах, то ветер и волны разметали всех по океану.
Васю на веслах сменил Илья. Примостившись у Молчанова в ногах, Вася сжался в комочек и засунул руки в рукава, сохраняя остатки тепла. Лица всех в шлюпке стали желто-серыми, разутые ноги распухли и посинели. «Так и замерзнуть недолго», — подумал Вася. Вообще говоря, с того момента, как его подняли на борт шлюпки, он был совершенно спокоен: «Пройдет еще несколько часов, и подберут. Даже простудиться не успеем». Но за несколько часов лица моряков так сильно изменились, что в его душе проснулась тревога. А что, если их подберут не сегодня, а завтра? Или послезавтра? Павлик потихоньку стонет под брезентом. Как же ему там с перебитой рукой? У Наташи ноги как головешки… Неужели они умрут? Господи, а скольких уже нет, и они никогда не увидят дома!
— Илюша, иди, сядь ко мне, так теплее, — позвал Вася товарища, когда тот сменился с весел. Расстегнув куртку и дрожа от холода, он принял к своей груди холодную и мокрую спину Ильи. — Ничего, проживем, дней пять-шесть запросто протерпим, — проговорил он тоном, каким, бывало, успокаивала его мать. Сейчас он инстинктивно почувствовал себя сильнее товарища. Наверное, потому, что за свою коротенькую жизнь намерзся и наголодался уже предостаточно.