Стармех решительно сделал надрез на вздувшейся правой ладони Ильи. Гной залил руку. Стармех надавил на ладонь, очищая рану до тех пор, пока не пошла кровь. Илья тихо стонал.
— Хорошо, теперь высасывай, — скомандовал ему стармех.
Илья приложился к руке, но движения у него были неловкие и слабые, как у ребенка.
— Высасывай! — нетерпеливо крикнул Вербицкий.
— Да ничего он не может! — сказал Павлик. Взяв за руку Илью, он приник губами к разрезу и стал высасывать рану, сплевывая за борт кровь и гной.
Аня смотрела на Павлика, словно видела его впервые. А тот прополоскал Илье руку за бортом и кивнул ей:
— Перевязывай.
Сам он набрал в кружку забортной воды и стал полоскать рот, изо всех сил сдерживая подступавшую тошноту.
— Спасибо, ребята, — сказал Илья. В глазах его блеснули слезы. Они текли по заросшему лицу. — Я никогда, никогда не забуду… Только все равно…
— Неправда! — горячо и убежденно воскликнула Аня. — Я знаю, что нас завтра подберут. Вот увидите. И не японцы, не американцы, а наши, советские.
— Откуда ты знаешь? — поднял голову Илья.
— А я могу предчувствовать. Мне еще одна цыганка говорила, что я все вперед вижу. Да!
«Врет, конечно, — думал Илья. — А вообще — кто знает. Я, по крайней мере, неважно чувствовал себя тогда, в таверне. Не по себе мне было перед бедой. И теперь чувствую, что не спасусь. Ну да, я уверен. Со мной-то все кончено. И плевать на остальное…»
Ночью на вахте сидел Егоров. Он видел, как из-под брезента вылезла длинная фигура.
— Лойд? — окликнул боцман.
Фигура, не отвечая, легла на борт. Стрекачев жадно пил соленую воду.
— Отставить! — закричал Егоров, хватая матроса за руку. Тот рванулся, побежал по банкам, раскачивая шлюпку. Вскочили все. Стрекачев, не останавливаясь, перешагнул через борт. Раздался всплеск и короткий вскрик.
На шлюпке никто не вымолвил ни слова.
…Перед рассветом Илья выбрался из-под брезента. Согнувшись в три погибели, на корме сидел Понуренко. Илью бросало то в жар, то в холод, голова гудела, а ноги нестерпимо ломило. Он сел на банку, расшнуровал ботинки и, сняв, швырнул их за борт, а горящие жаром ноги сунул в ледяную воду на дне шлюпки. «Так-то легче. Все босиком, а я, дурак, в ботинках. Вот и схватил болезнь. А этот, толстый, хоть бы что, и без шубы. И пацан до сих пор жив. Откуда у них эта сила? Сволочи».
— Эй, третий, не замерз? — спросил он. Он старался говорить, как прежде, независимым «ковбойским» тоном, но зубы стучали и в ушах гудело. — Друг-то ваш, Лойд, там, с полушубком ускакал! — сказал он, оседая на банку.
— Переживем! — откликнулся из темноты Понуренко.
— Переживем! — Илью охватила горячая волна ненависти. «Переживем! Перетерпим! Ослиное русское терпение!» — Что «переживем»? — сварливо спросил он. — Вот такие, как вы, с толстыми шеями, «переживают», а Россия летит.
— Ну, ты, молчи, — спокойно возразил Понуренко.
— А я… Я на всех вас… — закричал Илья, хватая воздух руками. Почему-то и глаза начали подводить его. И этот гул в ушах. Он покачнулся и ударился обо что-то головой. «Что, уже нет сил? Смешно. Я здоров, здоров!» Перед ним пронеслось, как на киноленте: бар, Доротти. Сомкнутые брови Наташи. Взрыв. И мерное покачивание шлюпки посреди океана. И еще два тела, скользнувшие за борт, и черные спины косаток. Вот и все… — Скажи, третий, мы спасемся? — Он говорил, не раскрывая глаз, теперь уже было все равно.
— Да.
Илья упал под банку. В глазах завертелись разноцветные горошины, тело погружалось во что-то мягкое и теплое.
Солнце поднялось над океаном большое и холодное, волны заголубели, они катились бесконечной чередой на юг.
Павлик встал, чтобы сменить третьего штурмана. Понуренко кивком показал на свернувшегося калачиком Илью.
— Готов…
— Не шути, третий! — рассердился Павлик, торопливо подходя к Илье. Он расстегнул полушубок, кожаную куртку, поднял свитер и припал ухом к холодной груди. Выражение ожидания в его серых глазах вдруг потухло.
Из-под брезента поднялись боцман, Вадим и Вася. Дрожа всем телом, Вася смотрел на Илью.
— Раздевай, пока Аня не встала, — тихо сказал Вербицкий.
Боцман снял с Ильи полушубок, и вдруг рука его замерла на полпути. Он повернулся к штурману. Вася, Вадим, Понуренко и стармех, не отрываясь, смотрели на то, что увидел боцман, — на патентованный пояс. Нет, сигарет не было. И ракет тоже. Но зато отделение для воды было полно.
— Ну, теперь вы видите? — спросил Павлик.
— Может, виски? — предположил Понуренко.