Пришел наш буксир как-то в Керчь. Рускин пригласил меня к себе домой в гости. Пришли. Познакомился с его сестрой Любой и матерью Полиной Карповной. Сестра на Сергея похожа. Белокурая, стройная, красивая. Ей тогда девятнадцать лет было. Фотографию этой девушки я видел в кубрике. Висела она на переборке у изголовья Сережиной койки.
Пока брат и сестра на стол накрывали, мы с Полиной Карповной разговорились. Рассказала она мне о своем муже, у которого через восемь лет после войны шевельнулся осколок под сердцем, и осталась Полина Карповна одна с двумя малыми детьми. Поведала она и о той девушке.
Женщина несколько раз прерывала свой рассказ, тяжко вздыхала. Под конец нашего разговора положила ладонь на мою руку и попросила:
— Вы уж там, на корабле, присмотрите за моим Сережкой. Без отца рос, и от матери нынче далеко. А что, если ему снова встретится такая?
Только зря беспокоилась Полина Карповна. Не заводил Сергей знакомств с девчатами. Все отшучивался: «Без воды и хлеба прожить нельзя, а без любви — можно».
Наступила осень. Осень прошлого года. Зачастили непогоды. Случилось так, что из трех морских буксиров в строю остался только наш, а план грузоперевозок никто не корректировал. Вот и пришлось нашему экипажу работать за троих, делать рейс за рейсом.
В конце октября мы пришли в Туапсе за нефтеналивным лихтером. Этот рейс был из разряда срочных. В Новороссийске простаивал огромный танкер, который не мог сняться в рейс без трех с половиной тысяч тонн моторного топлива, как раз погруженных на тот лихтер. А время-то какое — конец месяца! У всех на уме только одно слово: «План! План! План!»
Погода стояла премерзкая. Ветер от зюйд-веста поднял на море крупную зыбь. По низкому небу ползли мрачные рваные тучи, хлестал холодный колючий дождь.
Вышли мы с лихтером в открытое море и легли курсом на Новороссийск. С каждым часом погода становилась все хуже и хуже. Груженый лихтер шел на буксире плохо: все время рыскал из стороны в сторону. Скорость хода упала до четырех узлов. Усилилась бортовая качка. В ноль часов радист принял штормовое предупреждение. К этому времени мы прошли более половины пути. Теперь ближайшим портом, где можно было найти убежище, был Новороссийск.
В два часа ночи прогноз синоптиков оправдался. За тридцать шесть лет работы на флоте мне всякое пришлось испытать, но такого шторма и по сей день не припомню. Волны швыряли буксир, точно игрушечный кораблик, бросали его с борта на борт. Судно дрожало и стонало под их ударами.
Кубрики и каюты опустели. Весь экипаж, не ожидая команды, вышел на свои рабочие места. Выстоять в такую погоду четырехчасовую вахту у штурвала, у паровой машины или у топок котла было не под силу и бывалым морякам. Укачался третий механик, недавний выпускник мореходки. Не удержался на ногах, упал и вывихнул себе руку кочегар Шапуркин. Машинистам доставалось труднее всех. Через каждые полчаса они подменяли друг друга у маневрового клапана. Корма буксира часто поднималась на волне, оголяя винт. Машинист ловил такие моменты и, стремительно вращая отполированный диск маневрового клапана, сбрасывал обороты машины, иначе можно было потерять винт.
Начались неприятности на палубе. Волны разнесли в щепки борт спасательной шлюпки, смяли крыло мостика, сорвали с крепления железный ящик с аварийным имуществом. Этот сундук весом в шестьсот килограммов метался по шлюпочной палубе, ломая все на своем пути. В машинном отделении были слышны его таранные удары. До сих пор не могу понять, каким чудом удалось боцману и матросам усмирить ящик и водворить его на место.
Обстановка складывалась все тревожнее. Скорость упала до трех узлов, дрейф увеличивался. Берег медленно, но неумолимо приближался. Отстояться на якорях в такой шторм было невозможно. Капитан принял правильное решение: изменить курс, лечь против волны и штормовать до улучшения погоды, которое синоптики обещали с наступлением утра. Легли на новый курс. Прошло немного времени, и стало ясно, что буксир и лихтер хоть и не продвигаются вперед, но и не дрейфуют к берегу. На душе полегчало.
Жарко в машинном отделении, тропическая жара в кочегарке. Люди устали, давала себя знать морская болезнь. Не брала она, кажется, только одного человека — Сергея Рускина. Отстоит положенное время у топок и тут же за другую работу принимается: то насосам смазку даст, то сальники обожмет, то на фланцах гайки подтянет. И все с шутками, с прибаутками.