Но это была лишь «притирка», процесс выбора, и на каждом участке океана образовались свои предпочтения, которые внимательно отслеживались и людьми на суше.
Однако люди скоро заметили, что на границах этих зон мелодии, созданные людьми, смешивались, деформировались и превращались в нечто другое. Океан, взяв за основу то, что ему было несвойственно, создавал из этого свой новый звук.
Но окончание было далеко, океан слишком медленно менял музыку, убирая всё лишнее, нагромождения ненужных звуков, и влияние, которое, например, получил джаз в северных морях, должно было столкнуться и примириться с южными просторами построка.
И так со всеми жанрами, получившими влияние хоть в самом маленьком море — когда же всё придёт в равновесие и весь океан обретёт единое звучание? Этого никто не знал.
Но одно можно было сказать точно — миллионы людей заинтересовались этими процессами, многие из которых стали проводить собственные исследования, а кто-то просто приходил на берег моря и слушал постоянно меняющиеся мотивы.
Важнейшее изменение происходило у всех на глазах, и все с нетерпением ждали окончательного результата.
Минута жизни скучного человека
Привычное хмурое утро сигналом будильника затягивало человека в круговорот буднего дня.
Серая каша, давно потерявшая вкус, а потому проглатываемая без удовольствия и отвращения, обеспечит его энергией и всеми нужными питательными веществами.
Походкой, в которой соединились его нерастраченная жизненная сила и хроническая усталость, он спускается по лестнице, чтобы отправиться на работу.
Метро, в свою очередь, проглотит его, вместе с несколькими людьми, которых он визуально выучил за все эти годы — они его «подземные» друзья и знакомые. Но с ними он никогда не заговорит, а если один из них к нему и обратится, ответит ничего не выражающим тоном и сойдёт на нужной ему станции.
Работа — бег по кругу за часовой стрелкой, заканчивалась в шесть и аналогичный путь обратно, только лица у его знакомых были уставшими на другой лад. Теперь не отпечаток недосыпа, а утомление от однообразной работы покрывало их.
Шум метро заглушал собственные мысли.
В этот момент скучный человек казался себе куда интереснее, чем обычно — словно смотрел немного со стороны.
А по выходу из метро его принимал в свои объятья плотный шум города, конечно, другой, но также не оставляющий сомнений — средство, способное унять боль и заглушить любой вопрос.
Ноги помнили дорогу до дома, подъезда и его квартиры — если бы он всматривался в то место, в котором жил, то наверняка испугался бы, решив, что потерялся в каком-то уродливом каменном лабиринте.
Дома ел свой ужин, по вкусу ничем не отличавшийся от его завтрака и быстрого, стыдливого перекуса в обеденный перерыв.
Дальше он покорно ожидал, когда его организм сдастся и ему захочется спать.
Но бывали редкие мгновения, в особенно душные летние ночи, когда сон не шёл к нему. Ворочаясь с боку на бок, он запутывался в своих воспоминаниях, несбывшихся мечтах и думал о том, что обязательно нужно сделать что-то со своей жизнью, что недоволен ею, и она давно не приносит ему удовольствия.
Вставал, нервно откинув одеяло ногами, и шёл на балкон.
Город пусть и притихший, никогда не засыпал, он создавал такое сильное световое загрязнение, что даже сейчас, глубокой ночью, почто не было видно звёзд.
Человек смотрел на них, не уверенный, впрочем, что это настоящие звёзды, и в этот момент не думал ничего.
Это были минуты его жизни.
Долгое ожидание
Около пруда среди камышовых зарослей раздавались объявления — операторы-сверчки и их начальники цикады предупреждали о вылетах стрекоз.
Камышовые аэродромы-кубышки принимали все новые борта, летевшие из самых дальних закоулков прилежащих лесов.
Было даже несколько рейсов до Облачного города, куда, однако мало кто летал.
Сегодня же погода не вполне способствовала полёту — с самого утра разыгрался ветер, и взлётные камыши раскачивались из стороны в сторону. Все рейсы отменили и стрекозы сидели на своих местах, крепко вцепившись ножками в основания под ними.
Цикады громко повторяли, что сегодня никаких отправлений не будет, до момента, когда погода станет лучше.