Заговорил?
Злые духи?
Наверное, я схожу с ума.
А тогда почему обезлюдел Тетепаре? Этот большой остров более тридцати километров длиной к юго-западу от Рандуву был совершенно необитаем. Почему все его обитатели умерли от чумы, а те, что выжили, поспешно погрузились в каноэ и бросились наутек? Конечно же потому, что кто-то заговорил его. По крайней мере Имп в этом нисколько не сомневался.
Островитяне, хотя и стали убежденными христианами, по-прежнему верили в сверхъестественные силы и постоянно рассказывали истории о духах и мифических тварях, обитавших в джунглях. Например, Гримбл имел дело с целой бандой под названием Тааниканимомои — мертвые свистуны, которые появлялись и раскалывали черепа окружающим. И банда всегда нападала внезапно. Поэтому Гримбла научили специальному заговору, который он должен был произносить в тот момент, когда полагал, что рядом находятся Тааниканимомои.
Однако неизвестно, насколько многофункциональным является этот заговор. Да и все равно вокруг не было слушателей.
Я помнил, что сначала следует сделать духам подношение, потому с торжественным видом поднимаю перед собой наполовину выгрызенный кокосовый орех. Так.
Этот дар включает в себя подношение предков.
Это — твоя пища, Ауриариа; я никогда не совершал инцестов.
Это — твоя пища, Титуаабине; я ничем не навредил твоим созданиям.
Я хороши-и-ий! Я прикасаюсь к Солнцу, я обнимаю Луну.
Обрати вспять духов смерти, ибо я, Гримбл (тут я естественно заменяю имя на Рэндалл), молю тебя об этом.
Я не погиб. Со мной пребывают мир и милость. Мир и милость.
Все это походит на абсолютную белиберду, и я совершенно не понимаю, какое отношение к этому имеет инцест. Мало того, что имена тех, к кому обращены слова, произнести правильно никак не получается, мне совершенно невдомек, кто они такие. Но что хуже всего, я совсем не чувствовал себя хорошим.
Однако никто не мешает попробовать. Наверняка в этих предрассудках есть какое-то здравое зерно. Я знал, что ни один житель Мендали не решился бы выйти из деревни после захода солнца, опасаясь демонов, которые прятались за каждым деревом и кустом. При этом их совершенно не пугало вечернее плавание.
Впрочем, не сомневаюсь, что рано или поздно кто-нибудь здесь должен появиться.
Для того чтобы отвлечься от мысли о длительном вынужденном пребывании на острове, я отправляюсь на поиски чего-нибудь съестного, что не было бы упаковано в трехдюймовую оболочку и не требовало бы получасовой борьбы с ней.
В глубине острова я нахожу лиану, обвившуюся вокруг ствола засохшего дерева, с которой свисает несколько десятков маленьких пурпурного цвета плодов. И хотя их кожура плотная и сморщенная, мякоть весьма соблазнительна на вид. Я отрываю шкурку, и наружу выступает желтоватое желе, пронизанное мелкими зернышками. Осторожно принюхиваюсь к нему, словно это старые нестиранные носки. Плод источает запах классического напитка из тропических фруктов, однако я, еще не зная, что это маракуйя, решаю не добавлять себе проблем и отправляюсь дальше.
Вскоре натыкаюсь на папайю, на верхних ветвях которой висят зеленовато-оранжевые плоды. Они совершенно безвкусны, и их ценность, на мой взгляд, излишне преувеличена, однако (это мне было известно наверняка) безвредны. Единственное, я не знал, что стволы папайи совершенно не приспособлены для противодействия напору пришельцев. Я продвигаюсь по волокнистому стволу, стараясь подражать тому, как это делают деревенские ребятишки. Однако не успеваю подняться и на полметра, как ствол с треском ломается, и я оказываюсь на четвереньках на земле, а мой наряд превращается в лохмотья. Зато у меня теперь масса фруктов, два из которых я съедаю на месте, а еще пару забираю с собой на берег.
Обходя остров, я осматриваю берег и водное пространство. Выйдя на песчаную косу, оглядываю пролив и часть лагуны. Однако, куда ни повернись, нигде не видно ни малейшего признака жизни.
И хотя я прекрасно понимаю, что чуть не утонул и почти нагишом оказался на необитаемом острове, все это почему-то не кажется мне экстраординарным. Прочти подобную историю в Англии, я не поверил бы ни единому слову. С присущим мне скепсисом счел бы рассказ очередной журналистской «уткой», написанной специально для воскресных выпусков, историей, которую приятно почитать за поздним завтраком. И уж конечно, ничего подобного не могло произойти с таким человеком, как я.
Однако теперь, приспособившись к этому новому миру, я относил подобные события к незначительным превратностям судьбы. В каком-то смысле все произошедшее не более существенно, чем опоздание на последний автобус или отсутствие в ближайшем магазине вашего любимого средства для мытья посуды, — иными словами, это лишь та из неприятностей, которые переживаешь вздохнув и слегка пожав плечами.