– А если он первый меня ударил, так что я? Терпеть должен? – обозлился Сережка, до сих пор молча делавший для себя выводы из этого спора.
– Ну… я не знаю, как там у тебя получилось, ты сам, боцман, такой, что всегда на рожон лезешь!
Сидевший в стороне радист Никита Рождественский тихо сказал:
– Боцман, пожалуй, прав. Но попадет ему точно…
Сразу же после обеда Сережку вызвал к себе Никольский. Лейтенант вынул из кармана носовой платок, угол которого посерел от пыли.
– Вот, – сказал он, – это я провел по крайнему бимсу в носовом отсеке. Что это, как ты думаешь?
– Пыль, товарищ лейтенант.
– Правильно, пыль. А откуда она взялась там?
– Не знаю, товарищ лейтенант.
– Ну, а кому же, как не тебе, боцману, знать?
Сережка, потупившись, молчал.
– Стыдно? – спросил Никольский.
– Стыдно.
– Стыдно чего?
– Да вот недосмотрел, пыли через вентилятор надуло, – ответил Сережка.
– А того, что подрался вчера, не стыдно?
– Нет, товарищ лейтенант.
Никольский исподлобья хмуро посмотрел на юношу и вдруг улыбнулся.
– А знаешь, Рябинин, – сказал он, – ведь, с одной стороны, ты поступил правильно. Но это еще не значит, что ты застрахован от наказания. Твое поведение объясняется еще и невыдержанностью, за которую ты можешь поплатиться гауптвахтой. Понял?
– Так точно!
– Ничего ты не понял, – неожиданно обозлился Никольский. – Теперь на всем дивизионе говорить будут, что боцман гвардейского «Палешанина» буянил на берегу. Чего доброго, еще и приплетут, что ты был пьян!..
– Товарищ лейтенант, но ведь вы только что сказали, что я поступил правильно. Мое наказание может обусловливаться уставом, а не самим стечением обстоятельств. Я так и понял…
– «Обусловливается», «стечением обстоятельств», – слегка улыбнулся Никольский. – Вот как ты говорить начинаешь!
И, потирая ладонями обветренные скулы, как-то очень грустно сказал:
– Учиться тебе надо, Рябинин, вот что!
– Учиться всем надо, – ответил осмелевший юноша.
– А мне вот, например, войну сначала закончить надо,
– Мне тоже, товарищ лейтенант.
– Ну ладно, иди, – сказал Никольский. – Прикажи торпедистам убрать торпеды на причал. Сегодня уходим на операцию по съемке разведчиков, так что они мешать нам будут.
– А как же, товарищ лейтенант… ну, вот с этим? С наказанием?..
– Выполняй, что тебе сказано, – ответил Никольский.
К вечеру ушли в море. Сережка, надвинув на глаза штормовые очки, предохранявшие от острых брызг, сидел в турели, ощущая на своих плечах тяжелые рычаги пулемета. Он смотрел, как разбегаются по бортам катера свистящие усы соленой пены, и думал: «Странно, я даже не запомнил ее лица».
Море лежало перед ним, как сама жизнь, – широкое, многообещающее, тревожное…
Снова в строю
Швы, наложенные на рану Вареньки младшим хирургом крейсера «Святой Себастьян» Ральфом Деннином, были сняты в базовой поликлинике Северного флота, куда девушку отправили лечиться.
Варенька знала, что это противоречит общепринятым методам лечения, но главврач поликлиники подполковник Кульбицкий сказал:
– Сейчас мы разработали новый способ лечения открытых ран водой Баренцева моря. Вас, товарищ Китежева, мы будем лечить также этим способом…
Лечение дало положительные результаты. Варенька скоро встала с постели; потом ей разрешили самой ходить в столовую. Через две недели она уже посещала зал лечебной гимнастики и клуб поликлиники, где каждый вечер шли новые кинокартины.
По субботам Варенька задолго до впуска посетителей выходила на лестницу и, облокотившись на перила, ждала:
Пеклеванный всегда взбегал на третий этаж, как по трапу «Аскольда» во время боевой тревоги, – широко и стремительно. Девушка, не скрывая радости, обнимала его, вдыхая исходящий от одежды Артема запах моря, – как бы ей тоже хотелось туда, где он!..
В палате, присев на краешек койки, лейтенант рассказывал о своих делах, о новых друзьях на эсминце, о комнате, которую штаб обещал ему дать к осени. Он приносил своей невесте печенье, шоколад, фруктовые консервы, и девушка каждый раз журила его: «Ну, зачем все это? Мне ничего не надо, только бы ты приходил…»
Однажды через несколько минут после прихода Пеклеванного в палату вошла сестра и объявила:
– Вам придется попрощаться с больной, к ней пришли и ждут внизу. А двоим посетителям находиться в палате не полагается…
Варенька проводила Артема до площадки лестницы. Он сбежал вниз, и девушке вдруг бросилась в глаза фигура какого-то солдата, выходящего из вестибюля. Варенька присмотрелась: так и есть, Мордвинов!