Одинцов поднялся на ноги и помахал челем над головой. Женщины собирали оружие пришельцев, часть мужчин повела пленников к пещерам, остальные начали стаскивать в кучу тела убитых — главную ценность, которой побежденные могли поделиться с победителями. Бур, переваливаясь на коротких ногах, подошел к Одинцову. Судя по разинутой пасти, что означало улыбку, вождь был доволен.
— Хорошо. Четыре руки чужих… Там, — он махнул волосатой лапой направо, — две руки. Хорошо! — Бур мучительно сморщил лоб, вычисляя. — Шесть! Шесть! — Ударив себя в грудь, он разразился звуками, похожими на радостный хохот. — Шесть — идти, — переставляя два толстых пальца левой руки по ладони правой, Бур показал, как оставшиеся в живых враги бредут к Пещерам. — Остальные — лежать! Много, много — все лежать! — Вождь склонил голову к плечу и закрыл глаза, изображая мертвеца.
Он был очень неглуп, этот Бур, скорее даже умен — с точки зрения трогов, конечно. Он умел считать до ста, складывать и вычитать — тоже в пределах сотни, мог делить на два, на три и даже на четыре. К тому же он обладал твердым характером, физической силой и определенными тактическими способностями. Словом, лучшего компаньона в дальнейших странствиях трудно было бы желать, если бы не одна загвоздка: Одинцов люто ненавидел этого пожирателя человечины. Расовая неприязнь и предрассудки к этому не имели отношения, собственно, их у Одинцова не было, так как за время своей военной карьеры он больше дрался за черных и желтых против белых. Теперь вот дерется за волосатых, и, в принципе, они ничем не хуже негров… За одним исключением: ни сомалийцы, ни ангольцы не являлись каннибалами.
Но в спутники вождь не годился еще потому, что был начисто лишен любопытства. Он имел практический склад ума, принимал обстоятельства как должное и стремился извлечь из них выгоду, не думая о причинах, эти обстоятельства породивших. Хороший предводитель, но, в сущности, никудышный помощник в дальней экспедиции. Потому и сидел он на своей скале, наслаждаясь сытым благополучием, которым осчастливил племя стальной одинцовский клинок.
Однако шесть десятков пришельцев попали в плен… Шестьдесят трогов! Гораздо больше, чем после прежних схваток. Может быть, среди них найдется кто-то…
Остальные были мертвы. Бур сказал — много, значит, больше ста. Скорее всего, сотни полторы, прикинул Одинцов. Вождь выберет человек пятнадцать, чтобы компенсировать потери в этой великой битве, а прочие пойдут в котел. Итак, по целому свеженькому трупу на каждого айрита, включая грудных детенышей! Да им хватит этого на месяц! Воистину, великая виктория!
Он с отвращением скривился. Тела разделают и будут коптить, переходы, залы и камеры провоняют кровью — человеческой кровью! Бур устроит пиршество, станет совать ему лакомые куски, навязывать женщин… Женщины! Боже, спаси и сохрани! Эти мускулистые, волосатые и кривоногие твари — женщины!
Шагая к темному зеву главного входа, Георгий Одинцов вскинул руку, стиснул кулак и погрозил затянутым паром небесам, низко висевшим над Великим Зеленым Потоком, — небесам, откуда мстительные боги Айдена скинули его прямо в эту гнусную дыру. Кто же из них постарался? Мрачный Грим, один из Семи Священных Ветров Хайры? Или Шебрет, грозная злобная богиня? Кто сыграл с ним такую отвратительную шутку? Не иначе как сам пресветлый Айден, повелитель этого мира! Должно быть, хочет изгнать его прочь, в прежнее тело, в старость, которая не за горами, в ничтожество, в нищету… Но он не поддастся!
Стиснув зубы, Одинцов спустился вниз по широкому проходу с неровными стенами, на которых кое-где слабо люминесцировали клочья съедобного лишайника. Света их хватало лишь на то, чтобы различать пальцы на расстоянии вытянутой руки, но все же неяркое сияние разгоняло вековечный мрак.
В главной пещере, куда он попал из коридора, освещение было гораздо лучше. Тут светился весь потолок, обросший лишайником, до которого троглодиты добраться не смогли — своды пещеры вздымались на тридцать метров в высоту. В дальней ее половине лежало то ли озеро, то ли болото с горькой стоячей водой, заросшее странной растительностью — полудеревьями, полуводорослями. Их прямые стволы толщиной с ляжку взрослого мужчины торчали над темной поверхностью, заканчиваясь веером редких ветвей с длинными и узкими, похожими на щупальца листьями.
Кремень, лишайник да эти деревья были основой экономики трогов. Из кремня делали скребки, топоры и наконечники для стрел и копий, с его же помощью добывали огонь. Лишайник соскребали со стен, долго вымачивали и ели, пережеванную кашицу оставляли бродить — через пару недель она превращалась в отвратительное, но хмельное пойло. Деревья-водоросли поставляли все остальное: гибкие ветви для луков, древки для копий и стрел, лыко, дубины, топливо. И бревна для плотов, если племя решало переселиться.