Выбрать главу

- Я вижу, ты знатный и достойный человек, Эльс-хайрит, - произнес Порансо и широким жестом обвел палубу каравеллы. - Ты владеешь прекрасной большой лодкой, множеством чудесных вещей и великим воинским искусством. Ты стал моим сайятом, вождем тысячи воинов, и там, - лайот повел глазами в сторону берега, - строится твой новый дом, - он помолчал, напряженно размышляя над некой сложной проблемой. - Пожалуй, все, чего тебе еще не хватает - десятка добрых, заботливых жен...

- Старый пень! - едва слышно прошипела на ксамитском Найла за спиной Блейда.

- ...которые скрасили бы твое одиночество. У меня двадцать дочерей или больше, Катра? - лайот бросил взгляд на старшего из принцев, - и я готов отдать тебе трех на выбор. Любых!

- Мерзкий дикарь! - послышался тихий шепот сзади.

- Да, ты получишь трех девушек из моего дома - вместе с вторым белым пером и званием туйса! И еще семерых выберешь сам. Такому великому воину нужно десять жен, никак не меньше!

- Десять развратных девок! - расслышал Блейд.

- Твоя женщина что-то сказала? - с милостивой улыбкой осведомился Порансо.

- Она восхищается твоей щедростью, владыка, и советует мне не оставлять без внимания эти дары, особенно - твоих дочерей. Не сомневаюсь, они очень красивы.

Блейд почувствовал, как нечто острое - вероятно, шпилька - кольнуло его пониже поясницы, но даже ухом не повел.

- О, да! Они очень красивы, и каждая на голову выше твоей мудрой маленькой женщины. И еще они - очень воспитанные девушки. Они не станут вмешиваться в беседу мужчин и давать советы своему господину.

За спиной Блейда раздался долгий глубокий вздох - Найла пыталась справиться с яростью. Не поворачиваясь, Блейд протянул руку и похлопал ее по круглой коленке.

- Ты прав, владыка, она - мудрая маленькая женщина... но всего лишь женщина. Боюсь, я не смогу последовать ее советам и насладиться твоей щедростью.

Порансо вопросительно приподнял бровь, и Блейд начал декламировать заранее подготовленную речь, сопровождая ее плавными ритмичными жестами, кои свидетельствовали о его глубоком почтении к владыке Гартора.

- У каждого мужчины свои дороги в этом мире, мой господин. Ты правишь обширной страной, храбрым народом - и в том состоит твое предназначение. Твои сыновья водят в походы бойцов, учатся сражаться и побеждать. Магиди о, достойный Магиди молится богам, испрашивая у них милости для всех нас! Блейд закатил глаза, поднял к небесам чашу с вином, отхлебнул глоток и продолжил: - Да, у каждого свои дороги... и у меня - тоже, великий лайот. Я - странник, скиталец, чей путь не завершен, цель - не достигнута, искомое - не найдено. Я проживу в своем новом доме еще целую луну, может, две или три, но рано или поздно снова отправлюсь в плавание. Легко ли будет моим безутешным женам? - Он повернулся и накрыл рукой ладошку Найлы. Нет, уж лучше я оставлю себе эту маленькую женщину, которая так любит давать непрошенные советы.

Ораторское искусство весьма ценилось на Гарторе, и он постарался не ударить в грязь лицом. Лайот в восторге хлопнул себя по коленям и обвел взглядом сыновей.

- Какая речь! Искренняя и мудрая! Хотел бы я, чтоб мои дети умели так говорить! - Он сложил руки лодочкой перед грудью, словно боялся расплескать драгоценные слова Блейда, затем кивнул принцам: - Ну, мои молодые туйсы, что же мы ответим Эльсу-хайриту?

- Не отпускать! - буркнул угрюмый Катра, детина лет под тридцать с багровым шрамом на левой щеке.

- Отпустить! - заявил Борти, мускулистый веселый парень, выглядевший слегка придурковатым; он с восхищением смотрел на Блейда.

- Отпустить, но с условием, - дополнил Сетрага, третий и самый младший из братьев; на его подвижном живом лице играла неопределенная улыбка.

И Блейд понял, что Порансо не так прост, как ему казалось.

Взгляд лайота остановился на жреце.

- Наверно, - произнес Магиди, одной рукой степенно поглаживая бритый череп, а другой перебирая звенья висевшего на груди ожерелья из костяных пластин, символа своего сана, - стоило бы узнать, куда держит путь благородный сайят. Вдруг его цель лежит на расстоянии вытянутой руки? - он покосился на Блейда, широкая ладонь которого все еще сжимала пальцы Найлы. Жрец благоволил новому сайяту; после трех-четырех вечеров, проведенных за чашей вина из неистощимых запасов "Катрейи", между ними установились самые добрые отношения.

- Я хочу перебраться через Поток - туда... - взгляд Блейда устремился к южному горизонту, столь недосягаемому и манящему. - Хочу увидеть новые земли, неведомые моря и звезды, что восходят по ночам над ними... хочу побывать там, где не был еще никто! - он сжал огромный кулак. - Клянусь Семью Священными Ветрами - я сделаю это!

- Достойное желание, - кивнул Порансо, - очень достойное! И ему никак нельзя препятствовать, - лайот посмотрел на мрачного Катру, неодобрительно покачивая головой. - С другой стороны, - продолжал он, ничто в пашей жизни не дается даром, и за исполнение мечты - тем более такой великой! - надо платить, - теперь его укоризненный взгляд был обращен к Борти. - Я думаю, совет моего сына Сетраги был самым мудрым, он милостиво кивнул младшему из принцев.

- Какое же условие ты поставишь? - спросил Блейд. Наконец-то он сообразил, что имеет дело с прожженным старым хитрецом и делягой.

Порансо поднял глаза к небу и произнес:

- Не хочешь ли сперва выслушать одну историю, сайят? Она очень древняя и похожа на сказку, но это не сказка. В ней говорится о вещах, которые существуют и по сей день, хотя случились в те давние года, когда великий Уйд создавал мир.

Блейд кивнул. Уйд являлся солнечным божеством, местным вариантом Айдена и калитанского Йдана. Обитал он, естественно, на юге, так что легенда могла оказаться небесполезной.

Порансо повел рукой в сторону жреца, и тот, смочив горло добрым глотком, начал:

- Уйд сотворил мир огромным и круглым, как плод асинто, из которого готовят сладкое вино. Снаружи мир был твердым, и на поверхности этой тверди вздымались горы, текли реки и плескались моря; внутри же бог наполнил его для согревания жидким пламенем, извергнув его из собственных жил. Огонь, однако, вышел из повиновения и стал рваться наружу, грозя уничтожить творение великого Уйда, над которым тот работал много веков. Мир мог лопнуть, словно перезревший плод...