***
Несмотря на разоблачительные результаты второй экспедиции, авторитет Барченко для петроградских ученых остался непоколебим. В начале 1923 года, по возвращении из Мурмана, он выступил в Институте мозга с докладом о своих наблюдениях явления "мерячения". Его сообщение вызвало большой интерес, как о том свидетельствует "Удостоверение", выданное Барченко институтом.
Вскоре после этого Владимир Бехтерев пригласил Барченко принять участие в работе созданной им годом ранее при институте Комиссии мысленного внушения.
В своих воспоминаниях глава этой комиссии Леонид Васильев сообщает поразительный факт - о сотрудничестве с комиссией петроградских оккультистов:
"Главная особенность этой комиссии состояла в том, что в ее состав входили как представители от науки, так и адепты оккультизма - спириты (Нилов, Лобода, врач Яблонский), теософы (Лихов, он же комендант здания института, в квартире которого комиссия и собиралась), реже бывали еще и другие оккультисты (Погорельский, тоже врач, Антоновский, биолог и журналист Барченко), писатель-нововременец Н. А. Энгельгардт и др.".
В октябре 1923 года специальная комиссия Главнауки (Главного управления научными, музейными и научно-художественными учреждениями Академического центра Наркомпроса РСФСР), заслушав несколько докладов Барченко на тему о "древнейшей восточной натурфилософии" (то есть о "древней науке"), признала его исследования "вполне серьезными и ценными не только в научном, но и в политическом отношении". В результате было принято решение "углубить и поддержать исследования тов. Барченко путем немедленного предоставления ему из кредитов Главнауки средств на организацию биофизической лаборатории и подготовки доложенного Барченко материала к изданию".
***
В заключение этой главы следует упомянуть, что уже в наше время, ровно через 75 лет после Барченко, к Ловозеру отправилась экспедиция "Гиперборея-97", возглавляемая доктором философских наук Валерием Деминым.
Главной целью экпедиции Демина было не только подтвердить или опровергнуть данные Барченко, но и найти следы прародины человечества - Гипербореи. В своем отчете об экспедиции, вошедшем частью в книгу "Тайны русского народа", Демин пишет следующее:
"…И вот я на древней гиперборейской земле, в самом центре Кольского полуострова. Дорога через перешеек тянется прямо к священному саамскому Сейдозеру. Она как бы мощеная: редкие булыжники и плиты аккуратно утоплены в таежный грунт. Сколько же тысяч лет ходят по ней люди? Или, быть может, десятков тысяч лет? "Здравствуй, Гиперборея! - говорю я. - Здравствуй, Заря мировой цивилизации!" Слева, справа наливается мириадами рубинов брусничник. Ровно 75 лет назад здесь прошел отряд Барченко-Кондиайна. Навстречу неизвестности. Теперь идем мы - экспедиция "Гиперборея-97", четыре человека.
Места заповедные. "Снежный человек? Да на него тут кто только не наталкивался, - говорит проводник Иван Михайлович Галкин. - В прошлом году совсем радом детвору до смерти напугал: загнал в избушку да еще в окна и двери всю ночь толкался. Пока егеря поутру не подоспели. Но стрелять не стали - человек ведь…" Позже то же самое подтвердили и "профессионалы", по многу лет выслеживающие реликтового гоминоида. А бабушка-лопарка отреагировала совсем просто:
"Да отец мой одного такого много лет подкармливал".
Еще не доходя Сейдозера, видим на обочине хорошо обтесанный камень. На нем едва проступают загадочные письмена - трезубец и косой крест…
Вот и Сейдозеро - спокойное, величавое и неповторимое в своей северной красоте. По гребням гор одиноко маячат сеиды - священные саамские камни-менгиры…
Если подняться повыше в горы и побродить по скалам и осыпям, обязательно встретишь пирамиду, искусно сложенную из камней. Повсюду их множество. Раньше они попадались и внизу, по берегу озера, но были уничтожены (разобраны по камешку) где-то в 20-е-30-е годы, во времена борьбы с "пережитками темного прошлого". Точно так же были изничтожены и другие лопарские святилища - сложенные из оленьих рогов…
Наша первая цель (пока солнце благоприятствует фотографированию) - гигантское человекоподобное изображение на отвесной скале на противоположной стороне вытянутого на 10 километров озера. Черная, трагически застывшая фигура с крестообразно раскинутыми руками. Размеры можно определить лишь на глазок, сравнивая с высотой окрестных гор, обозначенной на карте: метров 70, а то и поболее. Добраться до самого изображения на почти абсолютно вертикальной гранитной плоскости можно разве что со специальным скалолазным оборудованием.
При лобовом солнечном освещении таинственная фигура заметна уже издалека. Менее чем с половины пути она отчетливо из разных точек предстает перед изумленным взором во всей своей загадочной непостижимости. Чем ближе к скале, тем грандиозней зрелище. Никто не знает и не понимает, как и когда появился в центре Русской Лапландии гигантский петроглиф. Да и можно ли его вообще считать петроглифом? По саамской легенде это - Куйва, предводитель коварных иноземцев, которые чуть было не истребили доверчивых и миролюбивых лопарей. Но саамский шаман-нойд призвал на помощь духов и остановил нашествие захватчиков, а самого Куйву обратил в тень на скале.
А на другой день (это случилось 9 августа 1997 г.) русский офицер Игорь Боев, поднявшись на гору Нинчурт ("Женские Груди") к языкам нерастаявших снегов, на полпути к вершине нашел руины Гипербореи! Целый культурный очаг, выветренный, полузасыпанный скальным грунтом и тысячекратно проутюженный наледями и сходами лавин. Циклопические руины. Остатки оборонительных сооружений. Гигантские отесанные плиты правильной геометрической формы. Ступени, ведущие в никуда (на самом деле мы пока просто не знаем, куда они вели двадцать тысячелетий тому назад). Стены с пропилами явно техногенного происхождения. Ритуальный колодец. "Страница" каменного манускрипта со знаком трезубца и цветком, напоминающим лотос (точно такой же знак был на чашеподобном талисмане экспедиции Барченко-Кондиайна, но, к сожалению, в запасниках Мурманского краеведческого музея следы той реликвии не отыскались).
И наконец, пожалуй, самая впечатляющая находка. Остатки древнейшей обсерватории (и это в безлюдных горах за Полярным кругом!) с 15-метровым желобом, уводящим вверх, к небу, к звездам, с двумя визирами - внизу и вверху…"
Таким образом, экспедицией "Гиперборея-97" были подтверждены и запечатлены на фотопленке открытые Александром Барченко артефакты: двухкилометровая мощеная дорога, ведущая через перешеек от Ловозера к Сейдозеру; пирамидальные камни; изображение гигантской черной фигуры на отвесной скале. В то же время участники этой новой экспедиции сделали и несколько собственных открытий. Например, они обнаружили некое сооружение, весьма напоминающее остатки древней обсерватории…
Насколько справедливы выводы, сделанные Деминым? Действительно ли в сердце Кольского полуострова имеются следы древней цивилизации или участники новой экспедиции, вслед за Барченко, выдают желаемое за действительное?
Не в пользу Валерия Демина как ученого говорит хотя бы такой фрагмент его воспоминаний:
"Хотелось внести ясность и в вопрос по поводу болотной пирамиды, вокруг которой в 20-е годы развернулась публичная полемика между Барченко и академиком Ферсманом. Последний отрицал искусственное происхождение чего бы то ни было в окрестностях Сейдозера. Я специально выкроил время, чтобы побывать у спорного пирамидального камня и даже, дабы легче было сравнивать, сфотографировался на нем. Высота - чуть ниже человеческого роста. Покрыт такой плотной коростой мха и лишайников вперемешку с наносным грунтом, что наверху сумела вырасти и закрепиться карликовая березка… Мое первое впечатление совпадает с выводом Ферсмана: пресловутая болотная пирамида - естественного происхождения. Но потом все-таки засверлила крамольная мысль: за десятки тысяч лет любой искусственно обработанный камень мог подвергнуться такой деформации и выветриванию, что все следы человеческих рук стерлись начисто…"
Однако Демин и его сторонники делают еще один шаг к тому, чтобы вывести тему прошлого Кольского полуострова за рамки серьезного обсуждения. Через год они возвращаются к Ловозеру и Сейдозеру с экспедицией "Гиперборея-98", в состав которой вошли "специалисты по аномальным явлениям", репутация которых в кругах, даже весьма далеких от науки, всегда была невысокой:
"…Где-то здесь еще в 1922 году экспедиции Барченко был показан священный лаз под землю, при приближении к которому возникало чувство страха. Участники той давней экспедиции сфотографировались у входа в подземное убежище, напоминающее берлогу. Нам же вот уже второй год не удается обнаружить этот таинственный проход в "подземное царство", несмотря на то, что такая задача ставилась перед каждым вновь прибывавшим отрядом…
Пытались помочь нам уфологи и экстрасенсы, волею судеб оказавшиеся в зоне работы экспедиции. Очаровательная студентка из Нальчика - Валерия, "ведьма в десятом поколении", как она сама себя представляла, утверждала, что видит неуловимый лаз, ведущий в обширное подземное убежище, но оттуда поступает запретительная информация: таинственные подземные обитатели дают "красный свет на продолжение поисков". Патрон "ведьмы", уфолог с мировым именем - тоже Валерий, - уточнял: там, глубоко внизу, подземная база инопланетян. Оккультистам вторили серьезные ученые. Вадим Чернобров, прибывший из Москвы со множеством хитроумных приборов, обнаружил таинственный каменный куб и места посадок двух НЛО… Другой ученый-москвич, эксперт-геолог, заявлял, что чувствует, как за ним упорно наблюдает какое-то неуловимое существо. Более того, таинственный незнакомец несколько раз переставлял оставленные на ночь удочки и перепутывал снасти. Однако, в отличие от уфологов, опытный ученый склонен был приписать эти деяния не космическим пришельцам, а "снежному человеку" - невидимке, которого на этот раз никто из участников экспедиции так не повстречал…"
Комментировать это я не возьмусь - на мой взгляд, и так все очевидно.
Глава 8. Битвы за Шамбалу
Зачем мне жемчуг с золотом ?
Зачем мне арт-нуво?
Мне кроме просветления
Не нужно ничего.
Мандала с махамудрою
Мне светят свысока.
Ой, Волга, Волга-матушка,
Буддийская река!
Борис Гребенщиков, "Русская нирвана".
Легенда о Шамбале
Идеи маркиза-мистика Сент-Ива де Альвейдра, которые мы обсуждали выше, не ограничивались рассказом о становлении и разрушении Империи Рама. Де Альвейдр был убежден, что в глубинах Азии (на границе Афганистана, Тибета и Индии) существует страна Агартхи (Агарти, Agarttha), населенная мудрецами-медиумами, пережившими революцию "принца Иршу". Страна эта имеет "синархическую" форму правления, и ее население достигает 20 миллионов человек. Более того, маркиз утверждал, что уже общался с ее посланцами и даже предлагал правительству Франции связь и сотрудничество с великими магами, живущими на Востоке.
В своей книге "Миссия Индии в Европе" он пишет:
"На поверхности и в недрах Земли реальное пространство Агартхи противостоит вынужденно стесненному существованию в условиях скверны. Не говоря об Америке, подземные пространства которой обжиты Агартхой еще в глубокой древности, только в Азии около полумиллиарда людей так или иначе знают о ней и о ее могуществе".
Таким образом, повсюду в недрах Земли есть обширные подземные пространства, недоступные простым смертным.
Вопреки общепринятым научным теориям, согласно которым в недрах Земли жизнь невозможна из-за высоких температур, де Альвейдр считал, что в огромных полостях обитают таинственные народы, обладающие значительной властью. Ими управляет загадочный Король Мира - высшая инстанция невидимых властелинов.
В недоступных горных долинах и пещерах находятся лаборатории, где совершенствуется научный опыт древних цивилизаций. Якобы в районе северо-западного Тибета в доисторические времена существовал очаг величайшей культуры, которой был известен особый научный метод, позволяющий раскрыть все тайны вселенной.
Лишь посвященные адепты, которым известны тайные маршруты и точки контактов, в состоянии попасть в Агартхи. Вход туда огражден невидимыми барьерами, лишающими профанов возможности случайно оказаться в этой чудесной стране.
Маркиз де Альвейдр писал и о грозной силе, которая позволит "рыцарям и правителям Агартхи" при опасности насильственного захвата их страны взорвать часть планеты.
Базовые положения европейских оккультных систем и мистерий, говорил де Альвейдр, в том числе - масонства, представляют собой лишь искаженные перелевы и отголоски древней науки, развиваемой в Агартхи.
Маркиза-оккультиста обвиняют в том, что Агартхи - плод его фантазии. Однако подобные легенды существуют в Азии с древних времен и вовсе не являются выдумкой европейца. Только на Востоке таинственную страну, населенную великими мудрецами, принято называть Шамбалой.
***
Слово шамбала (тибетское: Шам-бха-ла) имеет двоякое значение. В символическом смысле шамбала - это олицетворение времен грядущей правды, победы добра над злом, наступления века истины и единства человечества (век Майтрейи). В конкретном смысле Шамбала - это потаенное место пребывания в Центральной Азии общины великих "держателей" и "носителей" мира - Владыки и его сподвижников махатм.
Вот что писал о Шамбале известный востоковед, путешественник и эзотерик Юрий Николаевич Рерих:
"Шамбала является не только очагом тайного буддийского учения, но и источником грядущей галбы ("галба", "калпа" - мировой период в индуистской космогонии. - А.П.), или космической эры. Европейский ученый склонен преуменьшать значение слова "шамбала", но те, кто знаком с буддизмом, знают, какую огромную силу имеет оно среди буддистов высокогорной Азии. На протяжении всей истории это слово не только вдохновляло религиозные движения, но даже двигало армиями, военным кличем которых была Шамбала. Солдаты Сухэ-Батора, изгнавшие из Монголии генерала Сюя с его армией и принесшие в свою страну свободу, сочинили песню, которую и сейчас поют монгольские кавалеристы. Песня начинается словами "Чанг-Шамбалын-дайн", или "Война северной Шамбалы", и призывает монгольских воинов подняться на священную войну за освобождение своей страны от вражеских полчищ. "Пусть мы все умрем в этой войне, но мы родимся снова воинами Шамбалын-хана", - поется в этой песне.
…В наши дни возрождается мощный фольклор, иногда в виде пророчеств, песен, намтаров, или легенд, и лам-йигов, или напутствий. Барды поют балладу о будущей войне Шамбалы, которая покончит со злом. Не следует недооценивать значения этой разбуженной силы, таящейся в юртах кочевников и во многих монастырях ламаистской Центральной Азии…"
***
Мистическая монограмма Намчувангдан - эмблема Калачакры (из книги Э.Бернбаума "Путь в Шамбалу")
Буддийская традиция прочно связывает Шамбалу с учением о Калачакре - Колесе Времени. Это некое сокровенное знание, обладание которым позволяет достичь просветленного состояния Будды в течение одной жизни. Считается, что Будда Шакьямуни через год после достижения просветления (нирваны) преподал сокровенное учение царю Шамбалы Сучандре. Вернувшись на родину, в Шамбалу, Сучандра стал проповедовать это учение, а также написал пространный комментарий к нему. Много столетий спустя учение о Калачакре вернулось из Шамбалы в Индию, где получило широкое распространение среди буддийских монахов. Произошло это на рубеже X и XI веков нашей эры. Из Индии учение затем было перенесено странствующим пандитом (учителем) Соманатхой в Снежную страну - Тибет. Соманатхе также приписывается введение в Тибете в 1027 году особого календаря на основе 60-летнего цикла, изложенного в Калачакре.
В XIV веке большой интерес к системе Калачакра начинают проявлять Панчен-ламы, в результате чего монастырь Ташилхумпо в южном Тибете (провинция Цзян), являющийся их резиденцией, превращается в один из главных центров Учения. В лице Панчен-лам Калачакра приобретает совершенно особых покровителей. Согласно древнему буддийскому пророчеству, в конце Кали-юги (Железного века), когда учение Будды придет в упадок, 25-й Владыка Шамбалы Рудра Чакри (Ригден Джапо, Ригдан Джэбо, Красный Всадник), воплотившись в одном из Панчен-лам, начнет войну против варваров - последователей религии Лало (явный намек на мусульманских гонителей буддизма). В результате великой битвы, которая произойдет на берегах реки Шрита (Сита) в Индии, полчища Лало будут разбиты и на Земле воцарится царство Майтрейи.
Шамбала: мистическая и реальная
Первые сведения о Шамбале проникли в Европу на исходе средневековья благодаря рассказам путешественников по азиатскому Востоку.
Первыми о загадочной стране поведали португальские миссионеры-иезуиты Эстебан Качелла и Жоао Кабрал. В 1628 году, пытаясь пройти из Бутана в Катай (Cathay), то есть в Китай, о котором в то время имелись довольно скудные сведения, они узнали о существовании неведомой им страны - "Ксембала" (Xembala). Бутанский правитель сообщил им, что это очень известная страна и что она граничит с другим государством под названием Согпо. Из такого ответа Качелла заключил, что Ксембала - это и есть Катай, поскольку сообщенные ему сведения - огромные размеры Ксембалы и ее соседство с владениями монголов - соответствовали тому, как Катай-Китай изображался на географических картах. После этого Качелла предпринял путешествие в Ксембалу, и ему удалось добраться до города Шигадзе во владениях Панчен-ламы (то есть в Тибете). Сюда в начале 1629 года из Бутана прибыл и его спутник Кабрал. Путешественники, однако, довольно быстро сообразили, что попали не в Катай, а в страну, которая на европейских картах того времени именовалась Большой Татарией.
Другой европейский путешественник - венгр Чема де Кереши, побывавший в Бутане и Тибете в начале XIX века, дополнил сведения португальских монахов. В небольшой статье, опубликованной им в 1833 году в журнале Азиатского общества Бенгалии, Кереши, в частности, сообщает, что Шамбала - это "мифическая страна, расположенная на севере" и что ее столицей является Калапа - "прекрасный город, резиденция многих прославленных царей Шамбалы".
Называя Шамбалу "мифической страной", де Кереши тем не менее указывает относительно точные ее географические координаты - "между 45 и 50 градусами северной широты, за рекой Сита или Яксарт".
***
Все эти скупые сведения о Шамбале долгое время оставались достоянием узкого круга географов и востоковедов. И только во второй половине XIX века благодаря теософскому учению Елены Петровны Блаватской предание о Шамбале становится известным широкой публике.
Составляя единую эзотерическую доктрину - "первоначальное откровение, данное человечеству", - Блаватская обратилась к древнейшим мистериальным культам и учениям, сохранившим, по ее мнению, остатки древней традиции. В своем капитальном труде "Тайная доктрина" Елена Блаватская (со ссылкой на публикации Чема де Кереши и сообщения немецких путешественников по Тибету братьев Шлагинтвейт) упоминает о Шамбале и о священной книге "Дус-Кьи-Хорло" ("Цикл Времени"). Содержащаяся в этой книге система тибетского мистицизма, по утверждению Блаватской, столь же древняя, как и человек, практиковалась в Индии и Тибете задолго до того, как Европа стала континентом (!), хотя первые сведения о ней появились только около тысячелетия назад.
"В глуши Транс-Гималаев, - пишет Блаватская, - слишком общо называемых Тибетом, в наиболее недоступных местах пустынь и гор до сегодняшнего дня живет эзотерический "Благой Закон" - "Печать Сердца" - во всей своей первоначальной чистоте".
Следует отметить, что Шамбала для Блаватской и ее последователей - это уже не "мифическая страна" Дэджунг (Источник счастья), но некое реально существующее братство или община посвященных йогов-махатм. Таких мистических братств, хранящих остатки древней Универсальной науки, на Земле существует немало, однако они не имеют никакого отношения к так называемым цивилизованным странам. Более того, местонахождение их должно оставаться тайной для остального мира - до тех пор, пока "человечество в массе своей не очнется от духовной летаргии и не раскроет свои слепые очи навстречу ослепительному свету Истины".
Листая "Тайную доктрину", мы встречаем и другие упоминания о Шамбале. В рамках довольно сложной хронологии истории Земли, описанной Блаватской, этой стране, сокрытой в подземных пещерах, тоже нашлось место.
Вот лишь несколько цитат из Елены Блаватской;
"…Лишь горстка этих Избранных, Божественные наставники которых удалились на "Священный Остров", откуда придет последний "спаситель", - удерживала теперь половину человечества от истребления ее другой…"
"…Многочисленные пещеры и руины, обнаруживаемые в обеих Америках, а также на Вест-Индских островах, все они связаны с затонувшей Атлантидой. В то время как иерофанты Старого Света во времена Атлантиды были связаны с Новым Светом наземными путями, маги несуществующей теперь страны имели целую сеть подземных коридоров, расходящихся по всем направлениям…"
"…Мы намекаем не на пещеры, известные каждому европейцу, будь то наяву или же понаслышке, несмотря на их огромную древность, хотя даже это оспаривается современной археологией; но на факт, известный всем посвященным браминам Индии и особенно йогам, - именно, что нет ни одного пещерного храма в этой стране, который не имел бы своих подземных проходов, расходящихся по всем направлениям, и что эти подземные пещеры и бесконечные коридоры, в свою очередь, имеют свои пещеры и коридоры…"
В представлениях Блаватской Шамбала - это последнее убежище уцелевших в мировой катастрофе представителей расы атлантов. Современные теософы разделяют это представление, рассказывая о Шамбале так (цитирую по сборнику работ современных теософов, подготовленному Надеждой Уриковой):
"Тысячи сказаний всех народов на протяжении веков передаются из уст в уста о легендарной Обители Великого Белого Братства - Шамбале. Шамбала - не слухи, она действительно существует. "Не думайте, что Братство Наше скрыто от человечества непроходимыми стенами. Снега Гималаев, скрывающие Нас, не препятствуют для идущих в правде, но не для исследователей". Так говорит Владыка Шамбалы на страницах "Живой Этики".
Наукой установлено, что лживых легенд не существует. О малом, о незначительном, о жалком человечество не слагает легенды.
Легенды - не отвлеченность, но сама реальность. Они говорят о том, что Белое Братство, Великие души пришли на Землю на заре существования человечества с более высоких планет - Юпитера и Венеры, где духовное развитие человечества шло быстрее. Они окончили свою эволюцию, но пошли на сознательную жертву, чтобы удержать планету от гибели, чтобы облегчить духовный прогресс человечества. Великие знания, истинные ценности хранятся в гигантских книгохранилищах Братства, расположенных в недоступных пещерах под Землей для защиты сокровищницы культур не только от грабителей, но и от геологических катастроф. Там хранится наследие затонувшей Атлантиды, ошеломляющие достижения исчезнувших цивилизаций, существовавших тысячелетия назад.
…Учителя Шамбалы постоянно шлют мысли, идеи, направленные на рост духа людей, великие открытия. Все в умственном, нравственном и культурном развитии человечество получает из Единого Источника, оно всегда черпает мощь из Великого Белого Братства.
Огромна работа Братьев Шамбалы. Ведется борьба против невежественного эгоизма, негативного мышления в инертной массе человечества, чтобы изменить ее в высшие формы законов эволюции. Они частично нейтрализуют темную ауру Земли, содержащую вредоносные мысли с первых дней существования человечества".
Но тут благостная картинка вдруг сменяется неприкрытыми угрозами:
"…Владыки Шамбалы, которые получили знания раньше нас и знают гораздо больше, предупреждают, что нынешний кризис будет сильнее предыдущих катаклизмов, ибо население планеты растет, а его духовность падает. Единственное, что может спасти, - Учение Сердца - Живая Этика, духовное совершенствование. Человечество должно выбрать. Если люди будут продолжать идти прежним "материальным" путем, то лучезарный глава Шамбалы уничтожит все зло на планете. Руководители Шамбалы заговорят молниями. Пришла Эра Шамбалы".
Подобные идеи нам знакомы. Уж очень теософы не любят науку и материалистический взгляд на мир - отсюда и "ярость благородная", и обещание показать "кузькину мать" оппонентам. Но пусть их, теософов, - в конце концов они имеют весьма отдаленное отношение к Шамбале. И на вопросы о таинственной стране, в которой проживают носители древнего знания, не дают сколько-нибудь удовлетворительного ответа. Поговорим лучше о тех, кто попытался это сделать, не дожидаясь прихода Ригдена Джапо.
***
Предание о Шамбале в его европейском варианте получило дополнительное развитие после публикации осенью 1933 года романа-утопии английского писателя Джеймса Хилтона "Потерянный горизонт".
В этом произведении Хилтон необычайно увлекательно и правдоподобно изобразил расположенный в одной из труднодоступных горных долин на территории западного Тибета буддийский монастырь-"ламасерию" Шангри-ла, населенный представителями различных народов, в том числе и европейцами. Благодаря тайным знаниям и оккультным методикам обитатели монастыря сумели подчинить себе ход времени, замедлив его течение. Они живут замкнутой общиной - мирно и счастливо, погрузившись в занятия науками и искусством, не ведая тревог и забот, терзающих остальное человечество.
Роман Хилтона в короткое время приобрел большую популярность на Западе, многократно переиздавался и в 1937 году был экранизирован. С легкой руки Хилтона слово "Шангрила" прочно вошло в английский язык в значении "воображаемый земной рай, убежище от тревог современной цивилизации". Такое название присваивают обычно роскошным отелям, ресторанам, горным курортам и прочим "райским уголкам" на земле, а президент Рузвельт даже назвал так свою летнюю резиденцию в горах Мэриленда (впоследствии переименована в Кэмп-Дэвид).
Возможно ли существование в наше время где-нибудь в недоступной горной долине Тибета подобного эзотерического братства, хранящего неведомые остальному человечеству знания? Вряд ли. Во всяком случае можно сильно сомневаться, что такое братство существует на тщательно контролируемой Китаем территории Тибетского автономного района. И потому нынешние эзотерики и исследователи аномальных явлений все чаще говорят о Шамбале "невидимой" - скрытой в подземных пещерах или в "параллельном мире"…
***
В то же время ученые продолжают поиск страны, послужившей прообразом мифической Шамбалы.
На сегодняшний день существует несколько гипотез относительно возможного местоположения буддийского "парадиза" на картах древнего мира.
Например, отдельные исследователи связывают Шамбалу с процветавшими в VII-X веках нашей эры буддийскими городами-государствами Таримского бассейна в Восточном (Китайском) Туркестане, где некогда пролегал Великий шелковый путь.
Другой регион поисков - обширная территория между Ираном и западной Индией. Согласно гипотезе российского тибетолога Б.И.Кузнецова, Шамбала - это древний Иран эпохи Ахеменидов (VI-IV в, до н. э.). К такому неожиданному выводу ученый пришел в результате расшифровки древней географической карты из тибетско-шаншунского словаря 1842 года. Термин Шамбала, как утверждает Кузнецов, использовался индийцами для названия Ирана и может быть переведен как "держатели мира (блага)". Из Ирана же индийцы заимствовали и учение о Бесконечном Времени (Зерван Акарана), которое затем было положено в основу буддийской системы Калачакра. Предполагается, что такое учение было создано западными иранскими магами под влиянием древней вавилонской традиции, согласно которой история делится на большие временные циклы и внутри каждого из них все события периодически повторяются.
Современный английский путешественник-исследователь Чарльз Аллен помещает Шамбалу в западном уголке Тибета, вблизи священной горы Кайлас - там, где возникла первая тибетская цивилизация и вместе с ней загадочная религия левосторонней свастики "бон". Именно в этих местах сложилась бонская легенда о райской земле Олмо-лунрин, которую индийцы позднее окрестили Шамбалой. Что касается учения о Калачакре, то оно, как полагает Аллен, происходит из древней Гандхары (территория, охватывающая северный Пакистан и восточный Афганистан). Одна из областей Гандхары - Уддияна, которую обычно отождествляют с живописной долиной Сват, расположенной среди южных отрогов Гиндукуша на севере Пакистана, считается колыбелью тантрического буддизма. Посетивший эту долину в 629 году китайский паломник Сюань Цзан с удивлением обнаружил там остатки почти полутора тысяч (!) различных буддийских памятников (монастыри, ступы) и поселений, что свидетельствовало о сказочном расцвете буддизма в Уддияне в предшествующую эпоху (II-V века). Можно представить себе, пишет Аллен, каким райским уголком должна была казаться эта долина обитавшим в ней буддистским монахам. После завоевания Гандхары белыми гуннами Калачакра-тантра переместилась в регион западных Гималаев. Версия английского ученого, умело увязывающего древние буддийские и бонские предания с реальными историческими фактами и рисующего весьма достоверную картину "странствий" Кала-чакра-тантры по странам Центральной Азии и ее постепенной трансформации, весьма интересна, при этом стоит обратить внимание на тот факт, что Аллен локализует Шамбалу именно там, куда ее обычно помещают различные эзотерики, - в западной части Тибета.
Что касается самих тибетских лам, то они придерживаются самых разных точек зрения: одни считают, что Шамбала находится (поныне!) в Тибете или же в горной системе Куньлуня, возвышающейся над Тибетским плато, другие - в соседнем Синьцзяне (Западном Китае), однако большинство из них верит, что Шамбала расположена в гораздо более северных широтах - в Сибири или в каком-то другом месте России или даже в Арктике (?!).
Однако большинство нынешних исследователей предпочитают утверждать, что Шамбала не имеет отношения к истории или географии. Шамбала - это вера в лучшее будущее. И как символ этой веры может быть использована для борьбы с настоящим. Именно так и воспринимал ее один из самых последовательных и агрессивных мистиков XX века - барон Роман Унгерн- Штернберг.
Барон Унгерн-Штернберг и воины Шамбалы
Область Внешней Монголии с давних времен представляла собой этнический котел, в котором в течение веков перемешалась кровь различных монголоидов - бурятов, олетов, калмыков, якутов, гиляков и тому подобных народностей. Все они принадлежали к воинственным кочевым племенам. Именно из Монголии хлынули орды Чингисхана, завоевавшие континентальную Азию и угрожавшие всему христианскому миру.
В XVIII веке монголы, изнуренные войнами и эпидемиями, попали под власть Пекина. Но вскоре в их степи устремились русские. Две огромные державы находились в вечном противостоянии, а вся тяжесть этой борьбы легла на монголов. В отчаянной попытке выжить потомки Чингисхана воспользовались гоминдановской революцией и кризисом в России и в 1911 году провозгласили независимость.
Монголией в то время правила племенная аристократия. Потомки Чингисхана и монахи буддистских монастырей были хозяевами земель и стад. В качестве государственной религии в Монголии процветал буддизм тибетского происхождения (ламаизм), несущий на себе сильный отпечаток шаманизма.
В 1920 году Внешняя Монголия попадает под власть диктатора, ее фюрера, прибалтийского барона, потомка знаменитого рода тевтонских рыцарей Романа Федоровича Унгерна-Штернберга (Унгерна фон Штернберга).
В его армии начитывалось всего тридцать тысяч солдат, но в ней царила железная дисциплина, а солдаты были прекрасно вооружены. Разными средствами монголов и тибетцев призвали вступить в эту армию. Их распределяли по частям, обучали, а следили за этими солдатами триста казаков, которыми барон управлял железной рукой. Все они были отчаянными фанатиками.
Форма у солдат была красного цвета, погоны - светло-желтого с вышитой свастикой; этот же буддийский символ украшал знамена и официальные документы.
Всего за несколько недель армия барона разгромила большевиков и китайцев. Главная победа была одержана у Кяхты, стратегического пункта, открывавшего дорогу на монгольскую столицу - город Ургу (Улан-Батор).
Победитель барон Унгерн выказал в административных делах столько же умения, сколько и доблести в боях. Он провозгласил себя ханом всех монголов и заявил, что берет на себя осуществление великого замысла Чингисхана: создание единого военизированного государства племен Средней Азии.
Весной 1920 года после многочисленных приключений во Внешнюю Монголию прибыл польский министр Фердинанд Оссендовский. Горный инженер, исследователь, писатель, финансовый советник Колчака, он спасся от большевиков, скрывался в лесу, затем по Енисею добрался до Монголии, надеясь найти защиту у диктатора, который в то время находился в Урге. Оссендовский быстро завоевал расположение барона, который открыл ему свою юрту.
Впоследствии беглый финансист описал свои приключения в книге "Звери, люди и боги", оказавшей огромное влияние на формирование современного европейского оккультизма. Благодаря этой книге Европа узнала и о бароне Унгерне-Штернберге.
***
Весной 1921 года Унгерн в разговоре с Оссендовским подробно изложил ему свою родословную:
"Семья баронов Унгерн-Штернбергов принадлежит к роду, ведущему происхождение со времен Аттилы. В жилах моих предков течет кровь гуннов, германцев и венгров. Один из Унгернов сражался вместе с Ричардом Львиное Сердце и был убит под стенами Иерусалима. Даже трагический крестовый поход детей не обошелся без нашего участия: в нем погиб Ральф Унгерн, мальчик одиннадцати лет. В XII веке, когда Орден Меченосцев появился на восточном рубеже Германии, чтобы вести борьбу против язычников - славян, эстов, латышей, литовцев, там находился и мой прямой предок, барон Гальза Унгерн-Штернберг. В битве при Грюнвальде пали двое из нашей семьи. Это был очень воинственный род рыцарей, склонных к мистике и аскетизму, с их жизнью связано немало легенд. Генрих Унгерн-Штернберг по прозвищу Топор был странствующим рыцарем, победителем турниров во Франции, Англии, Германии и Италии. Он погиб в Кадиксе, где нашел достойного противника-испанца, разрубившего ему шлем вместе с головой. Барон Ральф Унгерн был пиратом, грозой кораблей в Балтийском море. Барон Петр Унгерн, тоже рыцарь-пират, владелец замка на острове Даго, из своего разбойничьего гнезда господствовал над всей морской торговлей в Прибалтике. В начале XVIII века был известен некий Вильгельм Унгерн, занимавшийся алхимией и прозванный за это Братом Сатаны. Морским разбойником был и мой дед: он собирал дань с английских купцов в Индийском океане. Английские власти долго не могли его схватить, а когда наконец поймали, то выдали русскому правительству, которое сослало его в Забайкалье…"
Действительно, род баронов Унгерн-Штернбергов был внесен в дворянские матрикулы всех трех прибалтийских губерний, и официальный родоначальник назван точно - Ганс фон Унгерн, живший, правда, не в XII, а в XIII веке. Баронское достоинство было пожаловано Унгерн-Штернбергам шведской королевой Христиной только в 1653 году, что же касается происхождения от гуннов и венгров, это уже семейная легенда, основанная на звучании фамилии. Родовой герб с лилиями и шестиконечными звездами был увенчан девизом: "Звезда их не знает заката".
Между Гансом фон Унгерном, вассалом рижского архиепископа, и генерал-майором Романом Федоровичем Унгерн-Штернбергом генеалогический словарь насчитывает восемнадцать родовых колен. За шесть столетий род разветвился, его представители расселились по всей Прибалтике, но наибольшее число поместий принадлежало им на севере Эстляндии, в Ревельском и Гапсальском уездах. Последний включал в себя часть материка и несколько островов, крупнейший из которых, Даго, по-эстонски - Хийумаа. В прежние времена его каменистые берега служили пристанищем пиратов, и здесь этот промысел никогда не считался предосудительным.
Роман Унгерн родился 29 декабря 1885 года. По традиции, распространенной в немецких дворянских семьях, мальчик был назван тройным именем - Роберт-Николай-Максимилиан. Позднее он отбросил последние два, первое заменил наиболее близким по звучанию начального слога славянским - Роман. Новое имя ассоциировалось и с фамилией царствующего дома, и с летописными князьями, и с суровой твердостью древних римлян.
Когда в 1891 году родители пятилетнего Роберта развелись, мальчик остался с матерью. Через три года она вторично вышла замуж - за барона Оскара Хойнинген-Хьюн Йерваканта. Брак оказался удачным, Софи-Шарлотта родила еще сына и дочь. Семья постоянно проживала в Ревеле. Дом отчима Унгерн считал родным, там он останавливался, изредка приезжая на родину, даже после того, как в 1907 году мать умерла. Его отношения со сводным братом и сестрой были самые родственные.
Некоторое время он посещал ревельскую Николаевскую гимназию, но был исключен. Как рассказывал один из его кузенов, Роберт, "несмотря на одаренность, вынужден был покинуть гимназию из-за плохого прилежания и многочисленных школьных проступков". Как бы там ни было, Роберта решено было отдать в военное заведение. Мать остановила свой выбор на Морском корпусе в Петербурге, куда и отправила сына в 1896 году.
Однако военным моряком Унгерн не стал. Едва началась война с Японией, он решил ехать на фронт и за год до выпуска поступил рядовым в пехотный полк, что было поступком достаточно экстравагантным. Правда, к тому времени, когда Унгерн попал на Дальний Восток, война уже кончилась. Через год, так и не побывав под огнем, он возвращается в Ревель, затем поступает в Павловское пехотное училище в Петербурге. В 1908 году, "по окончании полного курса наук", его производят в офицеры, но не в подпоручики, чего следовало бы ожидать по профилю училища, а в хорунжий Первого Аргунского полка Забайкальского казачьего войска. Странное для "павлона", как называли блестящих павловских юнкеров, производство и назначение. Арвид Унгерн-Штернберг объяснял это тем, что поскольку его кузен мечтал служить в кавалерии, то ему как выпускнику пехотного училища "можно было осуществить это свое желание только в казачьем полку".
То, что из всех казачьих войск Унгерн выбрал именно второразрядное Забайкальское, тоже вполне объяснимо. Во-первых, в это время поползли слухи о приближении новой войны с Японией, и он хотел быть поближе к будущему театру военных действий. Во-вторых, "желтыми" казаками (забайкальцы носили погоны и лампасы желтого цвета) командовал тогда генерал Ренненкампф фон Эдлер, с которым Унгерн состоял в некотором родстве, что позволяло надеяться на протекцию по службе.
***
Сразу после объявления мобилизации 1914 года Унгерн вместе со своим кузеном поступил в один из полков несчастной 2-й армии Самсонова. Оба "проделали" трагический августовский поход в Восточную Пруссию, но Фридрих погиб под Сольдау, а Унгерн был только ранен. Окружения и плена ему удалось избежать.
Его послужной список за это время не сохранился. Известно лишь, что он командовал сотней в Первом Нерчинском полку и вновь носил на мундире желтые цвета забайкальского казачества. Полк входил в Уссурийскую дивизию, которая позднее воевала на Юго-Западном фронте. Начальником дивизии был генерал Крымов, а полковым командиром Унгерна - полковник Врангель. Они знали друг друга еще по Забайкалью, да и в Эстляндии имели общих знакомых, но никаких отношений, помимо служебных, между ними не было. Уже в эмиграции, вспоминая Унгерна и отмечая его храбрость, Врангель отзывался о нем без симпатии, скорее даже с неприязнью.
Происхождением, воспитанием или чтением Ницше храбрость Унгерна объяснить нельзя. В ней имеется нечто патологическое. Недаром рассказывали, что в атаку барон часто скакал, как пьяный или как лунатик, с застывшими глазами и качаясь в седле. Люди такого сорта невыносимы в нормальной жизни и незаменимы на войне. Однако они представляют опасность даже там. Потому не случайно, что за три года, проведенные на передовой, Унгерн, будучи опытным, отважным и не столь уж молодым офицером, имея четыре ранения, получил всего одно повышение в чине, став из сотника есаулом.
Его карьера завершилась внезапно и, пожалуй, закономерно. В начале 1917 года он с фронта был делегирован в Петроград, на слет георгиевских кавалеров, но поездка закончилась в Тарнополе. Здесь Унгерн, пьяный, избил комендантского адъютанта, не предоставившего ему квартиры, и был арестован. От суда его спас Врангель. Но сам Унгерн утверждал, что сидел в тюрьме и на свободу вышел только осенью 1917 года.
Когда в августе 1917 года Уссурийская дивизия по приказу Корнилова и Крымова двинулась на революционный Петроград, она с фронта следовала через Ревель. Здесь, видимо, Унгерн и присоединился к ней, влившись в ряды Белой гвардии. После того как эшелоны уссурийцев застряли под Ямбургом, некоторые офицеры, зная о том, что набирается командный состав для будущего монголо-бурятского полка, решили ехать вслед за ним в Забайкалье. Надо думать, на их решение влияли слухи о готовящихся арестах участников корниловского выступления. Так или иначе, но Унгерн выехал на Восток.
Два пункта на географической карте, прочно связанные с жизнью Унгерна, странно созвучны его фамилии - Урга и Даурия. Здесь почти сразу после победы он приступил к формированию своей Азиатской дивизии, основу которой составили бурятские и монгольские всадники. На первых порах ее называли Туземным корпусом, или Инородческим корпусом, или Дикой дивизией, но Унгерн с его паназиатскими идеями хотел, видимо, подчеркнуть их в самом названии. Сколько сабель насчитывалось в дивизии, определить затруднительно. Колчаковские агенты доносили в Омск, что она "вообще не поддается учету". Не менее сложно разобраться в ее структуре, которая была разной в разное время. Поначалу один полк составили харачины Фушенги, другой набрали из казаков - русских и бурят, но за те два года, что Унгерн провел в Даурии, все неоднократно менялось. Управление строилось по принципу двойного командования: русские офицеры дублировали и контролировали туземных начальников. На штабных должностях и в артиллерии служили преимущественно русские. Вскоре при дивизии была создана военная школа для подготовки офицерских кадров из бурят и монголов. Заведовал ею есаул Баев. Как и заместитель Унгерна, Шадрин, он владел монгольским языком не хуже, чем родным.
Ничьей власти над собой барон не признавал. Когда из Читы к нему прибыла комиссия для расследования произведенных реквизиций и потребовала каких-то отчетов. Унгерн вежливо предостерег ревизоров: "Господа, вы рискуете наткнуться на штыки Дикой дивизии!" В Даурии он сидел самым натуральным князем и считал себя вправе облагать данью проходившие мимо поезда.
"За ним, - пишет современник, - шли авантюристы в душе, люди, потерявшие представление о границах государств, не желавшие знать пределов. Они шли, пожирая пространства Азии, впитывая в себя ветры Гоби, Памира и Такла-Макана, несущие великое беззаконие и дерзновенную отвагу древних завоевателей".
"За ним, - констатирует колчаковский офицер Борис Волков, лично знавший Унгерна и ненавидевший его, - идут или уголовные преступники типа Сипайло, Бурдуковского, Хоботова, которым ни при одной власти нельзя ждать пощады, или опустившиеся безвольные субъекты типа полковника Лихачева, которых пугает, с одной стороны, кровавая расправа при неудачной попытке к бегству, с другой - сотни верст степи, сорокаградусный мороз с риском не встретить ни одной юрты, ибо кочевники забираются зимой в такие пади, куда и ворон костей не заносит…"
***
Барон Врангель, полковой командир Унгерна, отмечал в нем "острый проницательный ум", который странно уживался с "поразительно узким кругозором". В этой характеристике своего подчиненного будущий командующий Русской армией одновременно и прав и не прав. Ясно, что Унгерн знал языки и много читал, - вопрос в том, какого рода была эта литература. Очевидно, круг чтения Унгерна и либерального Врангеля был в принципе различен. Трудно представить себе Унгерна с томиком Чехова в руках, проще - с "Центуриями" Нострадамуса. где, кстати, имелось пророчество о пришествии "князя с Востока", или с какой-нибудь из тех шарлатанских брошюр, которыми был наводнен книжный рынок начала века и которыми наводнен рынок сейчас. Хотя в разговорах он никогда не ссылался ни на Блаватскую, ни на Штейнера, интерес Унгерна к Тибету и к восточной мистике, его несколько утрированный, сознательно декларируемый фатализм, его высказывания о "неумолимой Карме", "Духе Мира" и так далее - все свидетельствует, что с теософскими идеями он был знаком хотя бы понаслышке.
И здесь снова нужно вспомнить о Шамбале-Агартхи. Дело в том, что барон Унгерн знал предание об этой загадочной стране, управляемой махатмами, и знал, конечно же, пророчество о пришествии Ригдена Джапо, Красного Всадника.
Улясутайский наместник, князь Чультун-Бэйсэ, по приказу Унгерна впоследствии расстрелянный за сотрудничество с китайцами, и его приближенный лама рассказывали биографу барона Оссендовскому о царстве Агартхи следующее:
"Уже более шестидесяти тысяч лет как один святой с целым племенем исчез под землей, чтобы никогда больше не появляться на ее поверхности. Много людей с тех пор посетило это царство - Шакья-Муни, Ундур-гэген, Паспа, хан Бабур и другие, но никто не знает, где оно лежит… Его владыка - царь вселенной, он знает все силы мира и может читать в душах людей и в огромной книге их судеб. Невидимо управляет он восемьюстами миллионами людей, живущими на поверхности земли…"
Ламы рассказывали Оссендовскому, что когда-нибудь обитатели Агартхи выйдут из земных недр. Этому будет предшествовать вселенская кровавая смута и разрушение всех основ жизни:
"Отец восстанет на сына, брат на брата, мать на дочь. А затем - порок, преступление, растление тела и души. Семьи распадутся, вера и любовь исчезнут. Из десяти тысяч останется один, но и он будет гол и безумен, без силы и знаний, достаточных хотя бы для постройки дома и добывания пищи. Он будет выть, как бешеный волк, питаться трупами, грызть собственное тело и вызовет Бога на бой. Вся земля будет опустошена. Бог отвернется от нее, и над ней будут витать лишь смерть и ночь…" Но тогда "явится народ, доселе неизвестный", он "вырвет сильною рукою плевелы безумия и порока, поведет на борьбу со злом тех, кто останется еще верен делу человечества, и этот народ начнет новую жизнь на земле, очищенной смертью народов".
Ту же самую апокалиптическую картину современности сам Унгерн рисовал в письме одному монгольскому князю: "Вы знаете, что в России теперь пошли брат на брата, сын на отца, все друг друга грабят, все голодают, все забыли Небо". Точно так же вписывалось в реальность предсказание о неведомом народе с "сильною рукою", в котором Унгерн увидел кочевников Центральной Азии.
Идеалы Унгерна достаточно просты, какими, впрочем, они и должны были быть, чтобы не остаться только мечтами, а сложиться в идеологию со всеми вытекающими из нее практическими выводами. В 1919-20 годах, наездами бывая в Харбине, барон часто встречался и беседовал с жившим там неким С.-Р., которого высоко ценил за "ум и образованность". В разговорах с ним Унгерн и высказал "свои сокровенные мысли". Суть их состояла в следующем.
Примерно к исходу XIV века Запад достиг высшей точки расцвета, после чего начался период упадка. Культура пошла по ложному пути, она перестала "служить для счастья человека" и "из величины подсобной сделалась самодовлеющей". Под властью буржуазии, главным образом еврейской, западные нации разложились. Русская революция - начало конца всей Европы. Но есть в мире сила, способная повернуть вспять колесо истории. Это кочевники центрально-азиатских степей, прежде всего - монголы. Сейчас, пусть "в иных формах", они находятся на том этапе общего для всех народов исторического пути, откуда пять столетий назад Запад свернул к своей гибели. Монголам и вообще всей желтой расе суждена великая задача: огнем и мечом стереть с лица земли прогнившую европейскую цивилизацию "от Тихого океана до берегов Португалии", чтобы на обломках старого мира воссоздать новую культуру по образу и подобию своей собственной.
Любовь Унгерна к монголам предопределила традиционную в системах такого рода ненависть к евреям. Первые несли в себе божественное начало, вторые - дьявольское. Одни были воплощением всех добродетелей прошлого, другие - всех пороков настоящего. Монголы были прирожденными мистиками, как сам барон, евреи - сугубыми рационалистами, и в этом качестве они олицетворяли собой все то, что Унгерну было ненавистно в цивилизации XX века.
О масонах Унгерн никогда не упоминал. В духе "Протоколов сионских мудрецов" он полагал, что еврейство, основываясь "на принципах Талмуда", стремится к власти над миром путем "уничтожения наций и государств". Позднее, уже в плену, Унгерн предрек, что власть в России "непременно перейдет к евреям, так как славяне неспособны к государственному строительству, а единственно способные люди в России - евреи". Вообще, он постоянно говорил о физическом, умственном и моральном вырождении русских. В этой связи евреев тем более следовало уничтожить, дабы образовавшийся в России вакуум духа и власти был бы заполнен не еврейским началом, а восточным, выраженным прежде всего в буддизме.
"Мистицизм барона, - писал Борис Волков, - убеждение в том, что Запад - англичане, французы, американцы, сгнил, что свет с Востока, что он, Унгерн, встанет во главе диких народов и поведет их на Европу, - вот все, что можно выявить из бессвязных разговоров с ним ряда лиц".
На самом деле выявить можно гораздо больше. За его "мистицизмом" стоит расхожая мысль о том, что одряхлевшая Европа, как некогда Рим и Византия, будет разрушена несущими свежую кровь новыми варварами. Этой идеей пропитан был воздух начала века. Брюсов вопрошал: "Где вы, грядущие гунны, что тучей нависли над миром?" Блок провидел "свирепого гунна", который будет "в церковь гнать табун и мясо белых братьев жарить". Да и сам Унгерн не случайно, по-видимому, подчеркивал, что его род ведет происхождение от гуннов.
Барон был одним из многих, кто предрекал гибель западной цивилизации, но единственным, кто, сам будучи ее творением, решил сразиться с ней не за письменным столом и не на университетской кафедре, а в седле, на поле боя…
***
Монголы называли Унгерна "богом войны", и это не только метафора.
В отличие от ислама и христианства буддизм никогда не прибегал к огню или мечу, никому силой не навязывал своих догматов. Буддистские уставы запрещали проповедовать учение тому, кто едет на коне, на слоне, на телеге, кто держит палку или топор, а также надевшим панцирь и взявшим меч. Мысль о том, что сам проповедник будет в седле и при оружии, вообще исключалась.
По сравнению с классическим буддизмом ламаизм обладал двойственной природой. С одной стороны, столпом учения по-прежнему оставалась основополагающая заповедь Гаутамы-Будды "щади все живое", с другой - едва ли не на первое место вышел архаический культ "Восьми Ужасных", то есть восьми главных дхармапала (докшитов), призванных карать врагов буддизма.
Некоторые ламы на востоке Монголии провозгласили барона воплощением Махагалы. Это шестирукое божество из разряда дхармапала, хранитель веры, устрашающий и беспощадный. Он изображался в диадеме из пяти черепов, с ожерельем из отрубленных голов, с палицей из человеческих костей в одной руке и с чашей из черепа - в другой. Побеждая злых духов, Махагала ест их мясо и пьет их кровь. Сам не способный достичь нирваны, он обречен вечно сражаться со всеми, кто препятствует распространению буддизма.
Унгерн полностью подпадал под эту классификацию: борец за веру, получивший благословение чуть ли не от самого Далай-ламы, он объявил войну китайцам, которые посадили под арест "живого Будду", запретили богослужения в столичных монастырях и оскверняют храмы. Как все дхармапала, он представлял собой симбиоз древнейшего культа мертвых и буддийской мифологии; его челядь - бесноватые кладбищенские демоны, "жадные до крови и мяса", "покрытые пеплом погребальных костров" и "пятнами трупного жира". Не требовалось большого воображения, чтобы именно такими увидеть палачей и экзекуторов Азиатской дивизии, снимавших скальпы со своих жертв и забивавших им в уши раскаленные шомпола.
Барон действительно отличался исключительной жестокостью, подтверждая тем репутацию Бога Войны Махагалы. При этом Унгерн принадлежал к известному в XX веке типу палача-идеалиста: вид физических страданий его жертв не доставлял ему никакого удовольствия. По этому поводу очевидец пишет:
"Мне лично шоферы барона не раз рассказывали, что когда ему приходилось натыкаться на какую-то жестокую экзекуцию и он слышал стоны наказуемых, то приказывал скорее проезжать мимо, чтобы не видеть и не слышать страданий виновных".
Волков, при всей его ненависти к Унгерну, тоже подтверждает, что тот обычно не посещал подвалов комендантства, где хозяйничал штатный палач дивизии Леонид Сипайло со своими подручными.
Однако естественная для нормального человека брезгливость к виду мучений и смерти не мешала барону выносить приговоры. Примечательно, что и самому этому процессу придавался оттенок мистики, оккультного откровения.
Оссендовский однажды стал свидетелем того, как Унгерн решал судьбу шестерых захваченных на границе и доставленных в Ургу красноармейцев. Когда их привели к его юрте, доложив об этом, барон мгновенно преобразился. Только что он вел с Оссендовским задушевную беседу, а теперь "глаза его сверкали, все лицо передергивалось". Очевидно, ему казалось, что в приступе священной ярости он обретает способность читать в душах. Выйдя из юрты и остановившись перед выстроенными в ряд пленными, он некоторое время стоял неподвижно, не произнося ни слова, затем так же молча отошел в сторону, присел. Ни одного вопроса так и не было задано. В полной тишине прошло еще несколько минут. Наконец Унгерн поднялся. Теперь лицо его было решительным, выражение сосредоточенности исчезло. Касаясь ташуром плеча каждого из пленных, он разделил их на две группы: в первой оказалось четверо, во второй - двое. Последних барон велел обыскать, и, к удивлению всех присутствующих, у них нашли "документы, доказывающие, что они - коммунисты-комиссары". Этих двоих Унгерн велел насмерть забить палками, остальных отправил служить в обоз.
Так изображает дело Оссендовский. Но другой очевидец, тоже наблюдавший нечто похожее, считает, что никакой особенной прозорливостью Унгерн не обладал и что претензия на "ясновидение" - еще один признак его психического расстройства и маниакальной веры в собственную избранность. В жизни это оборачивалось кровавым абсурдом. Очевидец рассказывает, как после штурма Гусиноозерского дацана в Забайкалье, когда в плен попало свыше четырехсот красноармейцев, барон приказал выстроить их в шеренгу и медленно пошел вдоль нее, никого ни о чем не спрашивая, лишь пристально вглядываясь в глаза каждому. Было это упражнением в физиогномике или психологическим экспериментом, или, замирая перед кем-то из пленных, Унгерн ожидал некоей подсказки свыше, теперь уже сказать трудно. Как бы то ни было, около сотни человек он с уверенностью отнес к разряду "коммунистов и красных добровольцев". Их тут же расстреляли, а оставшимся разрешили пополнить ряды Азиатской дивизии. Однако позднее эти счастливчики рассказывали, что их убитые товарищи, как и они сами, были насильно мобилизованными крестьянами Иркутской и Томской губерний - просто им не повезло, хотя они ровно ничем не отличались от тех, кого Унгерн почему-то счел заслуживающими снисхождения и оставил в живых.
Унгерн и гордился своей беспощадностью, и вместе с тем испытывал болезненную потребность оправдать ее, пускался в пространные объяснения, никак не спровоцированные собеседниками. На эту тему он порой заговаривал даже с малознакомыми людьми. Вот образчик его рассуждений:
"Я не знаю пощады, и пусть ваши газеты пишут обо мне что угодно. Я плюю на это! Я твердо знаю, какие могут быть последствия при обращении к снисходительности и добродушию в отношении диких орд русских безбожников…"
А через два с половиной года, разъезжая с Оссендовским на автомобиле по ночной Урге, Унгерн внезапно начал говорить ему: "Некоторые из моих единомышленников не любят меня за строгость и даже, может быть, жестокость, не понимая того, что мы боремся не с политической партией, а с сектой разрушителей всей современной культуры. Разве итальянцы не казнят членов "Черной руки"? Разве американцы не убивают электричеством анархистов-бомбометателей? Почему же мне не может быть позволено освободить мир от тех, кто убивает душу народа? Мне - немцу, потомку крестоносцев и рыцарей. Против убийц я знаю только одно средство - смерть!"
Здесь Унгерн лукавит: "единомышленники" обвиняли его в жестокости не к врагам, а к своим же соратникам и к тем, кого он в силу разных причин считал "вредным элементом".
Примечательно, что современники барона, описывая установленные им порядки, прибегали к слову "эксперимент". Унгерн стремился улучшить человеческую природу в соответствии со своими о ней представлениями. Первым материалом для этих опытов стали солдаты и офицеры Азиатской дивизии. На них он экспериментировал со свирепой бескомпромиссностью изгоя, который мыслит масштабами воображаемых империй, но сам стоит вне всяких государственных структур.
Например, в Азиатской дивизии практиковалась порка бамбуками. При этом пороли с восточной жестокостью и изобретательностью. Экзекуторы Унгерна владели монгольским способом порки, при котором на спине у человека мясо отстает от костей, но сам он не умирает. Дезертиров и пленных забивали насмерть.
Помимо порки самым распространенным наказанием было "сажание на крышу". Неизвестно, кто подсказал Унгерну этот экзотический способ карать виновных, но только не монголы. По-видимому, он однажды употребил его в приступе вдохновения, вызванном очередным припадком ярости, а затем ввел в систему. Это наказание было дисциплинарным и применялось почти исключительно к офицерам. В качестве офицерской "гауптвахты" использовалась главным образом крыша здания штаба дивизии. Очевидцы не раз видели на ней "десятки людей, ровно стаю голубей". Провинившиеся "жались друг к другу, кутались в халаты, чтобы как-то спастись от холода, а скользкая и крутая крыша усугубляла их мучения". Одеял не полагалось, пищу раз в день подтягивали в корзине на веревке. Некоторых приговаривали к сидению без пищи и воды. Последнее было не так страшно, воду заменял снег, а еду разрешалось покупать на собственные деньги. От голода не умер никто, но мороз и пронзительный ветер, от которого негде укрыться, делали свое дело. Многие заболевали воспалением легких, отмораживали руки и ноги. Бежать никто не решался - это уже считалось дезертирством. В походе вместо крыш использовались деревья. Во время привалов наказанные просиживали на ветвях по нескольку часов, а то и с вечера до утра. Если лагерь разбивали надолго, деревья вокруг всегда были усеяны скрючившимися фигурками. "Однажды, - не без умиления перед причудами барона вспоминает один из офицеров, - на кустах оказался весь штаб дивизии. Сидеть было тяжело, в мягкую часть впивались сучья, ветер покачивал ветки, а перед глазами был шумный лагерь, откуда кучки людей с любопытством наблюдали новую позицию, занятую штабом". В степи, где не было ни деревьев, ни кустарника, провинившихся зимой сажали на лед, летом ставили без оружия в тысяче шагов от лагеря.
Все эти меры воздействия, включая порку, Унгерн признавал нормальными, всегда говорил о них спокойно, сравнивал себя с Николаем I и Фридрихом Великим - тоже сторонниками "палочной дисциплины". Но прихотливая фантазия барона во всем, что касалось казней и экзекуций, их разнообразие, классификация, индивидуальные наказания, специально придумываемые для того или иного человека, - от перетягивания на веревке через ледяную реку до повешения и сожжения на костре, - вызывают в памяти не прусского короля с его шпицрутенами под барабанный бой, а нечто совсем иное.
Рассеянные по всей Монголии бывшие солдаты и офицеры Колчака с энтузиазмом встретили появление Унгерна под Ургой. Но восторги быстро прошли. Надежды сменились разочарованием, разочарование - отвращением и отчаянием. Позднее, оказавшись в Харбине среди соотечественников, скорбевших о разгроме Азиатской дивизии и казни барона, эти люди наперекор общественному мнению говорили:
"Мы, белые, должны радоваться его гибели!"
***
Не будь похода на Ургу, имя Унгерна ныне было бы известно лишь нескольким историкам и краеведам. Знаменитым его сделала монгольская эпопея. Белый генерал, ни разу не вступивший в бой с регулярными частями Красной Армии, палач и неврастеник, известный скорее карательными, нежели полководческими заслугами, он превратился в полубезумного "самодержца пустыни" и в итоге стал героем мифа, жутким символом не только революционной смуты, но и тех веяний мирового духа, которые ощущаются и поныне, грозя в будущем обернуться новой бурей с Востока.
Однако вопрос о том, почему и в какой именно момент Унгерн решил идти на Ургу, остается открытым. Современники выдвигали разные версии. Наиболее популярной из них (и многое объясняющей) является версия, согласно которой вдохновителями барона были японцы. Ведя двойную политику, они будто бы решили сделать Унгерна чем-то вроде подсадной куклы, чтобы их ставленник Чжан Цзолин, победив это "тряпичное чудище", предстал перед Китаем в ореоле национального героя. Существует и другой вариант - с помощью Унгерна японцы рассчитывали облегчить Чжан Цзолину завоевание Халхи, если барон прикроет ее с севера от возможного вторжения красных. Наверняка они подталкивали его к этой экспедиции. Не случайно доверенным лицом Унгерна в то время ненадолго стал капитан Судзуки, командир входившей в состав Азиатской дивизии отдельной "японской сотни". Однако очень скоро Судзуки угодил в опалу - Унгерн вынашивал совсем другие планы, несравненно более грандиозные. Быть игрушкой в руках Токио он отнюдь не собирался и позднее, на допросах и на суде, искренне отрицал, что действовал "под покровительством Токио".
Так или иначе, не с первой и не со второй, но с третьей попытки армия барона Унгерна взяла Ургу. Произошло это в первых числах февраля 1921 года.
Короткое правление барона в Урге продемонстрировало, что, собственно, несет этот человек Азии и Европе под знаменем торжества буддизма-ламаизма и пришествия Ригдена Джапо.
При въезде барона в Ургу ему на глаза попались две монголки, тащившие какую-то ткань из разграбленной китайской лавки. Тут же Унгерн распорядился их повесить и не снимать трупы в течение нескольких дней. Неделю спустя несчастные воровки, обмотанные украденной материей - свидетельством их преступления, - еще висели на полуобгоревших столбах базарных ворот. Первый приезд Унгерна в Ургу ознаменовался первой в ее трехсотлетней истории публичной казнью.
"Страшную картину, - пишет Волков, - представляла собой Урга после взятия ее Унгерном. Такими, наверное, должны были быть города, взятые Пугачевым. Разграбленные китайские лавки зияли разбитыми дверьми и окнами, трупы гамин-китайцев вперемешку с обезглавленными замученными евреями, их женами и детьми пожирались дикими монгольскими собаками. Тела казненных не выдавались родственникам, а впоследствии выбрасывались на свалку по берегу речки Сельбы. Можно было видеть разжиревших собак, обгладывающих занесенную ими на улицы города руку или ногу казненного. В отдельных домах засели китайские солдаты и, не ожидая пощады, дорого продавали свою жизнь. Пьяные, дикого вида казаки в шелковых халатах поверх изодранного полушубка или шинели брали приступом эти дома или сжигали их вместе с засевшими там китайцами".
Но это были еще цветочки. Ягодки начались с того, как барон взялся за реализацию своего плана в отношении местных евреев, от которых, согласно его мечтаниям, "даже на семя не должно остаться ни мужчин, ни женщин". И это еще одно, что роднит барона Унгерна с другим агрессивным и наиболее последовательным оккультистом XX века - Адольфом Гитлером…
Жившие в Урге русские если сами и не видали еврейских погромов, то хотя бы знали, что такое бывает. Но когда в ночь на 5 февраля в Урге начались грабежи еврейских домов и зверские убийства евреев, для монголов смысл происходящего был совершенно недоступен. Им и в голову не приходило считать евреев, которых они не очень-то отличали от других европейцев, эманацией мирового зла и опаснейшими врагами "желтой расы". Монголы попросту не в состоянии были понять, почему "цаган орос" ("белые русские") убивают "хара орос" ("черных русских"), хотя они всегда мирно жили бок о бок. Объяснение, что это "жиды-коммунисты", которые хотят отобрать у кочевников "их главное богатство - табуны и стада", мало кого удовлетворяло. Да и кто мог всерьез поверить, будто такие замыслы лелеял, например, добрейший хозяин местной пекарни Мошкович? После того как он был убит, монгольские знакомые Волкова настойчиво пытались выяснить, "что плохого сделал этот всем известный, всеми любимый старик". Кое-кто из русских, вероятно, успокаивал свою совесть тем, что все евреи - потенциальные большевики. Монголы такого утешения были лишены. Веками воспитываемые в духе буддийской ахимсы, потомки воинов Чингисхана давно превратились едва ли не в самый миролюбивый из азиатских народов. В Монголии даже преступников приговаривали к смерти лишь в исключительных случаях, а теперь людей убивали прямо на улицах. Рассказывали, что, когда одна молодая еврейка, спасаясь от насилия, бритвой только что убитого мужа перерезала себе горло, ее тело, за ноги привязанное веревкой к седлу, протащили по всему городу и выбросили на свалку.
"Когда, - вспоминает Волков, - стали доходить слухи о невероятных пытках и насилиях над женщинами, а вскоре тела замученных выбросили недалеко от города, всем стало ясно, что это не погром, не "стихийный взрыв народной ненависти к евреям", а узаконенное гнусное убийство".
Однако многим евреям в Урге удалось спастись. Их прятали и монголы, и русские. Из еврейского населения Урги было убито около пятидесяти человек. "Русских погибло гораздо больше", - замечает очевидец, сохраняя объективность, которая в чисто количественном выражении здесь неуместна. Ведь каждого русского убивали за его собственное преступление - пусть ничтожное или вообще фиктивное, но личное, а не за равно распределенную между всеми долю общенациональной вины, когда оправданий нет никому и человек в крови несет свою смерть.
***
Как и любой другой эзотерик новейшего времени. Унгерн верил во всевозможные пророчества, предсказания, предзнаменования.
Весной 1921 года в ургинской типографии была отпечатана брошюра, содержавшая исключительно цитаты из Священного Писания. По замечанию Волкова, она представляла собой "плод коллективного творчества, причем сам Унгерн принимал большое участие". Кто были его соавторы, неизвестно, Оссендовский в то время еще не появился в Урге, но. очевидно, кого-то из них Унгерн и просил отыскать в Библии то место, где говорится о походе белой расы на желтую.
"Основная мысль брошюры непонятна, - пишет Волков - Быть может, желание доказать на основании Священного Писания близкий конец мира или тождество большевизма с Антихристом".
В годы гражданской войны такие попытки предпринимались многими, но наверняка замысел Унгерна шел дальше этих несомненных для него положений. Можно предположить, что в библейских пророчествах он прежде всего хотел найти подтверждение своему монархическому и паназиатскому взгляду на мир - задача почти невозможная, требующая или сознательной подтасовки, или параноидальной одержимости.
"В буддийских и христианских книгах. - говорил Унгерн, - предсказывается время, когда вспыхнет война между добрыми и злыми духами".
В грандиозной космогонической битве "двух враждебных рас", желтой и белой, первая несла в себе божественное начало. вторая - дьявольское. Как все творцы такого рода концепций, никаких промежуточных элементов Унгерн не допускал. Возможность их существования напрочь исключалась мистическим "магнетизмом" обоих полюсов.
На судебном заседании в Новониколаевске кто-то из членов трибунала почему-то решил спросить Унгерна: "Скажите, каково ваше отношение к коммунизму?" Непонятно, с какой целью был задан этот вопрос и на какой ответ рассчитывал спрашивающий. Но услышал он явно не то, что хотел услышать. "По моему мнению, - сказал Унгерн, - Интернационал возник в Вавилоне три тысячи лет назад…" Ответ этот абсолютно серьезен - ирония барону была не свойственна как проявление упаднического западного мироощущения. Конечно же, он имел в виду строительство Вавилонской башни, но и не только. В христианской традиции Вавилон - символ сатанинского начала, "мать всякого блуда и всех ужасов на земле", родина апокалиптической "вавилонской блудницы". Там был зачат Интернационал, и в точности на ту же самую временную дистанцию - в три тысячи лет - Унгерн относил в прошлое и возникновение "желтой культуры", которая с тех пор "сохраняется в неприкосновенности". Несущественно, откуда взялась именно эта цифра. Важнее другое: две полярные силы были, следовательно, сотворены одновременно, и теперь их трехтысячелетнее тайное противостояние вылилось в открытый бой…
Рассказав о том, как желтая раса двинется на белую - "на кораблях и огненных телегах", как "будет бой, и желтая осилит", - Унгерн заключает: "Потом будет Михаил". По всей видимости, здесь речь идет о великом князе Михаиле Александровиче Романове. Именно так отнеслись к словам барона те, кто его допрашивал. Для этого у них имелись все основания. Во-первых, на трехцветном российском знамени Азиатской дивизии золотом выткано было: "Михаил II". Во-вторых, в знаменитом "Приказе N15", который Унгерн издал перед выступлением из Урги на север, говорилось:
"В народе мы видим разочарование, недоверие к людям. Ему нужны имена, имена всем известные, дорогие и чтимые. Такое имя одно - законный хозяин Земли Русской Император Всероссийский Михаил Александрович, видевший шатанье народное и словами своего Высочайшего Манифеста мудро воздержавшийся от осуществления своих державных прав до времени опамятования и выздоровления народа русского"
Цели, которые ставил перед собой барон, кажутся отвлеченными от реальности, однако сам поход из Урги на север, в страну большевиков, был вызван суровой необходимостью.
Даже если бы на месте Унгерна был военачальник, менее склонный к эзотерическим размышлениям о судьбе и предначертании, ему все равно пришлось бы раньше или позже оставить Монголию и перейти границу.
На это имелось две причины. Первая причина - маленькая Монголия не могла прокормить его армию. Каждому всаднику выдавался так называемый чингисхановский паек. В переводе на русские весовые единицы это составляло четыре фунта (1,6 килограмма) мяса в сутки. В месяц Азиатской дивизии требовалось около 2000 быков. Только в ургинское отделение дивизионного интендантства их ежедневно пригоняли 60-70 голов. А еще овцы, лошади, мука, фураж. Официально суточное содержание всадника с конем обходилось по местным ценам в один китайский доллар, а фактически и того больше. Но и при таком расчете три с лишним тысячи солдат и офицеров Унгерна требовали ежемесячно около ста тысяч долларов. Для более чем скромного бюджета Монголии это была колоссальная цифра.
После взятия Урги правительство обязалось бесплатно снабжать освободителей "живого Будды". Но сроки наверняка оговорены не были, никому тогда и в голову не приходило, что Унгерн останется здесь надолго. Исполнять свои обязательства монголам становилось все тяжелее. И в конце концов терпение хозяев начало иссякать. На одном из допросов Унгерна спросили: "Почему вы потеряли авторитет в Урге?" Он ответил без затей: "Кормиться надо было…"
Опасным сигналом для Унгерна стал следующий инцидент. В столичное интендантство пригнали гурт в три сотни бычьих голов, но у быков обнаружилась чума. Их погнали на прививку за 30 верст от Урги. Это означало, что в течение двух недель (срок прививки, путь туда и обратно) дивизия должна остаться без мяса. Встревоженные интенданты бросились в министерство финансов и потребовали другой гурт. Им отказали в грубой до неприличия форме. Произошла ссора, наконец какой-то монгольский чиновник поставил вопрос ребром: