Подошел трамвай, Виталий, словно кто-то толкнул его в спину, бросился к остановке. Даже не ответил на удивленное «куда» приятеля. Сашко догнал его:
— Ты встречаешь кого-нибудь?
— Одну знакомую…
Сашко отошел, пробормотал обиженно:
— Так бы и сказал…
Из обоих тамбуров молодежь сыпалась, как из бездонного мешка. Даже не верилось, что такую прорву людей может вместить один трамвайный вагон. Виталий пристально следил за каждым, кто выпрыгивал на узенькую площадку.
Среди тех, кто приехал, было немало знакомых. Виталий рассеянно отвечал на приветствия: боялся проворонить Женю. «Наверно, у меня идиотский вид», — подумал Виталий. Но с поста не сошел. Наконец на ступеньке тамбура появилась библиотекарша. Виталий так обрадовался, словно и правда давно ждал ее. Подбежал к вагону — и тут она положила руку на плечо долговязому парню, что сошел впереди нее. Этому же долговязому она протянула авоську с провизией, и в то же мгновение глаза ее встретились с глазами Виталия.
Только позднее он понял, как бестактно поступил. Нет того, чтобы поздороваться, спросить о книжке, почему-то сделал вид, будто и не заметил ее. Нырнул в толпу и побежал на свое рабочее место, к транспортеру.
Бросая лопатой липкую землю на ленту, Виталий сквозь зубы повторял одно и то же: «Ну и кретин, ну и кретин, ну и кретин…»
Не мог простить своего поведения у трамвая. На кого он злится? На чужую девушку? Какое ему дело, с кем она ездит? С кем ходит? Кто носит ее авоську? На здоровье! Пусть себе носит. Виталию нужны только сонеты. А вот о сонетах как раз он и не спросил!
«Это все мои штучки… моя самоуверенность, — грыз себя Виталий, наваливаясь на работу. — Привык, пижон несчастный, что стоит только подмигнуть девушке, и уже готова — влюблена. Донжуан, хвастун, вот и получай…»
Он покраснел, запыхался, но все быстрее и быстрее полными лопатами бросал землю на ленту транспортера. Еще смалу отец приучал его исправлять дурное настроение физической работой: заставлял очищать от снега двор, окапывать деревья. Это действовало лучше, чем рецепты невропатологов. Виталий сбросил шинель (теперь она служила ему спецодеждой) и работал в свитере. За его спиной время от времени раскрывались челюсти железного ковша и из них высыпалась горка желтого ила, выбранного черпаком из полувысохшей речки. Не успевал кран притащить новую порцию, а Виталий уже подчищал лопатой мокрый круг — все, что осталось от горки.
Вытирая пот со лба, подошел Величко. Он со своими хлопцами грузил за пригорком землю на автомашины и был здесь за старшего.
— Чего ты фасонишь? — набросился он на Виталия.
— А я вас не подгоняю, — ответил тот мрачно.
— Не фасонь, а то выдохнешься. Все равно машин сейчас нету. Пере-кур! — скомандовал Величко.
Транспортер остановился. Виталий сел на кучу земли и каждым мускулом почувствовал спасительную усталость.
Подошел Сашко, потянул за руку:
— Земля мокрая, голова! По радикулиту скучаешь?
Виталий не шевельнулся.
— Что с тобой сегодня?
— Так… Глупости. Муки беспредметного самоанализа.
— Наверно, Тонечка появилась на горизонте?
— Тонечка? — настроение у Виталия стало еще хуже.
И правда, Тоня писала в последнем письме, что приедет из Заболотного в будущий понедельник. А будущий понедельник — это завтра.
VII
Перекур затянулся: долго не было машин, ремонтировали черпак. Виталий собирался разыскать библиотекаршу, но все полчаса простоя ушли на Величко. Пока хлопцы пели все, что полагается петь на воскресниках, — от «Распрягайте, хлопцы, кони» до «Рушничка», — он долго и нудно доказывал, что никакого хулиганского поступка его любимец Слива не совершал, все это чистейший поклеп.
Виталий слушал и ушам не верил. Вина Сливы была очевидна. Этот верзила, которого благодаря авторитету Величко зачислили в передовую бригаду, был неплохим токарем, но не было никаких оснований считать его передовым человеком. Тупой, грубый, малообразованный, он и на этот раз выкинул фортель, за который следовало самое меньшее влепить строгий выговор.
Воспользовавшись тем, что в женском общежитии новая сторожиха еще не знает в лицо всех жиличек, Слива где-то раздобыл платок, юбку и пробрался к девчатам в неурочное время. Где-то пересидел, пока не погас свет в комнатах, и нырнул под одеяло к формовщице Клавке. Клавка, известная на все общежитие как особа с весьма пылким темпераментом и весьма мягким характером, почему-то подняла такой крик, что сторожиха позвонила в милицию. Слива удрал через окно и упрямо стоял на своем: это был не он.