— Техника! — покачал головой корреспондент, приятный молодой человек в новенькой рабочей спецовке. — Если бы таким путем я мог отыскивать недоделки в своих очерках, то был бы давно членом Союза писателей.
— А без «искателя» вы не видите своих недоделок? — не удержался Виталий.
— Знаете, — насупился корреспондент, — это дело такое… Опубликовал я два месяца назад очерк о вашей бригаде. Вы читали, надеюсь? Ну вот. В редакции на летучке похвалили. А в журнальной статье разнесли. И кто ругал? Поэт Вербовой. Сам он сроду очерков не писал и завода, кажется, в глаза не видел.
— За что же он вас ругал? — вежливо поинтересовался Виталий.
— Ярлык прицепить недолго, — оживился тот, — за «примитивизм» и «сусальность».
— А вы не согласны с его критикой?
— Да ну его, знаете, — насупился корреспондент. — Чего ему еще надо? Технологию я грамотно описал, да и людей, по-моему, осветил неплохо, с живинкой.
— А вы уверены, что эта ваша «живинка» действительно живая?
— Дорогой мой, — сказал поучительно корреспондент, — газетные очерки — это не «Анна Каренина». Мне надо было и цифры кое-какие дать, и соответствующую преамбулу… А размер какой? Три колонки, как максимум.
— Снова собираетесь писать о нас? — Виталий предложил собеседнику сигарету.
— Я вам все объясню, — ответил корреспондент. — Областное издательство запланировало сборник очерков к съезду партии. «Маяки коммунизма». Это о героях семилетки. Мой очерк тоже пойдет. Хотелось бы его немного расширить.
— За счет чего?
— А это уже вы подскажите. Прошло два месяца. Что у вас новенького?
— Делаем для Вьетнама моторы.
— Знаю, знаю. Разве это поставило перед вами новые производственные задачи?
— На заводе реконструкция. Это требует напряжения. А тут еще такой ответственный заказ.
— Гм… Понимаю… Очевидно, в связи с этим у рабочих особенно приподнятое настроение?
— Вы угадали, — согласился Виталий хмуро. Корреспондент записал что-то в большой блокнот. Виталий вспомнил, как после отпуска дохнуло на него словно соленым морским свежаком от вьетнамских флажков на станках, от веселой джазовой песенки о Ханое… Но рассказать это словами, нужными корреспонденту, он не умел.
— У вас будут еще вопросы?
— А это ничего, что я вас отрываю в рабочее время?
— Ничего. Все равно скоро обед.
— Меня еще критиковали, — разоткровенничался корреспондент, — за поверхностное изображение отдельных членов бригады… Может быть, вы коротенько охарактеризовали бы каждого из них?
— Пожалуйста.
И они пошли вдоль гигантов станков четвертой секции. Возле объявления: «Наладчик! Не поправляй заготовки на работающей линии!» — корреспондент задержался.
— А что? Бывают разве такие энтузиасты? — полез корреспондент за блокнотом.
— Понимаю, — усмехнулся Виталий. — Ищете героизма? К сожалению, объявление рассчитано не на героев, а на нарушителей техники безопасности… Начинаю знакомить: Георгий Мацкевич. Вы его только что видели. Врожденный философ. По всем вопросам, кроме производственных, выдвигает на обсуждение как минимум два решения. Первоклассный наладчик. Безаварийщик, как и остальные члены бригады. Прошу дальше, — и он легонько подтолкнул корреспондента к инструментальному шкафу, возле которого хлопотал верткий чернявый парнишка.
— Юлик Турбай. Бригадный остряк. Если в его присутствии кто-нибудь не смеется, он расценивает это как свое упущение. Стал популярной личностью в цеховом масштабе с того момента, как, будучи новичком в МХ-2, не воспользовался переходным мостиком и полез туда, куда лазить не полагается. Ну и чуть не остался без штанов… Прошу дальше. Михайло Оноприенко… Как у тебя, Михась?
— Нормально, — ответил басом плечистый атлет. Он стоял в раздумье возле бесшумного вибратора, стряхивавшего металлическую стружку на транспортер.
— Вот так я от него слышу каждый день на протяжении смены: «Нормально». Даже неудобно быть старшим наладчиком, имея в бригаде таких скучных людей, которые только и отвечают «порядок» да «нормально»… И наконец, — Виталий с корреспондентом подошли к будке мастера, — наш ветеран, дорогой наш товарищ Рогань, строго по-дружески прорабатывает четвертого члена бригады, товарища Василя Логвина…
Длиннорукий, длинноногий юноша стоял перед мастером, вытянув длинную шею, и беспомощно топтался на месте. Его слишком румяное лицо подтверждало догадку: он выслушивал нотации Роганя. Впрочем, Виталий точно знал, в чем дело, — предыдущая смена оставила изношенный инструмент в станке, а Логвин, вместо того чтобы подать об этом рапорт, молча заменил инструмент. Рогань считал, что это «гнилой либерализм».