— А ты не лазь по чужим портфелям, — вырвал тетрадку Стасик. — То Зойка, то ты… Какое имеете право? Пусть отец смотрит. Или мама.
— Зачем ты отметки подчищаешь? — отчитывала Стасика Женя. — Ошибки сначала подчистил бы. В русской школе учишься, а пишешь «сердце» без «д», «вдахновенный труд», «безсомнения» — вместе… Кто же поверит, что за эти художества ты получил четверку?
— А какое тебе дело? Мы с отцом условились, что я десять классов кончать не буду. Он меня шофером на самосвал устроит. Там знаешь как можно «калымить».
— Это тоже тебе отец говорил? — спросила Женя.
— Сам знаю! Тем, кто индивидуально строится, машину цементу подкинешь — и будь здоров, высшего образования не надо.
— А галстук пионерский для чего носишь, если у тебя такие намерения? — вмешался Виталий.
— С галстуком или без галстука, а я не собираюсь загорать на голой зарплате, — стрельнул в его сторону Стасик наглыми глазенками, — дураков нет: все поженились. Вон Женька с дипломом. А сколько ей платят?
— Хоть матери такого не говори, — вздохнула тетя Лиза, наливая ему в тарелку молочной лапши. — И о двойке молчи, разволнуется.
— В курсе дела! — успокоил ее Стасик. — Понимаем, где что говорить.
Вечерело. Женя читала. Виталий что-то чертил. Приятный мягкий баритон из репродуктора рассказывал об успехах на сибирских стройках. За дверью Зоин Валерка таскал по комнате дребезжащий игрушечный электровоз. «Тише! — зашипела на него Зоя. — Дедушка газету читает».
Но Крамаренко сказал: «Ничего… В детском саду с него хватит дисциплины». И бросил взгляд на большой портрет, висевший над диваном. На портрете фотограф увековечил Крамаренко с трехмесячным Валеркой на коленях.
Он отложил газету и прошел к Захару. Тот чинил на кухне мясорубку.
— Как на работе? В порядке?
— Дела идут, контора пишет, — ответил Захар, уступая тестю табуретку.
— Сиди, сиди. Я пойду. Кончай эту петрушку, тогда потолкуем малость.
Из кухни он прошел в комнату Жени и Виталия. Вежливо постучал и, остановившись на пороге, спросил Виталия:
— Сверхурочная работа?
— К экзаменам готовлюсь. Я же на заочном.
— А-а! Как там у тебя на заводе?
— Нормально.
— Автоматизируетесь?
— Наш цех — давно. А сейчас первый механический начал.
— Добрая штука. Потолковать с вами хочу, пока мать на прогулке. Не для нее разговор.
Когда все сошлись в большой комнате, Крамаренко сказал:
— Дело такое… Надо нам наконец подумать о матери. Здоровье ее пошатнулось. Что я без нее? — с искренним сожалением спросил он присутствующих. — Что мы все без нее? Сироты. А болезнь не ждет. Диагноз не точен. Одно известно — вся беда из-за нервов. Надо что-то думать, дети.
«Все-таки он добрый, — с неожиданной нежностью подумала Женя об отце, — он любит маму, беспокоится о ней, а я живу только своим счастьем, почти забыла, что она тяжело болеет…»
«Чего бы только я не сделал для Жениной матери», — подумал Виталий, и давнее отчаянное желание спасти свою больную мать, которое охватило его когда-то в детстве, вдруг опять вспыхнуло в нем. С болью думал он о Катерине Марковне, об этой доброй болезненной женщине с глубокими, как у Жени, глазами, с такой же детской улыбкой, с натруженными руками — такие были и у его матери.
«Жаль ее, — подумал Захар. — Всю жизнь о детях заботилась, а о себе и не подумала».
«Раз такой серьезный разговор — о двойке никто не вспомнит», — подумал Стасик, вслед за взрослыми проскользнувший в комнату.
«Ишь как распелся! — подумала тетя Лиза о брате. — А кто же ее высушил, как не ты? Упаси бог состариться с нелюбым».
— Ты же хотел ее к профессору, — напомнила отцу Зоя. — Может, какие-нибудь средства прописал бы?
— Советовались. Спрашивали, — ответил Крамаренко. — Покой и свежий воздух, вот эти средства.
— Так мама ведь гуляет… вот и сейчас она гуляет. Да и окна у нас почти не закрываются, — сказала Женя.
Крамаренко смерил ее укоризненным взглядом.
— Что это за прогулки, если надо после них на пятый этаж взбираться? А от этих окон еще, смотри, легкие простудит. Ей нужен воздух, — твердо сказал Крамаренко. — Свежий воздух. Целый день. Целый год. Всю жизнь. Надо жить за городом.
— Может, в санаторий? — заикнулся Захар.
— На санатории у нас денег не хватит, — возразил Крамаренко. — Если бы ваш отец воровал, может, и хватило бы. Надо что-то другое придумать. — И, помолчав, предложил: — Надо нам строиться.
— Как… строиться? — переспросил Виталий.
— Как все, так и мы. Возьмем участок, подтянем пояса. Туговато будет. Это факт. На складах не достоишься, на руках все дорого. Но мать дороже… Завтра же я заступаю на работу, — продолжал Крамаренко. — Хотел вернуться на строительство, когда восстановят в партии. Но больше тянуть нельзя. Черт с ним, с авторитетом. Лишь бы здоровье у нее было.